За Дунаем - Цаголов Василий Македонович. Страница 56

—      Паша сказал, что скорее у него на ладонях вырастут волосы, чем русские рискнут!

—      Он большой шутник,— Есиев погладил рукоятку кинжала.

—      А не кажется вам, господа, что это так. Похоже, наши готовятся брать Никополь и Рущук... Уже третий день артиллерия обстреливает эти крепости.

Поручик Гайтов, не переставая есть, молча протянул ковш денщику, и тот проворно схватил бочонок. Подставил посудину и командир дивизиона Есиев.

—      Никто ничего не знает, в секрете держат,— проговорил Есиев.— Известно одно: люди рвутся в дело...

Александр взял с тарелки горячий кусок мяса, подкинул на ладони, подул на него и, прежде чем откусить, сказал:

—      С такими казаками скоро до Стамбула дойдем!

Сотник ел быстро, обжигаясь с непривычки, а когда покончил с куском, потянулся за другим:

—      Бог ты мой, как вкусно! Пожалуй, сейчас нам до Стамбула далеко, надо прежде Дунай перейти...

Сидел Александр, поджав под себя ноги по-восточному. Попав впервые в общество охотников, Верещагин старался во всем подражать им. Но у него еще не все получалось, и он от этого страдал.

—      Казак много спать будет — скоро ленивым станет,— Гайтов чокнулся с Есиевым, дождался, когда наполнят ковш Александру, с ним чокнулся.— Пусть бог помогает нам!

—      Оммен! — сказал Есиев.

—      Дай бог! — поддержал Александр.

Выпил Гайтов и, не закусывая, опрокинулся на спину, задумался.

—      Запах пороха щекочет нервы.— Александр оглянулся на денщика, и тот удалился, прихватив полный шампур с недожаренным мясом.

Он двигался по-утиному и боялся выплескать вино из глиняной чашки, которую раздобыл у румына.

Устроившись у входа в палатку, он, не мешкая, приложился к вину. Высокая лохматая папаха его съехала на затылок. Было слышно, как он вздохнул, свободно, глубоко.

—      Не к теще ехали, а на войну и вдруг остановились на виду у неприятеля,— Александр последовал примеру Гайтова и тоже опрокинулся навзничь.

Тишина. Бивуак ушел на покой. Мимо проскакал

всадник, и опять стихло вокруг. Есиев оперся на локоть и подбросил в огонь сучьев.

—      Государь прибыл, где-то поблизости от Зимниц остановился,— Есиев лениво зевнул.— Ну, что, господа, пора спать, завтра может случиться переправа. Только в каком месте?

—      Надо полагать, там, где войска,— Верещагин вытер подбородок.

—      Ха-ха! Они по всему берегу Дуная,— весело сказал Есиев.

Смутившийся Александр что-то' пробормотал. Не заметив, однако, смущения сотника, Есиев воскликнул:

—      Держу пари, переправа будет против Систова!

—      Значит, тебе известно? — обернулся к нему Гайтов.

—      Мне так хочется!

—      Послушай, Асламурза,— Гайтов понизил голос,— что там натворил Мамуков?

Отодвинув от себя пустую плошку, Есиев сел и подкрутил кончики пышных усов.

—      Господам, непременным членам съезда^ мировых судей Владикавказского мирового округа, в просьбе отказано!

Все засмеялись шутке командира дивизиона.

—      Нет, правда, как с ним, беднягой, велено поступить? Ему охота воевать, он уж очень просил меня поговорить с тобой. Я обещал ему. Ты же знаешь, что мы с ним из одного аула.

—      Эх, Индрис, да разве мы можем сейчас отпускать отсюда всадника? Война начнется, и мы все пойдем в строй. Ты что, никогда в бою не был? Судьи требуют посадить Ебаза Мамукова в тюрьму на шесть месяцев. Бараны, а не люди! Он оскорбил чиновников, но те не успели надеть на него кандалы... А оскорбил за что? Не отпускали его в полк из-за того, что долг у него был перед канцелярией. На вот, читай сам, что они пишут,— Есиев вытащил из внутреннего кармана пакет, передал Гайтову.

Повернувшись спиной к костру, Гайтов протер глаза, откашлялся:

—      Ну-ка, посмотрим. «Съезд мировых судей, рассмотрев в распорядительном заседании рапорт...» — Индрис возмутился.— Их бы сюда, законников... «При-

говор не может быть приведен в исполнение за выбытием его в поход с Терско-Горским конно-иррегулярным полком в Дунайскую Армию...» Да ну их к черту,—Гайтов вернул Есиеву письмо и снова улегся на спину.— А что решил генерал?

—      Гм! Как и ты, послал их к черту! — засмеялся Есиев.— Генерал просит съезд потерпеть, пока окончится война.

—      Которая еще и не начиналась! — отозвался Г айтов.

—      А если он погибнет? — Верещагин снова сел.

„ — Тогда его на том свете казнят!

Поговорили и тут же забыли о Мамукове...

На рассвете в бригаду прискакал адъютант штаба, и всему войску стало известно: ночью 14-я дивизия генерала Драгомирова форсировала Дунай. Тут же Тутолмин и Левис в сопровождении Гайтова и Александра проскакали через проснувшийся город.

За Зимницами, на берегу Дуная, собрались офицеры штаба. Среди них выделялась широкая фигура Скобелева-старшего. Его высокая папаха с красным верхом возвышалась над толпой. Генерал был в неизменной синей черкеске, обшитой новыми серебряными галунами.

Подъехав к коновязи, офицеры Кавказской бригады спешились и, стараясь не обращать на себя внимания, примкнули к свите Скобелева. Но генерал заметил их приезд и поманил к себе Тутолмина. За полковником последовал и командир полка Левис. Генерал, по обыкновению, протянул, здороваясь, два пальца;

—      Нравится вам, господа, затея вашего командира?

—      Нам остается удивляться,— быстро ответил Тутолмин.

—      Разве что удивляться,— недовольно буркнул Скобелев-старший.

Он смотрел на противоположный берег, высокий, обрывистый, почти недоступный на всем протяжении. Саперы спешно наводили понтонный мост, а турки временами вели сильный обстрел снарядами и гранатами.

Сын генерала, Скобелев-младший, накануне днем на военном совете предложил, не дожидаясь, когда будет готов мост, переправить на тот берег кавалерию. Однако Тутолмин и Левис возразили; мол, могут случиться большие потери. И тогда Скобелев-сын на-! стоял на том, чтобы с небольшим отрядом в тридцать ‘человек казаков и осетин лично совершить переправу. После некоторого колебания отец разрешил ему «эту затею», но все же был озабочен, хотя и не подавал виду.

На болгарском берегу, на лесистой возвышенности, белел город Систова, а на самом гребне стояла крепость. Чуть левее Систова — крутой спуск к Дунаю. К этому месту и наводили переправу.

Офицеры с восхищением наблюдали, как Скобелев-младший, оставшись в белой нательной рубахе, с Георгием на шее, взобрался на высокую караковую лошадь. Кто-то из офицеров устремился к нему, чтобы помочь, но генерал раздраженно остановил его взмахом руки. В окружении казаков и охотников из осетинского дивизиона Скобелев спустился к берегу.

Очевидно, турки заметили эту возню и выкатили на берег орудие. Они долго наводили ствол. Вспыхнул огонек, а затем над орудием появился дымок, словно легкое облако. Снаряд, не долетев, упал в Дунай. Наши артиллеристы хотели ответить тем же, но последовал приказ: не стрелять. Лицо Скобелева-старшего побледнело. Он дрожащей рукой провел по окладистой бороде. Только один раз генерал улыбнулся, когда лошадь под сыном уперлась и не хотела входить в воду. Она фыркала, водила беспокойно ушами, и тогда у отца появилась слабая надежда, что сын откажется от задуманного.

Но вот лошадь вошла в Дунай, еще мгновение — и вместе с всадником она погрузилась в воду. Отплыв от берега саженей сто, Скобелев, видно, сполз с коня в реку и, вцепившись в седло, поплыл резвей. И тут отец не выдержал:

—      Миша, воротись! Миша-а, утонешь!

Голос Скобелева-отца заглушил истошный крик за спиной:

—      Ой, убили!

Турецкая граната все же угодила в наше расположение. Она разорвалась во дворе полкового штаба. Писари да резервисты, приписанные к интендантской службе, бросились врассыпную. И только офицеры нетерпеливо поглядывали на Скобелева, не смея ему предложить уйти в безопасное место. Однако генерал не проявил беспокойства и молча направился к своей резиденции, которая как раз и была в штабе полка. За ним последовали адъютанты. На берегу оставались Тутолмин, Левис. Здесь же находились Александр, Гайтов, а также офицеры штаба отряда и пехотного полка.