За Дунаем - Цаголов Василий Македонович. Страница 53

—      Дурень, да когда же я обманывал тебя? — не нй шутку испугался Петр такой решительности гайдука.

—      Вот только что ты сказал о войне, и я побежал, как дурак, в лагерь,— выпалил гайдук.— Хорошо, я спохватился...

—      Да ты, видать, в самом деле спятил,— начал горячиться старик.— Разве же этим шутят? Да за такое я сам, кого хочешь, отправлю на тот свет. Видно, у тебя в голове не все в порядке.

—      Ты сам выжил из ума, дядя Петр. Разве можно так шутить,— видя, с какой горячностью говорил Петр, смягчился гайдук.—Ты сказал, что дед Иван воюет с турками.

—      Ну конечно! Скоро войне конец. Пока мы с тобой препираемся, уж русские, наверное, в Софии. Веди меня к воеводе!

—      Так это правда? Поклянись перед богом!

—      Пусть мои глаза никогда более не увидят Христо, если я вру.— Петр перекрестился.— Послушай, не хочешь ли ты рассердить меня по-настоящему? Смотри, я быстро пройдусь по тебе палкой!

Гайдук ошалело бросился обнимать старика, и тот взмолился:

—      Ой, задушил!

В отряде весть произвела настоящий переполох. От радости люди целовались, кричали, на все лады пели... Петр узнал в запевале сына.

— Мургаш, Мургаш, гора наша!

Всем хороша ты, богата

Пастбищами для зимовок,

Чащобами для гайдуков.

Товарищи сошлись к Христо, и лес наполнился мощным гимном.

Ушел воевода Данчо

Скитаться в лесу зеленом,

Да пить студеную воду,

Да храбрых водить юнаков.

Уж песня смолкла, а эхо все еще несло ее в глубь леса. В который уж раз Христо спрашивал отца:

— Скажи, ты своими ушами это слышал, или тебе твой вездесущий Рашид передал?

—      Ой, боже, да я слышал сам, понимаешь, сам! Квой-векил1 шептался со старостой, а я стоял за их спиной. Русские заявили туркам:.идём на вас войной.

Христо поднял руки над головой:

—      Братья! Радость... Живио1 2 Петр! Чарку моему отцу!

Гайдуки снова обнимались, раздались выстрелы салюта. Кто-то вынул круглую деревянную бутылку с вином.

—      Гей, Вельо, гайду! Рученицу! — крикнул Христо. И тут же гайдук с длинными усами надул меха, а пальцы быстро заскользили по трубе.

—      Кто сможет танцевать дольше меня? — спросил воевода.

—      Я! Бьюсь об заклад! — крикнул кто-то из гайдуков.

—      Ладно! На что заклад?

—      На кинжал!

—      Сердце отдам, а кинжал нет! — тряхнул головой Христо и пустился в пляс.

На поляне поднялось невообразимое. Танцоры то семенили на одном месте, то стремительно летели по кругу, то танцевали «на коленях», лихо и громко крича: «И-га! Гоп!»

Не раз гайдуки пускались в этот вихревой танец. Иногда в состязании плясали по двое суток. Но такой рученицы никто не помнил!

Держись, земля! «И-га-га! Гоп!»

44

Рано утром Фарда вошла в узкий проулок и остановилась, не зная, куда идти дальше. Прохожая удивленно оглядела старуху:

—      Что с тобой? У тебя горе?

—      Сын... Иду к Знауру,— ответила Фарда.

—      А где он? Почему у тебя обнажена голова? Надень платок!

Взглянув на незнакомую женщину, Фарда заплакала:

—      Убил он... Алдара убил,—прошептали ее посиневшие губы.—Арестовали его вчера.

—      Ну, это ничего... Мужчина должен кого-то убивать в жизни. А я думала, у тебя сгорел дом. Сестра, гордись, что у тебя такой сын. Эх, а у меня дочери, три дочери... О, горе! Пойдем, я тебе покажу участок,— женщина взяла Фарду за руку, и та поплелась за ней.— И раньше убивали, и теперь обиду не прощают. Вот мы и пришли...

Перед входом на гауптвахту прохаживался стражник. Несчастная Фарда приблизилась к нему и с затаенной надеждой спросила:

—      Знаура отпустили? Сына моего... Разве ты его не знаешь?

Но стражник сделал вид, будто не слышал ее вопроса.

—      Куда ты дел моего сына? — вдруг отчаянно закричала Фарда.— Отдай мне сына! Слышишь! Пусть сгорит твой дом...

Стражник засуетился, оглядываясь на дверь:

—      Ты, наверное, с ума сошла? Какой сын?

—      Зачем ты его арестовал?

Но тут распахнулись двери гауптвахты, Фарда увидела Знаура и бросилась к нему. Однако стражник опередил женщину и оттолкнул ее в сторону. Но мать догнала сына и припала к его спине. С трудом стражник и конвоир оторвали ее от арестованного.

Знаур уходил все дальше и дальше. Теперь уже в окружении конвоиров. Солдаты сменили стражников. На их плечах застыли ружья, в патронташах комплект боевых патронов. Два шага отделяют Знаура от впереди идущего солдата. Всего один прыжок и... Один прыжок. Но конвоиров двое! Два штыка блестят под лучами раннего солнца.

Ветерок легонько подталкивал Знаура в спину. На липовой аллее шелестела густая листва. Не останавливаясь, Знаур оглянулся на горы и почувствовал, как сжалось сердце.

—      Иди, не задерживай, а то враз огрею,—пригрозил солдат, тот, что шел позади.

Шагали через железнодорожные пути к вагону с решетками он стоял особняком. Вдоль него расхаживал солдат. Увидев конвой с арестованным, он приподнялся на широких растоптанных носках казенных сапог и забарабанил кулаком в зеленый бок вагона. Не сразу в дверях показался солдат. Появившись, покрутил загнутый кверху ус и, не взглянув на арестованного. потребовал:

—      Реестр!

Знаур с надеждой смотрел на него снизу вверх. Ему казалось, что это самый главный начальник и сейчас он отпустит его домой. Но тот гаркнул:

—      А ну. давай, поднимайся!

Арестованный все еще ждал чего-то.

—      Ну, чего выкатил бельма? Живо, говорю! — усатый стал в дверях боком, чтобы дать пройти Знауру.

С ужасом понял арестованный, чего хотят от него. Взялся, наконец, за деревянные поручни и, поднявшись по ступенькам, протиснулся мимо солдата. В коридоре невольно провел рукой по решетке, за которой остались солнце, горы. аул... Знаур ожесточенно вцепился в решетку и тут же услышал смех.

—      Ну. попробовал? А теперь ступай, отдыхай,— солдат подтолкнул Знаура в раскрытую дверь,— вот твоя сакля...

Знаур вошел в тесную клетушку, и за ним задвинулась дверь. Оглянулся: на уровне его лица торчало маленькое оконце и тоже с решеткой. Зарыдав, Знаур навалился на толстую дубовую дверь.

Заглянул в оконце усатый и. зевая, проговорил:

—      Успокойся, разбойник... Угомонись, буйная головушка, так-то будет лучше. Себя пожалей, дурень! Ведь двадцать годков тебе жить в неволе... Так что не балуй.

Арестованный метнулся к окну, с новой силой тряхнул решетку.

—      Не дури, а то бить буду.— строго сказал солдат.

Знаур в изнеможении упал на жесткую полку и затих. Солдат ушел, гремя ключами и громыхая сапогами.

Долго лежал Знаур лицом вниз. Он не повернулся, когда открывали дверь. Затопали сапоги усатого, и раздались еще чьи-то шаги. Дверь захлопнулась. Знаур слышал, как с улицы звали кого-то:

—      Царай!

Тот же голое продолжал торопливо говорить:

—      Ты не думай о доме! Слышишь? Мы не оставим тебя даже на краю света. Понял? Мы будем ждать от тебя письма. Соберем деньги...

Ударили в колокол, и под вагоном заскрежетало. Кто-то быстро пробежал по коридору.

В вагоне грохотало и трясло. Знаур поднялся и, усевшись с ногами на полке, зажал ладонями уши. На полу между полками плясала тень от решетки. Раз... два... три... шесть клеток в одну сторону, четыре в другую.

На соседней полке лежал человек с закрытыми глазами, и было трудно понять, спит он или нет. А за окном мелькали поля, деревья, виднелись вершины гор. Знаур расстегнул ворот бешмета и, почувствовав на себе взгляд соседа, оглянулся.

—      Вот мы и встретились опять, Знаур,— проговорил тот глухо.

Знаур ошалело смотрел на него.

—      Ты?! Царай!..— соскочил Знаур и бросился к другу, обнял его, зарыдал: