Современный болгарский детектив. Выпуск 3 - Иосифов Трифон. Страница 41

Я потом только поняла, что ни одна винтовка не стреляла точно и пули из нее не попадали в середину, верно было только то, о чем предупреждала Мария, — спуск был легкий у каждой. Английские винтовки были очень дорогие и когда-то наверняка и стреляли точно, но от частого употребления поизносились, и пульки вылетали сразу же, при самом легком прикосновении к спуску.

— Не смотри на меня так зверски, ты пока еще не застала своего любовника у меня в постели! — «стреляла» в меня мимоходом Мария, подавая винтовку Свилену, пока Георгий держал мою и показывал, что и как надо делать.

Вот такой была Мария — грубой, бесцеремонной, могла хлестануть всякого, не хуже мужика. В селе многие называли меня бой-бабой, потому что я играла только с мальчишками и наравне с Георгием и Свиленом дралась с пришельцами из других кварталов. Но что такое настоящая бой-баба, я узнала только в тире. Внешне Мария была именно то, что у нас в селе называли лакомый кусок, — неотразимо соблазнительная, с наполовину открытой крепкой грудью, которую все особы мужского пола пожирали глазами, с ярко намазанным красивым лицом, на котором цвел большой и чувственный, весь в помаде, рот. Ум же у нее был острый и слова секли как сабля, она не оставалась в долгу ни перед кем, и каждый, дерзнувший выступить против нее со своим жалким «остроумием», бывал немедленно и безжалостно смят какой-нибудь убийственной репликой, к огромному удовольствию публики. Однажды испытавший, что значит соревноваться с ней в остроумии и находчивости, становился тихим, пришибленным, старался незаметно прошмыгнуть мимо стойки или присоединялся к неутомимым ротозеям и ее восторженным обожателям, с которыми она продолжала свой бесконечный диалог и которые обеспечивали гомерический хохот при разгроме очередного пигмея. Ее боевое чувство юмора понравилось мне с самого начала, этим, да еще красотой, она была похожа на свою старшую сестру, госпожу Робеву. Только при этом и юмор и красота старшей сестры были гораздо более окультуренными, изящно-аристократическими, и этим она с самого нашего знакомства пленила мою сельскую, но от природы чувствительную душу — так мне, по крайней мере, кажется. И все же утонченный аристократизм старшей Робевой хоть и привлекал и вызывал уважение, но в то же время держал тебя на определенной дистанции и заставлял всегда помнить «свое место». В общении с ней, как это ни странно, я чувствовала примерно то же, что и с Георгием, — никто не давит на тебя, а чувствуешь себя все равно слегка напряженно. Ну, а с Марией все было совсем по-другому. Она тоже смотрела на всех сверху вниз, но ее права и привилегии достались ей не аристократическим происхождением — она завоевала их сама, как борец-силач завоевывает их в открытой мужской схватке и становится всеми признанным сельским главарем, а потом так же честно уступает свое первенство другому, если этот другой окажется сильнее его. Но пока этого другого нет, будто говорит она всем, я буду бить, крушить и ломать, потому что все еще есть разные шавки, которым я должна постоянно доказывать, что я сильнее всех и ко мне соваться опасно — укушу. И буду так же защищать своих. Позже, когда жизнь тесно свела нас и мы стали самыми близкими друг другу людьми, я поняла, что у Марии было много других качеств, кроме рыцарства…

Итак, сделав мне замечание — чтобы я не глядела так зверски (а действительно, воображаю, что у меня был за вид, когда я в первый раз в жизни взяла в руки винтовку, хоть и пневматическую), Мария ждала от меня ответного выпада и была уже готова сровнять меня с землей — к вящей радости своей и окружающих. Но я смолчала, и она переключилась на Свилена, которому Георгий тоже что-то объяснял в это время.

— Алло, ремсист! [12] — бросила она так же мимоходом, подавая кому-то заряженную винтовку. — Представь себе, что там Гитлер, и попадешь прямо в цель!

Я вздрогнула, а вокруг громыхнул смех, точно такой же, каким наградили ее чуть позже эти балбесы, когда она похвалила Георгия:

— Молодец, парень! Так ты всех партизан разгонишь!

А все дело в том, что Георгий после первых же выстрелов понял «секрет» отклонения винтовки от прямой линии на цель и за несколько минут «уложил» все мишени тира.

— Я же говорил вам! — заявил он, когда мы пошли домой. — Для таких, как она, нет ни коммунистов, ни фашистов, они с кем угодно снюхаются — с Богом, с дьяволом, лишь бы им не мешали деньги с людей сдирать…

Судя по всему, Мария чем-то завоевала себе право говорить, что ей в голову взбредет, но слова ее никто не принимал всерьез. Если бы вот так о Гитлере сказал кто-то из публики, наверняка он бы уже не вернулся домой — ведь у полиции были везде глаза и уши, наверняка были они и среди толпы в тире. И вот в результате Георгий решил, что она стукачка, доносит обо всем полиции и нарочно бросает такие словечки, чтобы поймать рыбку на этот крючок. Свилен был почти такого же мнения, только я, уж на что они храбрее меня были, но именно я почувствовала симпатию к Марии с самого начала и защитила ее. Может быть, потому, что знала, какой благородный человек ее сестра, и невольно в Марии тоже предполагала это качество, а может быть, потому, что впервые увидела в ней один из примеров, с детства восхищавших меня и притягивавших к себе. Мария была настоящая бой-баба, сильная и смелая, умеющая одним словом поставить любого на место. Ну, и не просто сильная, а дьявольски обаятельная. Мне, конечно, больше хотелось быть похожей на нее, чем на старшую Робеву с ее утонченными манерами.

Эх, если бы не госпожа, а Мария могла давать мне уроки… По любому предмету. Мне казалось, что я могу смотреть на нее и слушать без конца. Постепенно я становилась самой пламенной ее поклонницей, и мне уже была абсолютно ясна магия, благодаря которой она собирала такую толпу вокруг тира, и уже мой смех в ответ на ее бесконечные перлы остроумия звенел все громче. Даже Георгий и Свилен вроде бы перестали так подозрительно смотреть на нее и тоже ухмылялись вслед за другими.

Да… Это была молодость. В минуты веселья рядом с Марией и в теплых объятиях Георгия будто забывалась страшная рана, которая кровоточила в сердце после смерти наших родителей. А может быть, нам просто хотелось чуть сгладить ее края, чтобы не так болело. А может, это не было даже осознанным желанием, а мудрая природа пыталась использовать одну из своих хитростей. Ведь живой человек все-таки должен жить, верно? Он должен жить и бороться, а это значит, что раны должны затягиваться и заживать, иначе человек постепенно может превратиться в сплошную кровоточащую рану и перестать существовать…

— Старые раны должны заживать, дитя мое, чтобы уступить место новым, — ответила мне однажды госпожа Робева, когда я спросила ее, не очень ли плохо с моей стороны забывать время от времени, что я совсем одна на свете и почему это случилось. Немного погодя она добавила: — Ты не забываешь, а постепенно преодолеваешь боль. Это необходимо и неизбежно. Ты должна иметь силы для новых испытаний, которые ждут тебя в жизни, — ты ведь еще так молода. И потом, ты вовсе не так одинока — и Георгий, и Свилен очень хорошие мальчики, особенно Георгий, ты не ошиблась в выборе. Да и я, пока жива, всегда буду рада тебе, а когда вы с Георгием поженитесь, можете, если захотите, жить у меня. Только уж не взыщи — конспирацию не люблю, и не надо вам ею заниматься. Умный человек может хорошо жить всегда и везде. Только бы не был ленив. Трудолюбием всего можно достичь…

Да, ей легко развивать такие теории, потому что она никогда не испытала, что такое не иметь крыши над головой и вообще никого на свете родных, когда тебе всего шестнадцать. Ну, а кроме того, если бы она, бедняжка, знала, что Георгий и Свилен с моей помощью уже превратили часть подвала ее огромного дома в оружейный склад и мы с ней живем наверху, а под нами — не меньше пятидесяти бомб… В ту часть подвала она, я думаю, никогда не ходила, а с тех пор, как я появилась в доме, она вообще перестала спускаться вниз.