Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери. Страница 51

— Ты же, наверно, плохо питался эти дни, — проворчала Матильда, с трудом удерживаясь от желания прочесть ему нотацию о том, как надо беречь здоровье. Собственно, она сама виновата — оставила его одного так надолго. — Неужели ты не понимаешь, Энеа…

— Мама, умоляю тебя… — перебил он. — Может, послать кого-нибудь за тобой? Или дождешься, пока мне станет чуть-чуть получше?

— За меня не волнуйся. Я в крайнем случае на автобусе доберусь.

Энеа стал уговаривать ее задержаться на несколько дней: мол, свежий воздух пойдет ей только на пользу, — но Матильда не спешила с окончательным ответом.

Если б не тревога за сына, она и впрямь пожила бы тут подольше. Такой простор, красота, и дышится легко — не то что в городе. Даже кошмары, мучившие ее в последнее время, исчезли.

Она в нерешительности уставилась на свою дорожную сумку: то ли распаковывать ее, то ли нет. Может, и правда отложить отъезд на несколько дней? И вдруг под окном раздались топот и крик Анджолины:

— Ой, мамочки мои, мамочки мои!

Антонелла, шестилетняя внучка Анджолины, ужасная непоседа, напоролась на серп в саду и сильно поранила ногу. Надо было отвезти ее в больницу, и по умоляющему взгляду Анджолины Матильда поняла: она хочет, чтобы хозяйка тоже поехала. Ведь у нее все врачи знакомые.

Вернулись они только к ужину. Матильда уж было решила попросить управляющего отвезти ее во Флоренцию, но тут на площадке перед домом заметила незнакомую желтую машину. Передняя дверца была открыта, и на месте водителя, поставив ноги на подножку, сидел с отсутствующим видом какой-то старик. Матильда подошла, чтоб выяснить, кто он такой и что ему нужно. Но тот и слова не дал ей сказать.

— Матильда, дорогая, наконец-то! — заговорил он надтреснутым, старческим голосом, раскрывая ей навстречу объятия. — Ты совсем не изменилась, ей-Богу! Ты представить себе не можешь, как я счастлив снова увидеть тебя после стольких лет!

Матильда оторопела. Изо всех сил она пыталась припомнить, кто бы это мог быть, но память ничего ей не подсказывала. Синюшный цвет лица, редкие седые волосы, клочьями спускающиеся до плеч, на высохшем теле болтается непомерной ширины рубаха, глаз не разглядишь: они скрыты за толстыми стеклами очков.

— Да-а, судя по всему, ты меня не узнаешь, — проскрипел старик и натянуто улыбнулся. — Значит, я сильно одряхлел. Но как же тебе удалось так сохраниться, а? Конечно, ты намного меня моложе, но все-таки… Надо признать: искусство обогащает душу, но не помогает сохранить плоть.

И тут Матильду осенило.

— Джордж?

Когда они познакомились, англичанин совсем плохо говорил по-итальянски — с ошибками, еле-еле подбирая слова, а теперь и акцента почти не чувствуется.

— Он самый! Правда, от прежнего Джорджа остались кожа да кости. — И снова протянул руки для объятия.

Но Матильда этого как бы и не заметила. Жестом пригласила его в дом, предложила кофе. Джордж охотно согласился, и они прошли в просторную кухню со сводчатым потолком. Если не считать электрической плиты и холодильника, все здесь осталось как и полвека тому назад.

Матильда постелила на мраморном столе белую салфетку с красными цветами.

— Извините, что, кроме кофе, ничего не могу вам предложить. Я возвращаюсь во Флоренцию. Сегодня за мной должен был заехать Энеа, да приболел.

Не зная, рассказал ли ей сын о том, что они теперь видятся, Джордж задал ни к чему не обязывающий вопрос:

— Как поживает дорогой Энеа?

— Да вот, неважно.

Матильду обуревало любопытство: откуда англичанин узнал, что она здесь, зачем приехал. Немного поколебавшись, она спросила об этом напрямик.

Джордж рассмеялся.

— Да я просто проезжал мимо и увидел открытые окна. Ах, Матильда, ты все та же, вечная подозрительность! Это мы во всем виноваты, наша компания. Мы не стеснялись злословить при тебе, а ты впитывала наши разговоры как губка. Мы похвалялись, что хотим изменить мир, но в действительности просто давали выход своим мелким обидам, своим амбициям. Я во что бы то ни стало хотел доказать свою значимость в мире искусства, Нанни пытался оправдаться за свое богатство, Андреино думал только о карьере, а твой деверь Доно сходил с ума от ревности, глядя на тебя, на твое роскошное тело, которым наслаждается другой… — У него в глазах появилось мечтательное выражение, как у всякого, кто вспоминает об ушедшей молодости.

Матильде стало неловко. Англичанин затронул тайные струны в ее душе. Тогда, во время тех вечеринок у нее дома, не только деверь, но и все мужчины смотрели на нее с вожделением, ее это жутко нервировало, а Нанни все понимал и забавлялся.

Матильда поспешно перевела разговор на другую тему: а чем сейчас занимается Джордж? Пишет ли до сих пор свои чудные, подернутые легкой дымкой пейзажи? В них — хотя все это была Италия, Тоскана — чувствовалась ностальгия по английским туманам.

— Нет-нет, — откликнулся англичанин. — Настоящий художник не может стоять на месте, иначе он выдохнется, потеряет ощущение времени. А ты их еще помнишь, мои пейзажи?.. Нет-нет, с ними покончено. Вообще-то говоря, я ведь не Бог весть какой живописец и, когда понял это, решил заняться реставрацией. Вот работаю над древними шедеврами, возвращаю им колорит, свежесть и, знаешь, гораздо большее получаю удовольствие.

Иными словами, работаешь за гроши, подумала Матильда. К беднякам она всегда относилась с некоторой подсознательной брезгливостью, считая бедность категорией скорее умственной, нежели материальной. По ее глубокому убеждению, либо врожденная тупость, либо комплекс неполноценности не позволяли этим людям занять подобающее место в обществе, а они, вместо того чтоб найти применение своим способностям, сидят сложа руки и сетуют на судьбу.

За окнами уже смеркалось; стволы деревьев расплывались в темноте. Матильда начала раздражаться на себя за то, что никак не может принять решение: остаться в Импрунете или вернуться в город. Она поставила в раковину кофейные чашки, повернулась и вопросительно, не выходя за рамки хорошего тона, посмотрела на англичанина. Локридж сделал вид, что не понял намека. О том, что Матильда в имении, он узнал от Энеа и сразу сказал себе: такой случай упускать нельзя.

Он очень хорошо помнил всю коллекцию Монтерисполи, но, чтобы в будущем, когда Энеа вновь окажется в стесненных обстоятельствах, всякий раз делать правильный выбор, решил еще раз поглядеть на вещи и картины.

— Ты, кажется, собираешься домой? — осведомился англичанин. — Я почту за честь тебя довезти. Но только прежде… — Он замялся, вздохнул, медленно возвел глаза к потолку, одним словом, старательно изображал нерешительность. — Не знаю, тебе это, должно быть, покажется бесцеремонным, но коль скоро я здесь и кто знает, попаду ли сюда еще… то, может, ты позволишь мне вновь взглянуть на полотна, что утоляли мою юношескую жажду прекрасного в те времена, когда я, нищий мечтатель, приходил сюда, чтобы соприкоснуться с вечным искусством.

Хотя Матильде всегда действовала на нервы напыщенность его речей, эта просьба ее почему-то тронула, и она согласилась «быть его гидом», как он сам выразился. Ее ничуть не удивил повышенный интерес художника к «пинакотеке» — так Локридж именовал коллекцию картин Нанни.

— Помнишь вот это? — спросил он, останавливаясь перед пейзажем Розаи. Он снял очки и чуть ли не носом воткнулся в картину. — Прелесть! Прелесть! Это я настоял, чтобы Нанни купил его у наследников того маклера из Компьобби! Они, бедняги, и не знали, что у них в руках, потому Нанни картина досталась практически задаром.

Матильда кивнула, хотя и не помнила ни картины, ни связанной с нею истории. А Джордж, сделал вывод, что уж коли Розаи сошел ему с рук, то и со всем остальным как-нибудь обойдется.

11

По возвращении Матильда обнаружила, что весь город только и говорит о последнем убийстве. Заразившись всеобщим любопытством, она принялась с жадностью читать все подряд, даже скандальную прессу, на которую раньше и не глядела. Теперь же любая обложка, любой заголовок, связанные с этим делом, привлекали ее внимание.