Дети Нового леса - Марриет Фредерик. Страница 59

– Но она мне действительно дорога, – решил раскрыть ей хоть часть правды Эдвард. – Я приобрел ее в Лимингтоне у продавца, который сказал мне, что бывший ее владелец – полковник Беверли. Естественно, я к ней отношусь как к святыне. Ты же знаешь, насколько моя семья ему обязана.

– То есть это сабля прославленного Кавалера Беверли? – Девушка подхватила ее с кровати и начала внимательно изучать.

– Да, и на ней даже есть его монограмма, – показал ей Эдвард.

– Но зачем тебе брать ее с собой в Лондон? – задала новый вопрос Пейшонс. – По-моему, это совсем не то оружие, которое носят секретари. Она слишком громоздкая и будет только тебе мешать. Да и вообще, к одежде твоей совсем не подходит.

– Ты забываешь, Пейшонс, что до последних месяцев я был не секретарем, а жителем леса. И, конечно же, до сих пор ощущаю склонность к куда более активной жизни, нежели та, что предполагает место, которое я занимаю благодаря доброте твоего отца. Меня воспитали, как ты уже знаешь, воином. Оставайся по-прежнему жив полковник Беверли, мне нужно было бы последовать за ним на войну.

Пейшонс больше по сему поводу ничего не спросила, да и никак не отреагировала на его последнюю реплику. Тем более что к ней уже присоединилась Клара, и они дружно взялись за шитье.

Эдвард их вскоре покинул и отправился к Освальду, с которым должен был договориться по поводу завтрашнего визита к родным. Проболтали они с лесником до самого часа обеда, и юноша, возвратившись домой, застал за столом погруженное в меланхолию общество. Близкий его отъезд навеял грусть не только на девушек, но и на мистера Хидерстоуна. Вечером он вручил Эдварду письма и весьма значительную сумму денег, объяснив, куда следует обратиться, если ему потребуется больше. Затем отъезжающий выслушал от него множество самых разнообразных советов и предостережений, в основном касающихся того, как следует или не следует вести себя в тех или иных ситуациях, с кем и в какой манере нужно держаться и во что он должен быть одет, пока живет в столице.

– После того как покинешь Лондон, у тебя не будет возможности мне писать. Скажу больше: это чревато опасностью. Поэтому договоримся так: перед отъездом отошли ко мне Сампсона. Его возвращение станет мне знаком, что ты уже в пути на север. Я не стану удерживать тебя, Эдвард, и уповаю на Бога, что Он защитит тебя и ниспошлет тебе удачу.

С этими словами мистер Хидерстоун удалился к себе, а Эдвард, еще оставаясь какое-то время в его кабинете, подумал о том, сколь превратное мнение мы порой выносим о людях при первой встрече. «Как же тогда я ошибся в нем! – охватил его жгучий стыд. – Но мне даже в голову не могло прий-ти, насколько он добр, отзывчив и щедр!» Письма и деньги лежали по-прежнему на столе. Взяв их, он поднялся к себе, тщательно упаковал и то и другое в седельную сумку, прочел молитву и, вручив себя в руки Господа, лег спать.

За окном было еще темно, когда Эдварда разбудил громкий топот походных сапог Сампсона, и он понял, что настала пора подниматься. Быстро приведя себя в порядок и облачившись в костюм, он постарался как можно тише спуститься по лестнице, чтобы не разбудить никого из домашних, однако, дойдя до гостиной, с удивлением обнаружил, что из-под двери струится свет. Он вошел туда. Навстречу ему поднялась совершенно одетая Пейшонс. Он уже собирался заговорить с ней, но она опередила его:

– Я встала так рано, Эдвард, потому что, когда мы прощались вечером, совершенно забыла отдать тебе одну вещь, которую специально приготовила на твой отъезд. Не бойся, она не займет много места и не отяготит твоего багажа, зато, надеюсь, станет тебе поддержкой в тяжелое время. В этой книжечке собраны рассуждения мудрецов. Ты примешь ее? Обещай, что будешь ее раскрывать всякий раз, как найдется время.

– Конечно, моя дорогая Пейшонс, – прижал он к груди маленький томик в сафьяновом переплете. – Я буду ее читать и думать о тебе.

– Нет уж, когда ты будешь ее читать, ты должен думать о том, что написано в ней.

– Тогда так и сделаю, – отвечал ей он. – Потому что для мыслей о тебе, Пейшонс Хидерстоун, мне вообще никакая книга не требуется.

– И вот что еще я хотела сказать тебе, Эдвард, – продолжила Пейшонс. – Я даже вида делать не стану, будто догадываюсь о цели столь спешного твоего отъезда. Бестактно и непорядочно было бы с моей стороны выведывать то, что отец мой хочет оставить в тайне. Но я умоляю тебя обещать одно…

– Все, что угодно, моя дорогая Пейшонс, – откликнулся он. – Мы расстаемся сейчас невесть на какое время, и мне тяжело от этого! Естественно, я готов выполнить любое твое желание.

– Может быть, Эдвард, я не права, но мне кажется, ты столкнешься с большой опасностью, – теперь с явным трудом говорила девушка. – Поэтому умоляю: оставайся благоразумен и не рискуй понапрасну. Помни, что у тебя чудесные сестры и брат. И не забудь о друзьях, которым окажется очень горько тебя потерять. Пообещай мне, пожалуйста, это!

– Можешь не сомневаться, Пейшонс! – взял ее за руку Эдвард. – Я обещаю это тебе всей душой! Что бы со мной ни случилось, мысли мои всегда будут полны тобой и моими родными. Разве могу я позволить себе рисковать понапрасну?!

– Спасибо, Эдвард, и да благословит тебя Бог.

Эдвард сперва поднес к губам ее руку, но, увидев в глазах ее слезы, вдруг осушил их множеством поцелуев, и хоть не встретил даже намека на недовольство с ее стороны, стремглав унесся из комнаты.

Несколько минут спустя он уже ехал верхом на великолепном и очень выносливом вороном коне в сторону Лондона, а чуть подотстав, поспешал за ним следом Сампсон. Двухдневное путешествие их мы опустим, ибо оно проходило вполне обыденно и не чревато было для них ни опасностями, ни приключениями. Там, где дорога своей шириною благоприятствовала, Эдвард просил Сампсона ехать с ним рядом и постоянно к нему обращался с вопросами, так как, не зная до сей поры поездок более дальних, чем в Лимингтон, многому удивлялся. Клерк покорно ему отвечал, проявляя при этом солидные осведомленность и ум. Он вообще относился к натурам, в которых физическое здоровье и сила счастливо сочетаются с основательностью и надежностью. Кроме того, он был очень религиозен, и когда Эдвард переставал донимать его вопросами, принимался тихонечко распевать псалмы. Хранитель держал его при себе уже много лет, до этого Сампсон какое-то время прослужил в армии, для нашего же героя явился не только прекрасным попутчиком, но и великолепным путеводителем по Лондону и его окрестностям, показавшим ему собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство и прочие достопримечательности английской столицы.

– Где же нам лучше остановиться, Сампсон? – поинтересовался Эдвард, когда они въехали в город.

– Самый лучший отель, который равно удобен и для людей, и для их лошадей, – это «Трехглавый лебедь» в Холбурне, – и на сей счет не затруднился с ответом клерк. – Шумные компании предпочитают другие места, и вам там будет спокойно. Если же вам потребуется, чтобы вас особо не замечали, тоже удачнее места не сыщете.

– Это меня совершенно устраивает, – понравился его выбор Эдварду.

К «Трехглавому лебедю» они поспели еще до того, как стало смеркаться. Расторопные слуги мигом позаботились об их уставших лошадях, а самим путешественникам предоставили очень приличные комнаты, в которых они, утомленные длительным переездом, сразу же улеглись спать.

Наутро Эдвард разобрал по степени важности письма и первым делом решил доставить предназначавшееся некоему Ленгтону, ибо хранитель предупредил, что оно совершенно конфиденциально. Вместе с Сампсоном они кратчайшим путем доехали до Спринг-Гардена и постучались в дверь адресата. Им тут же открыли. Сампсон остался в прихожей, Эдварда же провели в красиво обставленную библиотеку, и там его принял высокий худощавый мужчина, одетый по моде Круглоголовых. Юноша тут же ему передал письмо. Хозяин принял его с поклоном, предложил гостю сесть и сам позволил себе опуститься в кресло и начать чтение лишь после того, как тот последовал его просьбе.