Опасный возраст (СИ) - "Соня Фрейм". Страница 5

Появлялась какая-то странная интуиция. Я всегда знал, когда увернуться, а когда наоборот врезать изо всех сил. Они были крупнее меня в два раза. Но я успел столкнуть их и вдарить, что есть сил. В некоторые моменты, я понимаю, что способен убить, и это потом назовут действием в состоянии аффекта.

Но они заслужили.

Я пнул одного из них изо всех сил, и дал в челюсть второму. Что-то хрустнуло. Одновременно тот, которого я пнул, вскочили врезал мне по скуле. Кулак соскользнул почему-то по лбу.Кажется на его пальце было кольцо, или что-то металлическое. Бровь была рассечена мгновенно.

- Прекратите! А ну оттащите их!

Это были… Кажется, Ян и Кирилл. И еще пара парней. Я никого не мог узнать.

- надо полицию звать.

Наконец, кто-то меня схватил и сжал изо всех сил по бокам. Я пытался вырваться, но одновременно внутри меня что-то угасало. Вдруг проступил холод улицы и запах снега. Изо рта валил пар. Я был здесь.

- Ну и псих…

- нехило он им…

- один…

- больной!

- Говнюк! Иди сюда, мы не закончили…

Передо мной возникло лицо Яна, который с недоумением воззрился на меня и спросил:

- Ты что? Серый, да у тебя вообще тормозов нет.

Мне лишь захотелось улыбнуться в ответ, что я и сделал. Ян отшатнулся, наверное, это было жутко.

- Ты что вознамерился тут справедливость устанавливать? – вопросил снова он.

Ох, Ян. Он был один из немногих, кто понимал всю извращенность этого мероприятия, но он с удовольствием принимал в этом участие.

Руки, державшие меня, медленно разжались. Я отряхнулся и поправил куртку. По лицу текла кровь. Рядом с Яном вылупился Кирилл, который с боязньютаращился на меня, а затем заявил:

- доволен, что все испортил?

Последнее, что я сделал, это дал ему под глаз, и потом побрел куда-то в ночь. За мной никто уже не стал гнаться. Все столпились вокруг согнувшегося Кирилла, и я слышал, что кто-то собирается звонить в полицию или еще куда-то. Все это было не важно.

Я не думал о справедливости в тот момент, я вообще очень плохо себе представляю, что это такое. Битва за Сашу? Как комично и жалко. Иногда я очень плохо понимал, что я пытался доказать и зачем.

***

Я не помню, сколько часов я провел, блуждая по каким-то темным переулкам. Бровь саднила, а потом я забыл про нее, потому что вокруг стоял острый холод, и внутри у меня тоже все сковало морозом. Это была обычная реакция после драки, я становился словно неживым.

Перед глазами, как обычно плыли причудливые полосы света, изредка попадались какие-то люди, которые завидев мое лицо, тут же отшатывались и стремились пройти мимо как можно быстрее. Я пришел в себя окончательно лишь спустя несколько часов бесплотных скитаний.

Надо было идти домой.

Ноги несли меня на автомате, и я думал, что сейчас меня может ждать. На часы я не хотел смотреть намеренно. Я знал, что уже было очень поздно.

Во дворе моего дома, я поднял голову на свои окна. Они горели тревожным неспящим светом, и меня кольнули слабые угрызения совести. Я всегда чувствовал, что должен вести себя иначе по отношению к матери, но никогда не хватало воли. Или я не достаточно сильно хотел.

Когда я появился на пороге, она была как пушечное ядро, а глаза казались такими темными, что зрачки сливались с радужкой. Мгновение она разглядывала меня, взгляд задержался на брови, а затем быстро захлопнула дверь. В меня ударила ее ледяная молчаливая ярость.

- Где ты был?!

- Не помню. Просто ходил.

- Уже два часа ночи! Два! Я должна быть на работе к девяти, и из-за тебя я уже вообще не усну! Ты же знаешь, как мне тяжело работать без сна! Что с тобой было?!

Я присел на пол в прихожей, и прислонился спиной к стене. Глаза на автомате закрылись, но я продолжал ее слушать. Она говорила, спрашивала, и, не слушая ответа, снова что-то кричала мне в лицо.

- Ты же знаешь про вечер памяти? – я слегка приподнял веки.

- Знаю! И, что ты там натворил, я тоже знаю! – она рывком сдернула с меня куртку и засунула ее в шкаф, который заколыхался от того, с какой силой, она закрыла его дверцу – Вставай сейчас же, надо заняться твоей бровью.

Я нехотя приподнялся.

- все в порядке…

- Ее надо зашить.

- Это ты будешь делать сама?

- Я знаю, как это делается. Садись. И о чем ты только думал?! – мышцы ее лица казались мне такими неподвижными, но в глазах и голосеплескалась ярость с какой-то плохо скрываемой обидой.

-Я говорил тебе.

- И что с того?

С грохотом она вытащила аптечку и принялась готовиться к нашей маленькой операции. Я безучастно следил за ее резкими движениями, то, как она с щелчком натягивала перчатки, доставала инструменты, еще какие-то склянки. Она была юристом, а не хирургом. Но у нее был опыт в таких делах, я знал, что в молодости она была в каком-то клубе альпинистов-любителей, и пришлось научиться. В любом случае мне было все равно, что там с бровью.

- Тебя кто-то заставлял идти туда? И бить морды кому попало?!

Возникла пауза, во время которой я почувствовал, что сейчас уже можно сказать и мою точку зрения.

- Тебе придется терпеть, - сказала она, обрабатывая бровь спиртом, а затем поднося иглу.

- Да плевать.

Я не боялся физической боли. С ней можно сладить, если отключиться. Иногда, как бы странно это не звучало, я мог покидать свое тело. Я отправлял себя куда-то глубоко внутрь, в самое безопасное место на земле, которое находилось во мне. Там было спокойно, и там хранилось все самое настоящее, искреннее. То, что нужно спрятать, прежде чем это уничтожат другие.

Но сейчас мне пришлось быть и здесь отчасти. Я слегка поморщился. Ее лицо тоже дрогнуло.

- Они же издевались над ним. Ни во что не ставили. И тут этот парад лицемерия. Каждый считает своим долгом уронить скупую слезу. Это дерьмо. Я ненавижу такое, я бы убивал за эту ложь…

- с чего ты взял? Может, они были искренними.

- ты их не знаешь.

- я работаю с отцом Яна. Мне кажется, они все обычные ребята, это ты весь утыкан колючками, тебе нужно возразить каждому встречному. Ты совершенно не умеешь общаться с людьми.

- Почему ты всегда защищаешь тех, на чьей стороне правила приличия? Как можно так зависеть от чужого мнения?

- И когда уже твой подростковый возраст кончится, - с раздражением воскликнула она, протаскивая иглу вновь.

Операция завершилось. Над глазом все болело, и я сам чувствовал себя измученным, как никогда. Меня вдруг охватило то самое отчаяние, которое возникло во мне в тот момент, когда я покинул квартиру Саши в день его самоубийства. Это отчаяние рассекало все нервы, и спрашивало меня страшным бесполым голосом: «А что если ничего не выйдет?». Что если я никогда не смогу выбраться из своей бесконечной меланхолии, комы, длиною в несколько пустых тревожных лет? Что если день, когда все изменится, никогда не наступит?

Я говорил себе раньше, надо просто перетерпеть этот дурацкий период, а потом все будет легче. Мне всегда казалось, что с возрастом я стану счастливее. Я был слишком стар для своих лет. У меня не получалось веселиться, и легче было быть серьезным, чем беззаботным. Потому что у меня были заботы.

Но теперь у меня опять появилось ощущение, что я совсем заплутал. Что все координаты, которые я сам себе выстроил, сбились, и я все делаю неправильно. Я все глубже ухожу в лабиринт самокопания, я все меньше и меньше чувствую мир и других людей. Что если я никогда не вернусь?

Что если мое самое безопасное место, которое где-то в моей душе, на самом деле тюрьма?

- Все дети как дети… А ты вечно дерешься, оскорбляешь учителей, учишь всех жить… Почему бы не быть как все? Просто живи и радуйся.

- А ты радуешься?

Судя по ее лицу, и такому же сосредоточенному на себе и своих переживаниях образу жизни, как у меня, она не следовала этому простому кредо.

- И почему ты постоянно все спихиваешь на мой возраст?

Я мрачно разглядывал ее, сидя на диване, пока она укладывала аптечку и убирала окровавленные тампоны. Устало подняв на меня абсолютно черные глаза, она бросила: