Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920 - Аринштейн Леонид Матвеевич. Страница 38

Видимо, много тяжелого накипело на душе Скоропадского, что он с таким жаром высказал мне.

Из дома показался офицер-адъютант, который доложил на украинском языке, что приехавшее лицо просит гетмана переговорить с ним по экстренному делу.

– Зараз иду, – сказал гетман, и обратившись ко мне, сказал: «Скоро обед, если у тебя нет других намерений, оставайся обедать, адъютант проводит тебя, если нужно оправиться, а я пойду принять приезжего».

Оставшись с адъютантом, последний уже по-русски сказал, что у гетмана нет отказа для приема в любое время.

Подходя к дому, я не увидел часового и спросил, что это значит? На это адъютант дал следующее разъяснение:

– Гетман очень щепетилен и тяготится присутствием в его охране немцев; по его усиленной просьбе немецкое командование сняло ранее поставленных парных часовых у главного входа с улицы, оставив лишь охрану со стороны сада; чтобы не раздражать гетмана, мы уговорились с караулом при прогулках его по саду шагающий здесь часовой отводился; сегодня, когда Вы с гетманом спустились в сад, дежурный адъютант не успел кого следует предупредить.

В столовой до прихода гетмана Дашкевич познакомил меня с присутствующими, коих было около 15 человек, несколько штатских, а больше военных. Некоторых я знал. Военные, как и Дашкевич, были во френчах, без погон. Все с вожделением смотрели на мои погоны. Формы для украинской армии еще не было изобретено, но при военном министерстве была собрана комиссия для ее установления.

Войдя, Скоропадский предложил садиться, сам сел на узкий край стола и предложил мне сесть по его правую сторону. Общий разговор шел по-русски, видимо, большинству это было легче, касался приезжих лиц – с какими мытарствами они добрались. Кто-то из адъютантов рассказывал, что ехавший генерал Аболешев, в чемодане коего большевистские пограничники обнаружили свитские погоны, был отведен в сторону и расстрелян. Затем разговор перекинулся о театрах и городских развлечениях.

Обед был скромный: незатейливая закуска с водкой и три блюда, красное и белое вино. Трапеза быстро кончилась и, как встали, я простился с гетманом. Дашкевич предложил мне, не хочу ли я проехать в театр? Но я, сославшись на усталость, поблагодарил и собирался уехать, как вспомнил, что за нашу длинную беседу забыл спросить Скоропадского – когда он сможет принять нашу миссию? Просил Дашкевича выяснить это и результат сообщить мне по телефону на вокзал.

Вернувшись к себе в вагон, я рад был, что никого из миссии еще не было и я мог спокойно набросать сегодняшний разговор с гетманом для составления донесения Краснову. Окончивши свою работу, я услышал, что наши господа, кроме консула Карасева, видимо, загулявшего, собрались, и я их пригласил в наш салон, для выслушания моего краткого рассказа о приеме у Скоропадского. Краткого, так как многое, что он мне поведал, было сделано по нашей старой дружбе. Конечно, меня забросали вопросами, отвечая на кои, я сообщил, что назначение нашего приема будет мне сообщено завтра.

Наутро проводник вагона прекрасно организовал нам утренний кофе, и нам не надо было идти на вокзал, откуда мне принесли телефонограмму с извещением, что прием миссии у гетмана назначен на следующий день в 11 часов.

Пользуясь свободным днем, я решил прогуляться по городу и навестить кое-кого из знакомых.

Предложил желающих довезти до центра города, с которыми и доехал до главной улицы Крещатик, где отпустил шофера.

Движение, несмотря на ранний сравнительно час – 10 часов с небольшим, – было оживленное, все тротуары заполнены толпами, прекрасные кафе, магазины с большими витринами полны всякой всячиной. Видимо, город ожил после передряг и смены властей. Вывески на магазинах написаны частью по-русски, частью по-украински, больше по-русски. Встречались и знакомые, которые, увидя меня, бросались с вопросом: и вы здесь, да еще в старой форме с погонами? Приходилось увертываться под всякими предлогами, так как объяснять всем – зачем и почему я здесь – было скучно, а слушать бесконечные рассказы, как кто и с какими приключениями пробрался сюда – не было желания.

Подходил адмиральский час, и я решил идти завтракать. В Киеве я знал лишь два ресторана – один в отеле Континенталь, а другой в так называемом Купеческом саду. Мне больше хотелось быть на воздухе, погода стояла чудная, и я отправился в последний. Купеческий сад помещался, как и дворец, на крутом берегу Днепра с видом на реку и Заднепровье. Чуть ниже на утесе виднелся Крест-Памятник крещения Руси.

В ресторане в саду уже сидело немало завтракавших. Поднявшись на террасу, я подыскивал себе столик, как вдруг мне бросилась в глаза знакомая фигура в штатском. Я всмотрелся – и вижу смеющееся лицо, обращенное на меня, оказался генерал Александр Николаевич князь Долгоруков, мой предшественник по командованию 1-м Кавалерийским корпусом, неудачу коего, исполняя приказание генерала Корнилова о движении на Петербург в помощь генералу Крымову, я описал в своем месте этих записок.

Мы обнялись. «Да вот, – продолжал смеяться Долгоруков, – я отрясаю прах с ног от подобного командования самой свободной в мире армии; к счастью я отделался лишь несколькими днями запертым в крепостном каземате, но больше не хочется. Ну, ты как закончил свое командование 1-м Кавалерийским корпусом?»

– В душе ругал тебя, так как из-за тебя мне пришлось попасть в этот район Северного фронта, бурлящий большевистским беснованием, после Галиции, где было сравнительно спокойно; здесь же какое может быть командование… Про мучился несколько месяцев, с трудом перебрался на Дон, чуть было не попал в красные лапы, но Бог спас, пришлось повоевать с ними, а когда выбрали Краснова Донским Атаманом, последний отправил меня вести переговоры с твоим однополчанином Павло Скоропадским».

Конечно, наш разговор не мог не перейти на Скоропадского. Мне хотелось пополнить свое мнение о нем характеристикой князя, который как его однополчанин долгие годы служил с ним бок о бок, знал его прекрасно. И я толкнул его на это.

– Я как был «губошлепом», как меня прозвали, таким и остался, а Павло ловчила – куда полез!? Хитрый хохол, да хватит ли умишки?

– Но все же ты его теперь видел? – спросил я.

– Конечно, я человек, известно, незлобливый. Здесь многие не хотят его видеть, а также немало и таких, кои ругают его за глаза, а лезут к нему – быть может, пригодится… Я у него был раза три, хотя никаких благ мне от него не надо, а просто по старому товариществу. Ну и наговорил же я ему – ты знаешь мой характер? За словом в карман не лезу.

– Что же ты ему наговорил? – спросил я.

– Да что тут скрывать! Говорю ему: «Павло, я в своей жизни все делал с бухты-барахты, а ты человек уравновешенный и должен хорошенько обдумать и рассудить, раньше чем решиться, особенно на что-нибудь важное; надо пошевелить своими мозгами и отдать себе отчет, "а што то будэ?" А он, немного обиженно, сам переходит в атаку:

– Все вы не хотите понять о происходящем, а я, обдумав, решил, что смогу спасти – хоть часть бывшей России…

– Ах, какой ты молодчина, Павло, браво, браво, спасать так спасать! Так знаешь что: раньше всего пошли немцев ко всем чертям со своей, как называешь, Державы!

А Павло же нашелся, да, по-моему, довольно правильно, видимо, или поумнел, а может быть, кто-нибудь научил, и отвечает:

– Ты бы хоть раз отрешился от бухты-барахты, а сам бы подумал и тогда бы не говорил: "гони немцев!" Чем прикажешь, какими силами и возможностями их прогонишь? У них сила, а у нас никакой… Кроме того, подумай и рассуди – если бы даже они добровольно ушли – что получится: откуда ни возьмись, появятся банды петлюровцев, да и большевики не будут зевать. Представляешь себе киевский муравейник с нахлынувшими сюда и забившими весь город спасающимися людьми – ничего не делающими, болтающими и злословящими?

Всё это с жаром и горечью выпалил мне мой Павло!

– Пожалуй, ты правильно рассудил, но в чем же тогда твоя роль в спасении России? Не ты спасаешь Россию, а они. Ведь ты просто в их руках жупел, работающий для них. Ты им нужен, а не они тебе. С твоей помощью они выкачивают отсюда, что им нужно, а кончится в этом нужда, отхватят себе лакомый кусок, остальное оставят на съедение большевикам.