Внимание: «Молния!» - Кондратенко Виктор Андреевич. Страница 28

Все рации работали на единой радиоволне, и в наушниках танкистов звучал голос командарма:

— Я с вами, дорогие мои хлопцы. Вперед, сыны Родины! Киев зовет!

Приближалось Святошино. Рыбалко хотел воспользоваться растерянностью противника, взять с ходу эту дачную окраину Киева. Но тут гитлеровцев словно подменили, куда только и девалась их растерянность. Командарм увидел, как в сыром мраке и слева и справа с неистовой силой навстречу наступающим танкам потянулись огненные трассы снарядов и пуль. Рыбалко понял: враг не хотел отдавать последний оборонительный рубеж, он подбросил подкрепления и начал сильными танковыми заслонами парировать удар.

Из-за лесных завалов открыли шквальный огонь шестиствольные минометы, и застонали полянки от тяжелых разрывов — гох... гох... Поддерживая внезапную контратаку «тигров» и «пантер», из-за кирпичных домиков выходили тяжелые самоходные орудия «фердинанды» и снова укрывались за ними, выжидая удобного момента, чтобы из засады повести кинжальный огонь.

Сколько раз уже от Курской дуги до Днепра, освобождая города и села, танкистам приходилось вести борьбу с вражескими заслонами. Вот и сейчас Рыбалко видел, как, умело прикрывшись с фронта огневым щитом артиллерии, командир передового корпуса генерал Сулейков стал обходить противника с флангов и угрожать его тылу. Этот маневр тупил острие вражеского танкового клина, наносил ему потери и заставлял отступать. Непрерывно наращивали удары испытанные в боях комкоры Панфилов и Малыгин. За смелые, дерзкие действия в ночном бою достойны были самого доброго слова командиры бригад Якубовский и Слюсаренко. Командарм, чутко прислушиваясь к звукам боя, убеждался в том, что сопротивление врага ослабевает.

Артиллерийский корпус прорыва генерала Королькова расширял бреши, пробитые в обороне Восточного вала. Лес пропах пороховым дымом. Чуть светало. Стоял туман, и накрапывал дождь. Рыбалко не мог рассчитывать на помощь авиаторов командарма Красовского: погода была явно нелетной. Но случилось необычное: ИЛы и «петляковы» появились над вражескими опорными пунктами и обрушили на них бомбовые удары.

«Добре, хлопцы, добре!» — после каждого раската бомбежки повторял про себя Рыбалко.

Краснозвездные ЯКи и «лавочкины», вынырнув из тумана, шли на низких высотах и зелеными ракетами указывали наземным войскам путь через лес.

Гитлеровские гренадеры дрогнули, боясь попасть в окружение, они выскакивали из бетонных колпаков и дзотов, покидали окопы и траншеи. В наушниках танкисты снова услышали голос Рыбалко:

— Вперед, сыны Родины, путь на Киев открыт!

В блиндаже Ватутина дежурный радист, поймав разговор передовых танковых экипажей, вскочил:

— Наши танки вошли в Святошино!

Ватутин тоже вскочил:

— Рыбалко вышел на оперативный простор! — И от этих слов матовый шар блеснул над картой подобно солнцу, и небольшая красная черта на ней вдруг превратилась в живой, шумный Крещатик. Он любил эту широкую, изогнутую, словно могучий берег Днепра, улицу, с ее алыми стягами и праздничными маршами оркестров. Тенистые парки протянули к нему изумрудные свечи каштанов. Блеснули золотые купола Софиевского собора, и казалось — ожил бронзовый Богдан, пришпорив коня, помчался встречать наступающие полки. Пришла счастливая минута в жизни Ватутина. Немало он одержал побед над врагом. Но эта... Самая желанная и значительная. Сбывается его мечта: освободить столицу Советской Украины, древний Киев — мать городов русских.

Но какой Киев будет после освобождения? Как поступил враг с его жителями? Где они? Что с ними? И тут же возникал вопрос: решится ли Манштейн оборонять город? Ватутин был уверен, что после прорыва укреплений Восточного вала фашистский фельдмаршал постарается вывести основные силы из Киева, и надо как можно быстрей преследовать отсупающие войска, не давать им ни малейшей передышки, выходить на их тылы, отрезать путь к отходу и бить.

Медленно рассеивался утренний туман. Наступал третий день ожесточенной битвы за Киев. Приходили шифрованные радиограммы, поступали письменные донесения, звонили командармы и командиры частей. С приказами летели в туман вездеходы офицеров связи.

Ватутин наносил на оперативную карту новые стрелки ударов. На северном фланге удачно развивал наступление герой Курской битвы командарм Пухов. Черняховский взял Дымер и, успешно очищая от гитлеровцев междуречье Ирпеня и Здвижа, прикрыл танковые корпуса Рыбалко от фланговых ударов с запада.

Черняховский! Сейчас оперативная карта, подобно зеркалу, отражала его умение быстро оценивать обстановку, принимать на поле боя смелые и верные решения. Когда-то еще при обороне Новгорода Ватутин заметил и по достоинству оценил военный талант командира танковой дивизии молодого полковника Черняховского. Он поставил его танкистов на самый острый участок сражения. На заречной стороне Новгорода ярко блеснула победная звезда Черняховского, и потом на других фронтах она восходила всё выше и выше.

Ватутина радовали взятие Приорки и та стремительность, с которой действовал на северо-востоке командир 51-го стрелкового корпуса.

— Комкор Авдеенко на пороге Киева, — сказал Ватутин начштаба Иванову и пометил Приорку красным кружком.

Красные стрелки пересекли шоссе Киев — Житомир и железнодорожную линию Киев — Коростень, потянулись к Жулянам и Борщаговке. Западная окраина Киева уже слышала могучую поступь «тридцатьчетверок» и КВ. На юге с Казачьего острова переправился сводный отряд полковника Сливена и, овладев Витой-Литовской, перехватил важную дорогу. «Теперь со стороны Букринского плацдарма Манштейн не сможет кратчайшим путем подбросить подкрепления в Киев», — подумал Ватутин и сделал новые пометки на оперативной карте. Из букринской излучины наконец-то вырвались вперед армии Жмаченко и Трофименко. Они нанесли главный удар на Кагарлык и вспомогательный — на Мироновку.

Получив новые донесения, Ватутин почувствовал, что на всем фронте наступает резкий перелом. Войска командарма Москаленко, поддержанные танкистами Кравченко, сокрушив вражеские узлы сопротивления, подошли к Киеву и нацелились на центральную часть города. Эти опытные генералы были хорошо знакомы ему по Сталинградской битве и сейчас под Киевом показывали образцовую оперативность, без которой не может успешно развиваться ни одно сражение.

Предвидение Ватутина, что Манштейн, боясь окружения, не рискнет удерживать Киев крупными силами, оправдалось. Воздушная разведка доносила: «По размытым дождями дорогам, утопая в грязи, на запад тянутся отступающие колонны противника».

В эту минуту Ватутин думал о том, что, несмотря на самую скверную погоду, летчики все ж таки вылетали на боевые задания, сознательно шли на риск. Только этот риск мог сейчас помешать Манштейну маневрировать войсками и планомерно отводить их на заранее намеченные позиции.

Продолжая руководить освобождением Киева, Ватутин смотрел вперед, далеко на юго-запад. Он знал: пройдет еще несколько часов и Киев будет возвращен Родине. Но именно сейчас, в ходе битвы за город, он должен принять все меры, чтобы надежно защитить его и не отдать снова врагу.

Время чуть перевалило за полночь, когда пришло известие, сразу облетевшее весь штаб.

— Киев наш! — радировал Москаленко.

Ватутину казалось, что эти два слова выстукивало его сердце, так оно было переполнено радостью. Но он не спешил с донесением в Ставку. В городе еще кое-где вспыхивала перестрелка. На Подоле, на площади Богдана Хмельницкого, на железнодорожном вокзале и Красноармейской улице подавляли последние очаги сопротивления. Теперь настала пора повернуть танковые корпуса на юго-запад. С ходу взять Васильков, рассечь крупный железнодорожный узел Фастов. Тогда б Манштейн не смог маневрировать резервными силами вдоль фронта. Он терял удобную связь со своими войсками в районе Кривого Рога и Кировограда. Если б танкистам Рыбалко удалось овладеть Казатином и рассечь второй, еще более важный железнодорожный узел, то командующий мог бы не тревожиться за судьбу Киевского плацдарма. А пока веером атак и обходных маневров его надо всячески расширять, наращивать силу ударов, и вслед за танкистами Ватутин направил на Житомир кавалерийский корпус.