Индийский мечтатель - Штейнберг Евгений Львович. Страница 23

— Он просит деньги вперед, — объяснил Сону.

Деффи протянул старику две серебряные монеты; тот аккуратно спрятал монеты в мешочек и повесил его на шею.

Сону влез в лодку, Патрик последовал за ним. Старик вошел в воду, с силой оттолкнул баркас и легко вскарабкался на борт. Он поставил на бамбуковой мачте продолговатый парус и взялся за кормовое весло, заменявшее руль. Хугли  ³⁵ в этом месте так широка, что с середины оба берега едва виднелись. Луна зашла, край неба на востоке стал медленно светлеть.

Незадолго до описываемых событий в Калькутте открылось новое увеселительное заведение. Это был сад, устроенный по образцу знаменитого лондонского загородного парка Вокс-холл. Здесь устраивались гулянья, танцы, а на эстраде выступали певички, комедианты и танцовщицы. Артисты были большей частью третьесортные, а исполняемые ими номера — грубы и рассчитаны на самый невзыскательный вкус. Тем не менее предприятие имело успех, по вечерам сад был переполнен, и публика бурно выражала свой восторг забавлявшим ее исполнителям. Ходили сюда главным образом англичане: моряки, мелкие чиновники и коммерсанты. Что касается высшего английского общества, то оно собиралось в своем клубе. Впрочем, юные офицеры и сынки высокопоставленных джентльменов охотно посещали калькуттский Вокс-холл. Здесь они себя чувствовали более непринужденно, чем в великосветских клубах.

По утрам же сад обычно пустовал. Впрочем, в то утро, когда Сону и Патрик Деффи, вероятно, уже приближались к цели своего путешествия, в одном из павильонов сада, за столом, уставленным закусками и бутылками разных размеров, сидели капитан Эдуард Ллойд — помощник начальника полиции — и хозяин увеселительного сада Джозеф Джекобс.

— Итак, — говорил капитан, — нам ничего не удалось выяснить.

Джекобс, здоровенный мужчина с жесткими черными бакенбардами, глубокомысленно устремил взгляд вдаль. Затем, отхлебнув изрядный глоток бренди и запив его водой со льдом, спросил:

— Значит, вы уверены, что это француз?

— Кто же еще! — капитан тоже сделал глоток. — Он прибыл на датском бриге «Одензе» прямо из Пондишери. Наш агент в порту получил точные сведения от помощника капитана. Только фамилии они не знали. На бриге он держался в стороне, ни с кем не общался… Из порта агент шел все время следом до самого дома этого русского музыканта.

— И что же?

— Он наблюдал за домом до поздней ночи. Никто оттуда не выходил. Сегодня с утра тоже никого…

— Не следовало снимать наблюдение в ночные часы, — заметил Джекобс.

— Да, пожалуй!.. Агенты у нас порядочные болваны. Все же выяснить эту историю необходимо, да и вообще внимательно последить за русским.

Джекобс помолчал, барабаня в раздумье пальцами по столу:

— Не знаю, как взяться, капитан… Слышать я о нем слышал не раз, а видеть не приходилось.

— А что, если бы вы просто зашли к нему?.. Ну, скажем, пригласить его выступить в концерте?.. Что-нибудь в этом роде.

— Можно попробовать, — согласился Джекобс.

— Только не откладывайте!

— Есть, капитан! Завтра же явлюсь.

— И посмотрите хорошенько, где там прячется этот чортов француз.

— Могли бы этого не напоминать, капитан! — с достоинством сказал хозяин.

Ллойд потрепал его по плечу:

— Вы парень умелый, потому и даю это поручение вам. А теперь нужно выяснить еще и другие наши дела…

…На этом, пожалуй, мы можем покинуть этих джентльменов, занятых деловой беседой.

Тем временем мистер Суон, он же Герасим Лебедев, нисколько не подозревал о том, что его скромная особа привлекла внимание двух совершенно незнакомых людей, а стало быть, не предвидя связанных с этим опасных последствий, пребывал в отличном расположении духа. Единственное, что его тревожило, — это участь Деффи: удалось ли ему пробраться через заставы, не попался ли он в руки властей? «Если все благополучно, — рассуждал он, — то Сону должен возвратиться не позднее завтрашнего утра. Ждать осталось недолго, завтра все будет известно». А хорошее настроение явилось, должно быть, оттого, что научные занятия подвигались успешно. Труд, которым он был занят больше двух лет, окончен. Это была сравнительная грамматика трех языков, о которой Герасим Степанович рассказывал Патрику Деффи. Завтра он должен присутствовать на заседании Азиатского научного общества. Пришлось все-таки высокомерному сэру Уилльяму Джонсу пригласить его: слух об успехах мистера Суона в области индийского языкознания распространился по городу. Что же, он не смутится, не оробеет! Он готов изложить свои соображения и открыто сказать все, что думает об ошибках, допущенных в изданных прежде европейскими авторами учебниках грамматики. Сейчас он отправится к своему другу, чтобы подробно обсудить предстоящее выступление.

Лебедев надел широкополую соломенную шляпу, взял неизменную бамбуковую трость и вышел на улицу. Какая-то фигура, стоявшая у калитки, поспешно метнулась в сторону. Это был не индиец, а белый в штатском, довольно поношенном платье. Лица его Герасим Степанович не разглядел: неизвестный быстро пошел в противоположную сторону.

«Слоняются всякие проходимцы!» — подумал Лебедев. Вернувшись, он кликнул второго слугу и приказал не отлучаться из дому до его возвращения и никого не впускать. Уже отдав распоряжение, Лебедев вдруг сообразил, что, собственно говоря, опасаться нечего. Денег в доме нет, обстановка и вещи так недороги, что воровать их не имеет смысла, а единственное ценное — бунгало с садом — украсть невозможно.

Через двадцать минут наемная коляска доставила Герасима Степановича к дому Голукнат Даса, находившемуся довольно далеко, в западной части города. Эти кварталы напоминали «черный город» Мадраса: такие же узкие, извилистые улочки, пыльные и зловонные базары, слепые хижины — с той только разницей, что в Мадрасе они большей частью выстроены из камня, а здесь — из бамбука. Однако в почтительном отдалении от сбившихся в кучу жалких лачуг были видны обширные здания, окруженные высокими стенами или сплошной изгородью и напоминавшие русские монастыри. Это были дома бенгальских бабу, как называли купцов, землевладельцев, индийских крупных чиновников и вообще состоятельных и высокопоставленных людей из местного населения.

В одном из таких домов жил учитель Герасима Степановича Шри Голукнат Дас. Герасим Степанович вошел во двор, затем поднялся по ступенькам во внутренний дворик, обнесенный двухэтажной галереей. Сюда выходило множество дверей из внутренних покоев. Герасим Степанович знал, что наверху находится зенана — то-есть часть дома, отведенная женщинам: женам, дочерям, сестрам хозяев. Но госпожа Радха, супруга его учителя, жила не с ними, а внизу, в отдельном крыле этого большого дома, вместе со своим мужем. Проходя по нижней веранде, Лебедев увидел вдали ее белоснежную сари. Он почтительно поклонился. Женщина ответила ему учтивым поклоном и скрылась за одной из дверей.

Голукнат Дас ждал гостя у себя в кабинете. Лебедев поднял сложенные руки и произнес традиционное приветствие:

— Рам! Рам! ³⁶

Голукнат пошел навстречу и, по-европейски пожав гостю руку, повел внутрь комнаты. Герасим Степанович опустился на ковер рядом с хозяином, подле низенького столика, заваленного книгами и рукописями.

Из-за своих коротких — до колена — атласных штанов, какие носили в то время в Европе, он не мог ни скрестить ноги, ни присесть на корточках, по здешнему обыкновению; приходилось полулежать, опершись на подушки. Поза была не из удобных, но Герасиму Степановичу было приятно соблюдать все правила индийского этикета.

— Рад сообщить моему уважаемому другу, — сказал Голукнат, — что оба ученых пандита  ³⁷ — Мохан Пунчанан Бхатачарджи и Джагернат Тарка — с высокой похвалой отозвались о вашей грамматике. На завтрашнем заседании вы вполне можете сослаться на их веское мнение. Мне кажется, что вы выполнили очень полезную и важную работу.