Индийский мечтатель - Штейнберг Евгений Львович. Страница 8

— Конечно, — согласился Фаррингтон. — Но раз мы живем здесь, надо считаться… В услужение их можно нанимать. У всех европейцев прислуга состоит либо из мусульман, либо из индусов низших каст. Приличный индус не пойдет слугой к белому. Они, видите ли, брезгают нами, эти прохвосты! Мы едим коровье мясо, а у них оно строжайше запрещено. Ни один из них не согласится чистить вашу обувь, мыть ваше белье, посуду… Потом… мы любим иногда наградить слугу хорошим пинком ногой, а они считают, что прикосновение чужой обуви к телу оскверняет. Только парии и нанимаются на такую работу. Но имейте в виду: если в гости к вам забредет какой-нибудь дважды рожденный  ¹⁰ он не должен видеть вашего слугу, а тем более есть приготовленную им пищу. Поэтому ищите повара среди европейцев или мусульман. А возиться с этим чертенком и учить его музыке не советую.

— Чепуха! — сказал Лебедев. — Эти изуверские нравы просто возмутительны и к тому же глупы. Да, да! Сону — славный мальчик, очень талантливый. Кроме того, он спас мне жизнь.

— Дело ваше! — пожал плечами Фаррингтон. — Мне-то все они одинаково противны, от последнего парии до самого знатного раджи… Смотрите не впутайтесь в какую-нибудь историю. Все они мошенники и злодеи, вот что вам надо знать!..

Они заговорили о делах. Герасим Степанович рассказал, что ему удалось разыскать трех музыкантов: двое из них англичане, бывшие солдаты; третий — ирландец, недурно играет на скрипке.

— Но этого мало, — добавил он. — Необходимо набрать еще человек десять. Не могли бы вы послать объявления в Калькутту? Или даже в Лондон? Уверен, что найдутся желающие.

— А я далеко не уверен! — проворчал Фаррингтон. — Только идиоты вроде вас и меня способны добровольно поселиться в этом аду… И вообще вся эта затея мне противна, как дьяволу — святой крест. Только недоставало возиться с музыкантами!..

— Не кипятитесь, Фаррингтон! — засмеялся Лебедев. — Я ведь здесь ни при чем.

— Знаю! — Фаррингтон отхлебнул глоток молока и вытер пот платком. — Это все выдумки Бенфильда. — Он поднялся, надел соломенную португальскую шляпу. — Поеду в контору. Так и быть, отправлю ваши объявления…

Когда гость ушел, Герасим Степанович погрузился в размышления.

Да, составить порядочный оркестр в Мадрасе оказалось делом нелегким. Возможно, конечно, что кое-кто и в Калькутте или в Лондоне откликнется на приглашения, но на это трудно рассчитывать. «Надо отыскать способных людей среди индийцев и обучить их», — уже не в первый раз подумал Лебедев.

Он встал и начал быстро собираться.

Сегодня как раз представлялся случай познакомиться с индийскими артистами и их искусством: труппа бродячих комедиантов давала одно из своих уличных представлений. Это были люди из касты Сону. Среди них находилась и его сестра, Кавери. Представление было назначено на четыре часа после полудня.

На пустыре, примыкавшем к одному из базаров «черного города», возвышались наспех сколоченные подмостки, задернутые грубой тканью. На занавесе была нарисована картина: бой тигра со слоном.

Под дырявым тентом, натянутым на бамбуковые шесты, разместились зрители. Передние сидели на цыновках, разостланных прямо на пыльной земле; другие — на скамьях и камнях; задние стояли, сбившись в густую толпу. Многие устроились на глинобитной стене, отделяющей пустырь от соседнего базара, на ветвях гигантских кокосовых пальм.

Здесь собралось мадрасское простонародье: базарные ремесленники и мелочные торговцы, рыбаки, ласкары  ¹¹, носильщики паланкинов, портовые кули. Цветные тюрбаны чередовались с травяными коническими колпаками и соломенными шляпами. У многих зрителей не было иной одежды, кроме узкой повязки на бедрах. У некоторых — покрывала из легкой белой материи, перекинутые через плечо.

Солнце склонялось к западу, но зной был еще очень силен. Зрители терпеливо ждали.

Наконец раздались два удара в гонг, из-за занавеса вышел человек в сопровождении двух певцов. Он запел монотонным речитативом, певцы подхватили мелодию, аккомпанируя один на саринде — смычковом инструменте, напоминающем скрипку, другой на барабане…

Тем временем в другом конце города, на территории английской цитадели форта св. Георга, перед полицейским инспектором стоял Сетуратнам Айар, высокопоставленный брахман. Брахман быстро говорил что-то на местном наречии, захлебываясь от волнения. Его племянник выполнял обязанности переводчика.

— Учитель обращает внимание достопочтенного джентльмена, — говорил юноша, — на то, что на улицах города готовится безобразное зрелище. Презреннейшие из презренных, нечестивейшие из нечестивых, пожиратели падали будут публично осмеивать священные основы дхармы… ¹²

Капитан Ричард Бэртон, полицейский инспектор, дюжий мужчина с загорелым дочерна, угрюмым лицом, сидел откинувшись в соломенном кресле. Белый мундир его был расстегнут.

— Скажите старику, — прервал он, — что я не имею желания поднимать шум из-за такого пустяка. Если эти комедианты не совершили убийства, кражи или еще чего-нибудь противозаконного, полиции до них нет никакого дела.

Юноша перевел слова инспектора. Старик, задыхаясь от волнения, снова затараторил. Он призывал небесные громы и проклятия на головы отверженных парий, оскорбляющих нравственность честных людей.

— Говорю вам, меня это не касается! — Инспектор развел руками.

Юноша что-то зашептал старику. Тот умолк, потом извлек из складок своей одежды шелковый мешочек, развязал его и, вынув чудесный, крупный рубин, со вздохом передал его племяннику.

— Мудрейший учитель просит принять этот ничтожный подарок в качестве залога дружбы, — торжественно произнес юноша, кладя камень на стол.

Приведя кресло в нормальное положение, Бэртон стал рассматривать камень.

— Благодарю вас, — сказал он, пряча рубин в карман мундира.

Представление шло уже около часа. Выступали музыканты, акробаты, жонглеры. Затем на подмостках появился молодой человек. На голове у него султан из павлиньих перьев, на обеих руках повыше локтя — браслеты из раковин. Волосы, заплетенные в мелкие косички, падают на лоб, брови соединены толстой черной полосой. Он уселся на коврик, скрестив ноги, и приподнял крышку корзины. Оттуда показалась огромная змея и поползла извиваясь. Спина у нее светложелтая, брюхо и бока грязнобелого цвета; на шее около головы — два симметричных круглых пятна со светлыми ободками, похожие на большие темные очки.

По рядам зрителей пронесся шопот.

«Очковая змея!» — догадался Герасим Степанович.

Да, это была кобра — одна из самых опасных ядовитых змей в мире. Укус ее смертелен, от ее яда нет лекарств. Множество людей и животных гибнут от этого страшного пресмыкающегося.

Человек извлек из корзины бамбуковую дудку вроде русской сопели; он тихонько наигрывает. Змея замерла, как бы прислушиваясь к монотонным, жалобным звукам, потом подняла шею. Похожая на огромную фантастическую птицу, она раскачивается из стороны в сторону в такт музыке.

Звуки на мгновенье смолкли, прекратился и странный танец. Раздался призывный сигнал. Кобра опустила шею и медленно поползла. Приблизившись к человеку, она положила голову на его колени. Он заиграл, как бы ведя с животным дружеский, только им двоим понятный разговор; затем, отложив дудку, взял обеими руками голову змеи и положил себе на плечо. Кобра обвилась вокруг его обнаженного туловища, протянула голову и приблизила ее ко рту человека.

Просидев в такой позе несколько мгновений, тот осторожно поднял змею и, ласково погладив ее по спине, уложил в корзину…

Появились фокусники, но после заклинателя змей их искусство уже не поражало Лебедева. Зато с большим интересом смотрел он маленькие сценки-диалоги, которые разыгрывались одним-двумя актерами. Диалог велся на языке тамили — одном из наиболее распространенных языков южной Индии. Сону переводил Герасиму Степановичу.