Опасные игры - Мэрфи Уоррен. Страница 4

— Еще один момент, — сказал Муллин. — А как же ваши русские друзья? Как им понравится, если вы сорвете у них Олимпийские игры?

— Если ты сделаешь свою работу как надо, они никогда не узнают, что это были мы, — ответил Мкомбу.

— Ясно, — сказал Муллин. Затем встал и бросил на стол едва надкушенный в двух местах кусок курицы. Он не сомневался, что Мкомбу потом съест его. Чем добру пропадать, лучше пусть утроба лопнет.

Муллин двинулся к выходу.

— Ты кое-что забыл, — проговорил Мкомбу, когда Муллин уже взялся за ручку двери.

— Да?

— Разве тебе не нужно знать, спортсменов какой страны мы уничтожим?

— Это не столь важно, Джим Боб, но я слушаю. Из какой же?

— Из самой могущественной, — ответил Мкомбу.

— Прекрасно, — сказал Муллин. Он не стал спрашивать, из какой именно.

— Из самой могущественной во всем мире.

— Как вам будет угодно, сэр, — сказал Муллин.

— Из Соединенных Штатов Америки.

Муллин кивнул.

— Я хочу, чтобы была уничтожена вся их команда, — прибавил Мкомбу.

— Как скажете, Джим Боб, — ответил Муллин.

Глава вторая

Его звали Римо, и он никогда не увлекался никакими играми. А потому вместо того, чтобы взбираться по задней стене чикагского Хефферлинг-билдинга, как он поступил бы, если бы требовалось действовать скрытно, он вошел туда с парадного входа, расположенного на Норт-Мичиган-стрит, откуда было рукой подать до клуба «Плейбой». Пройдя мимо вахтера, он направился к лифтам.

Ожидая лифт, Римо размышлял о том, сколько расходуется энергии, чтобы поднимать людей на верхние этажи. Он находил, что для людей было бы гораздо полезней подниматься пешком, к тому же это помогло бы сократить дефицит электроэнергии. Затем в голову ему пришла мысль пробежаться на четырнадцатый этаж, где находился кабинет Хьюберта Хефферлинга, президента «Хефферлинг энерджи груп», и тем самым внести свой личный вклад в решение проблемы энергетического кризиса в Америке.

Но тут он вспомнил, зачем сюда явился, и решил, что уже одним этим внесет достаточный вклад в решение проблемы; и, когда пришел лифт, Римо шагнул в открывшуюся дверь.

Его самого ничуть не заботила нехватка горючего для отопления, поскольку он не имел ни машины, ни своего дома. Но вокруг него жили люди, которых это заботило, и ради этих людей Римо Уильямс собирался убить человека, которого никогда и в глаза не видел.

Миновав секретаря общего отдела, расположенного на четырнадцатом этаже, Римо предстал перед хорошенькой юной секретаршей Хефферлинга.

— Я пришел казнить мистера Хефферлинга. Он здесь? — проговорил Римо.

Секретаршу звали Марша. В ее арсенале был полный набор возражений, используемых для посетителей, желающих побеспокоить мистера Хефферлинга по поводу дефицита бензина или нефти — в особенности бензина, — но, когда она подняла глаза, все возражения застряли у нее в горле.

Не то чтобы Римо был таким уж красавцем, но его темные волосы, широкие скулы и глубоко посаженные темные глаза произвели на нее такой эффект, что она почувствовала себя прикованной к стулу. Он был шести футов росту, худощав, и только запястья его были толщиной с объемистую банку томатов.

Марша открыла было рот для ответа, закрыла, потом снова открыла и снова закрыла. В животе у нее возникло то самое ощущение, которое появлялось, когда она видела в кино Клинта Иствуда.

— Сэр? — наконец пробормотала она.

— Я к Хеферлингу. Пришел его казнить. Где он?

— Конечно, сэр. Я о вас доложу. Будьте добры, ваше имя? — проговорила она с надеждой, что он присовокупит сюда свой адрес и телефон, и с удивлением подумала, почему этот стройный смуглолицый мужчина заставил ее вдруг почувствовать такое... такое... ну, просто неприличное возбуждение.

— Скажите, что его хочет видеть Эвримен, — сказал Римо.

— Хорошо, сэр. Мистер Эвримен.

Римо слегка наклонился к ней и добавил:

— Но вы можете называть меня просто Эв.

— Эв. Да, сэр Хорошо, Эв. Когда вам можно позвонить, Эв?

— В любое время, — ответил Римо.

— Сегодня? Прямо сейчас?

— Сначала Хефферлинг, — сказал Римо.

— Правильно.

Не сводя с него глаз, она нажала кнопку селектора. Римо улыбнулся, и она почувствовала, что заливается краской.

— Да, Марша, — раздался сквозь треск голос в громкоговоритель.

Римо наклонился к девице и подставил ухо.

— Ах, мистер Хефферлинг, вас тут хочет видеть мистер Эвримен, сэр, — доложила она своему хозяину.

— Эвримен? Что это, черт подери, за?.. Ему назначено?

Римо улыбнулся и кивнул головой, и Марша — словно их головы были соединены — тоже кивнула и солгала своему боссу.

— Да, сэр. Назначено. Что-то по поводу казны, по-моему.

— Казны? Что?! О черт, пусть войдет.

— Хорошо, сэр.

Она отключила селектор и сказала Римо:

— Можете войти.

— Благодарю. Вас зовут Марша?

— Да. И я живу одна, — выпалила Марша.

— Я хотел бы поговорить с вами, когда выйду от мистера Хефферлинга. Вы будете здесь?

— Разумеется. Буду. Я буду ждать. Я никуда не уйду. Обещаю. Я буду здесь.

— Отлично. Дождитесь меня.

— Обязательно. Обещаю.

Она указала ему дверь в кабинет Гарольда Хефферлинга, и, прежде чем войти, Римо махнул ей рукой. Когда дверь за ним закрылась, он перевел взгляд на сидящего за столом мужчину.

— Вы Хефферлинг? — спросил Римо.

Мужчина, хмурясь, смотрел в журнал приемов.

— Я так и знал! — торжественно произнес он. — Вам не назначено, мистер как-там-бишь-вас зовут. Сколько вы дали этой стерве, чтобы она вас впустила? Я вышибу ее отсюда пинком под зад, даже если она сделала это просто сдуру.

Римо двинулся к столу, и мужчина встал. Гарольду Хефферлингу шел пятый десяток, и он пребывал в отличной форме. При росте сто восемьдесят пять сантиметров и весе девяносто килограммов, основную массу из которых составляли мышцы, он к тому же еще занимался каратэ, — с тех пор, как начала сказываться нехватка бензина, — поскольку люди, узнавая его на улице, время от времени поддавались желанию оторвать ему башку, что было вызвано их недовольством в связи с дефицитом бензина. Встал он, очевидно, для того, чтобы своим внушительным видом напугать уступавшему ему в размерах Римо.

— Ты, — сказал он, указывая пальцем. — Убирайся отсюда, как пришел, и прихвати с собой эту дуру, что там сидит.

Римо протянул руку, сжал палец здоровяка своими указательными и большими пальцами и сказал:

— Не показывай пальцем. Это неприлично.

Гарольд Хефферлинг, несмотря на то, что не собирался садиться, совершенно неожиданно для себя сел. Затем посмотрел на свой палец. Боли не чувствовалось, однако Хефферлингу казалось, что именно из-за этого пальца он и сел.

— Да кто ты такой, черт побери?! — спросил он.

— Я уже сказал это твоей секретарше, — ответил Римо, присаживаясь на край стола. — Я Эвримен, то есть простой человек. И говорю от имени простых людей. У меня на груди вытатуирована большая красная буква "Э", что значит «Эвримен».

— Ты чокнутый, — сказал Хефферлинг. И вдруг на какое-то мгновение ему стало не по себе. Этот парень был явно ненормальным, вероятно, один из тех, чьи мозги размягчились от слишком долгого пребывания на слишком сильной жаре в слишком длинных очередях за бензином. И Хефферлинг решил несколько смягчить тон. — Ну, и чего же ты хочешь, Эвримен? Что-то насчет казны?

— Нет, — ответил Римо. — Она неправильно поняла. Я сказал, что хочу тебя казнить. Но я не хочу, чтобы ты счел мои действия необоснованными. А потому сначала ты мне расскажешь, зачем ты делаешь так, чтобы бензина все время не хватало, а уж потом я решу, убить тебя или нет.

Хефферлинг раскрыл рот и произнес что-то вроде «у-а, у-а». Затем повторил попытку. Получилось уже более членораздельно:

— У-у-убивать?

— Не убивать, а убить, — сказал Римо. — Один раз и навсегда.

— Да ты и вправду чокнутый, — проговорил Хефферлинг. — Явно буйно помешанный.