Золушки на грани. Без купюр - Лукас Ольга. Страница 24

Вы не представляете, как с вами трудно. Сижу у себя, до самой ночи сижу, чтоб по квартире пройтись спокойно, только выйду – а вы всё не спите. В компьютер уткнувшись сидите, а завтра утром будильник, да? Разбудит, всех разбудит, и меня тоже разбудит, и будете вы бегать, туда-сюда, с чашкой кофе в одной руке, с непарным носком – в другой. Где второй носок, а? Да вон же, на карнизе висит. При чём тут опять я?

Знаете, почему в доме по ночам скрипят половицы? Потому что у них кости затекли, они размяться хотят, вот и разминаются. Знаете, почему занавеска колышется, когда ветра никакого нет и форточка закрыта? Потому что у вас окна в доме щелястые, сквозняк гуляет по полу, кусает вас за голые пятки. Пятки, по-вашему, чувствительнее тонких прозрачных занавесей?

Конечно, проще обвинить во всём безответного, чем разбираться в сути вещей. Обвинить – и забыть. С чего вы все взяли, что я желаю вам зла? Для того, чтобы зла желать – надо уметь желать, а я не умею, нет у меня такого устройства, которое бы вырабатывало желания. Не судите же всех по себе! Даже в своём кругу – не судите. Круг один, а все в нём – разные. Что уж говорить о тех, кто никогда в этот круг допущен не будет?

А пыли-то сколько за шкафом накопилось, вы хоть заглядывали когда-нибудь за этот шкаф? А загляните. Там, там все ваши потерянные блокноты, ручки, значки, карандаши, подзарядки, ключи, шнурочки какие-то непонятные, машинки детские, пряники засохшие. Душно мне, душно и тяжело в этой атмосфере постоянного страха – зачем вы её создаёте, кому от этого легче? Иногда, вот как сейчас, хожу по кухне, как маятник, тихо, темно, луч лунный в окно прокрался – и кажется, будто нет вас, никого нет, вообще никого нет, нет ни страха, ни суеты, ни криков, ни боли. И так хорошо делается. Даже забываю себя на какое-то мгновение, становлюсь этим лучом, этой кухней, этим окном.

Забываю и забываюсь. А с вами нельзя забываться. Чуть забудешься – а уже утро, и выбегает кто-то из вас на кухню, и протирает заспанные глаза, и видит меня – ну вот как сейчас.

– Мама! Бабушка! Прабабушка! Дядя Коля! Семён Семёныч! Привидение!!!!

И прибегают все ваши – мама и бабушка, и прабабушка прикатывает на коляске, и дядя Коля с Семён Семёнычем, не выспавшиеся, приползают на карачках, и все с дубинками, топорами, ножами и кастетами, а прабабушка тянет за собой пулемёт.

Вас так много, вы так вооружены, чего боитесь вы? Дайте просто быть, существовать дайте мне. Не по своей воле я тут, сами знаете, как тяжело с жилплощадью в больших городах. Вы не желаете со мной встречаться, ну так и я избегаю вас. Вы – потому что боитесь. А я – просто брезгую.

Nowhereman

Никто живёт в Нигде. Никто не знает, где находится это место, знает только, что оно есть – ему этого знания вполне достаточно для того, чтобы всякий раз попадать домой вовремя, пока ужин ещё не остыл. Непонятно, зачем только ему ужин – у него ведь нет желудка. У Никто нету ног, но оно ходит. Нет рук, но оно может дотронуться до чего угодно. У Никто также нет ушей, языка, носа, селезёнки, прыщей и перхоти – у него вообще ничего нет. Таким уж оно уродилось.

Больше всего на свете Никто любит слушать, что о нём говорит Кто-то. Например, учительница выходит из класса и говорит:

– Пока я буду в учительской разговаривать по телефону – чтобы никто слова не проронил. Понятно?

«Понятно!» – мысленно рапортует Никто. И пока учительницы в классе нет, молчит себе в тряпочку. Зато ученики болтают вовсю – и правильно, чего бы им не болтать, если за них послушно молчит Никто. Правда, когда учительница неожиданно (на минуту раньше, чем обычно) возвращается и обнаруживает, что в классе стоит равномерный гул, терпение её лопается и она кричит:

– Хулиганы! Лодыри! Бездари! Смотрите у меня – никто не получит в четверти хотя бы тройку, прежде чем не сдаст все контрольные за последние два года в отдельной тетрадке! Я лично проверю!

Никто не ходит в школу, и тройка в четверти ему не нужна, но оно послушно переписывает все контрольные, потому что не может иначе. Если Кто-то назвал его по имени и дал задание – будь ты хоть трижды Никто, но изволь всё исполнить.

Идёт, к примеру, Никто (просто так, от нечего делать) по Академии Наук, а там один ученый другому и говорит:

– Никто не может доказать эту теорему, потому что эта теорема недоказуема! И потому что я не смог её доказать!

«Ну ладно – покладисто кивает Никто, – Я эту теорему неделю назад доказало, но могу сделать вид, что это была другая теорема. Да, точно, теорема была совсем другая, не эта!»

Зато если, к примеру, Никто гуляет по парку, а там влюблённые ссорятся, и влюблённая кричит влюблённому: «После того, что ты сделал – знать тебя не хочу! Иди, иди, целуйся со своей Ленкой! Ты для меня теперь – никто.» – то Никто только головой (которой у него вообще-то нет) от удивления качает. Подходит поближе к влюблённому, присматривается к нему, и говорит, обращаясь к влюблённой:

– Извините, гражданочка, но вы ошиблись. Никто – это я, а он – Боря. Так что, наверное, с Ленкой целоваться придётся мне. Вы это имели в виду?

– Откуда здесь этот идиот? – кричит влюблённая, – И почему вмешивается в наш интимный разговор?

– Потому, что вы ругаетесь на весь парк, бабушек с внуками распугали, не говоря уже о маньяках. Маньяки – народ хлипкий, как услышали ваши крики, так сразу решили, что это по их душу, – деликатно поясняет Никто.

– Вы думаете, что говорите, или просто так языком чешете, потому что он чешется? – чуть понизив голос, спрашивает влюблённая, – Никто не имеет права указывать мне, с какой громкостью я должна ругаться.

– Никто не указывает вам, – скромно потупившись, говорит Никто, – Просто насчёт Ленки я думаю… Это всё, что с ней надлежит делать?

– Да делайте, что хотите! Никто не заплачет, если вы её зачем-нибудь поцелуете.

– Точно, никто не заплачет! – подаёт голос влюблённый. Голос предательски дрожит, но Никто не обращает на это внимания. Указания он получил вполне чёткие: Ленку поцеловать, но при этом не плакать.

Поцеловав Ленку, а также починив ей карниз, компьютер и стиральную машинку (потому что «Ах, отчего все только целуют, отчего никто не возьмёт и не починит всё, что в моём доме поломалось, пока они меня целовали?»), Никто выходит на лестницу, в надежде, что от него на некоторое время все отстали и оно может без зазрения совести позаниматься своим любимым делом – то есть, ничем, но не тут-то было!

С криком «Никто меня не любит!» – из соседней квартиры выбегает какая-то девушка, лет на десять помладше Ленки, но тоже красивая, и быстро-быстро перебирая ногами, сбегает вниз по ступенькам. Никто догоняет её, берёт под локоток, отводит к себе в Нигде и начинает медленно, с чувством рассказывать, как именно, за что и почему оно её не любит. Никто, вообще-то, не может кого-то любить или там не любить, потому что у него нет сердца, но что же делать, если поступила заявка? Никто – оно очень старательное, и совсем не похоже на людей, поэтому думает, что если Кто-то его зовёт, то этому Кому-то нужна его помощь.

В Нигде совсем нет времени, нет также пространства, еды, птиц и музыки – там вообще ничего нет. Поэтому человек, которого не любит Никто, может просидеть там довольно долго. До тех пор, пока старательное Никто не решит, что оно хорошо выполнило поставленную перед ним задачу и окончательно убедило клиента в том, что не любит его и не полюбит ни при каких обстоятельствах.

Долго и счастливо

Однажды на лесной полянке, а может быть – на чьем-то дачном участке встретились мышь-полевка и куст сирени. Встретились – и полюбили друг друга. Они, конечно, совсем не были к этому готовы. Не принято как-то мышам-полевкам, а уж тем более – кустам сирени испытывать к кому-то любовь. Считается, что это – привилегия людей разумных. Но мышь и сиреневый куст не были знакомы с идеями разумных людей и без оглядки друг в друга втрескались. Понятно, каждый был уверен, что безнадежно. Мышь ходила кругами вокруг сиреневого куста, куст томился от невозможности выкопаться и в свою очередь водить вокруг нее хороводы.