Золушки на грани. Без купюр - Лукас Ольга. Страница 27

– Раньше надо было вмешаться, ещё в первом классе.

– У папы такой принцип – каждый человек сам отвечает за свою жизнь, и вмешиваться надо только в самом крайнем случае. Ну вот, крайний случай наступил, он и вмешался. Хотел в черепашку меня превратить, но я очень черепашкой не хотела быть. Так что он плюнул, растёр, и превратил меня в лягушку.

– Радикальный метод.

– Зато действенный. Первые пару месяцев я только и делала, что спала, плескалась в озере, прыгала по лесу, ловила комаров. Пыталась было соревноваться с другими лягушками – кто больше комаров поймает, но их это почему-то не вдохновило. Говорят – сколько съедим, столько и поймаем. А соревноваться в обжорстве только люди могут, ну что с них взять, тупиковая ветвь развития, им бы только сравнивать, у кого что больше.

– Неужели так и сказали? – возмутился Иван-Царевич.

– И добавили ещё. Что у человека, дескать, хвост отвалился, а привычка хвостами меряться осталась. Ну, лягушкам проще – они хвостами меряются, покуда головастики, а потом хвосты у них отваливаются, и это значит, что головастик повзрослел и стал полноценной лягушкой, больше меряться ни с кем не будет. Но это так, к слову пришлось, я тебе, потом, если хочешь, много лягушачьих баек расскажу. Попрыгала я с квакушками какое-то время, отдохнула, подумала о своей молодой жизни, и прискакала к отцу. Так, мол, и так, почти поняла, практически осознала, верни мне только человеческий облик. Отец возражать не стал, но лягушачью кожу наказал всегда с собой носить. На случай, если снова начну воображать, будто лучше меня и нет никого.

– Что-то ты больно часто это воображаешь, получается, – почесал в затылке Иван-Царевич, – Каждый день туда-обратно перекидываешься.

– Это ты меня в первое время не видел. У окружающих от моих превращений просто в глазах рябило. Ну всё, хватит рассиживаться. Беги, звони моему отцу, чтобы он поскорее мне новую лягушачью кожу наколдовал, да заказывай ковёр-самолёт до его офиса. Только смотри, чтобы это был самый лучший ковёр-самолёт! С эксклюзивными узорами. Бесшумный и быстрый. Достойный моей неземной красоты и сказочного ума. И чтоб водитель – не Аладдин какой-нибудь деревенский, неотёсанный, а приличный человек, в костюме, с образованием, чтоб можно с ним было о французской поэзии в небесных пробках поговорить. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Иван-Царевич, – Теперь понимаю, что твой отец – не только величайший волшебник, но ещё и очень мудрый человек.

Комета возвращается

Каждые сто лет Комета наведывается в свою родную Солнечную систему. Каждые условные сто лет: то опоздает на пару годков, то поспешит, кометы по расписанию не ходят. Солнечная система, о которой ей нравится думать «здесь я родилась» (хотя документов, подтверждающих это, у неё нет – кометы ужасно рассеяны и вечно теряют всё самое важное), находится немного в стороне от самых популярных звёздных маршрутов. Зато здесь Комету знают и помнят все.

«Помним, помним мы эту Комету, сейчас начнётся!» – ворчат светила-домоседы. Они и в самом деле помнят – но не саму Комету, а её хвост, яркий шлейф, изменчивый и непостоянный. Прошлый шлейф Комета, помнится, притащила из созвездия Козерога. А в этот раз она прилетела из Большой медведицы – и хвост у неё совсем уже другой, большой и медвежий. Изменилась ли сама Комета? Да ничуть не бывало. Но мало кому удаётся разглядеть её физиономию среди дыма и пламени, так что Комета приближается, планеты Солнечной системы трепещут и сплетничают, всё как всегда.

– Будешь хулиганить – отберу визу на въезд, – приветствует Комету Солнце.

– Это когда это я хулиганила? – воспламеняется Комета.

– Мне отсюда не видно. Но жалобы от граждан поступали, – туманно поясняет Солнце.

Комета пожимает хвостом – спорить с самовольным светилом бесполезно.

– Ну, ничего, – шепчет Комета в безвоздушное пространство, – Вот я найду туманность побольше и напишу там в самом центре – «У нашего Солнца под самым носом шишка». И не подпишусь!

– Эй, старушка, какие новости? – кричит Меркурий, – Не так уж быстро ты летишь! Спорим, я бы обогнал тебя? Ну-ка, становись рядом, померимся силами! Давай, давай, не увиливай!

Комета, пытаясь избежать столкновения с вертлявым собеседником, чуть не врезается в Марс, тот наливается гневом и подумывает даже кинуться в погоню за нарушительницей спокойствия: поймать её и поместить на отдельную орбиту, чтобы маршировала как положено, в ногу, а не скакала козой, но вовремя одумывается. Марс – он всегда так. Стоит только Комете удалиться от него на достаточное расстояние, и ему уже становится всё равно: пусть хоть на голове ходит, лишь бы подальше отсюда.

Земля, в отличие от многих других, не пытается делать вид, что помнит и знает Комету – ей не до этого. Кивнёт разве только, или поздоровается вежливо, и продолжает терпеть. Зато многочисленные человеческие фитюльки, населяющие Землю, заранее вооружились телескопами, биноклями, подзорными трубами и фотоаппаратами.

– Всё правильно, это типичная комета! Ведёт себя так же, как сто лет назад! – делают выводы серьёзные ученые и ученики первого класса средней астрономической школы, хотя откуда бы им знать, как вела себя Комета сто лет назад.

– В следующий раз точно не удержусь и хвостом врежу! – кричит им в ответ Комета.

– И гудит ещё так – очень по-кометному! – со знанием дела записывают в журналы наблюдений все, кому не лень (то есть, вообще все земляне).

– Точно – врежу! – свирепеет Комета.

– Ну конечно, тебе хорошо говорить – «врежу»! – ноет откуда-то сбоку Луна, – Ты улетишь, и приветик, а они на меня уже замахнулись, недра мои исследовать хотят, мало им старушки Земли!

– Так полетим вместе? – чуть замедляет ход Комета.

– Ну конечно, в неизвестность! – всхлипывает Луна, – Я так не могу – сорваться и лететь в глубокий космос и в чёрные дыры. А тут хоть и людно, но безопасно. Да и потом – ты меня в случае чего бросишь, а Земля – никогда.

– Ну и оставайся при своём! – фыркает Комета («именно так, как все Кометы фыркают» – не забывают записать в свои журналы самые занудные земные наблюдатели)

Хуже людей – только астероиды. Они-то действительно помнят Комету, да их, к тому же, ещё и бесконечно много. Те, что покрупнее, стараются держаться от неё подальше, зато мелкие так и норовят зацепиться за хвост: уж больно им хочется повидать дальние края Вселенной.

– Явилась! – брюзжат крупные астероиды, – Сейчас опять начнёт баламутить молодежь, как в тот раз.

Хотя Комета никого не баламутит, она просто летит, всё вперёд и вперёд, даже не замечая, что на её хвосте разместились на этот раз целых четыре маленьких астероида-путешественника.

– Ой, смотрите-ка, Комета! – запасаются попкорном спутники Юпитера, – Ну-ка, поглядим, чего она в этот раз натворит. Помню, в прошлый свой приезд…

– А ну-ка заткнитесь все! – строго говорит Юпитер, – Устроили клуб по интересам! Сейчас всех сниму с орбит и в угол поставлю!

– Экий ты суровый! – хихикает Комета.

– С ними по-другому нельзя, – вздыхает Юпитер, – Ну ничего, когда-нибудь они вырастут, повзрослеют, и смогут обходиться без меня. Тогда мы с тобой полетаем…

– Непременно полетаем! – жизнерадостно кивает Комета. На самом деле и она, и Юпитер в курсе – никаких совместных полётов не будет. Потому что даже если вырастут когда-нибудь эти маленькие вредные спутники – у них тут же появятся свои спутники, которые Юпитер пожалеет и не сможет оставить без присмотра.

Другое дело – Сатурн. Ему на спутники – начхать. У него даже хвост есть – он его носит вместо пояса, кольцами обмотав вокруг себя. Стоит только распустить этот пояс – и вперёд, к свободе. Но Сатурн полагает, что жизнь во всех звёздных системах одинаковая, видел одну – считай, что видел все остальные. К тому же, если бы где-нибудь там было по-настоящему здорово, то разве бы Комета возвращалась каждые сто лет обратно, вместо того, чтобы навсегда остаться в этом звёздном раю?