Чекистские будни - Федичкин Дмитрий Георгиевич. Страница 15

— Что же вы решили предпринять? — сочувственно спросил Карл, выслушав драматический монолог полковника.

— О, у меня есть достойный ответ большевикам! — злорадно усмехнулся Энгельгардт. — Они долго будут его помнить!

— Это интересно…

— Я написал письмо в Берлин нашему шефу, генералу фон Лампе, и предложил ему устроить чекистам «Антитрест». Понимаете? «Антитрест»!

— То есть?

— Вы, разумеется, знаете, какую дьявольскую штуку придумали в свое время чекисты: они называли ее «Трест». Их люди пробрались в нашу патриотическую организацию и несколько лет водили нас за нос. Да и не только нас, но и разведки почти всей Европы. Чекисты причинили нам тогда неисчислимые беды. Мы потеряли десятки боевых офицеров. На удочку попались Рейли и сам Савинков. Теперь все будет наоборот: большевиков ожидает «Антитрест». Улавливаете?

— Догадываюсь, — сказал Карл. — Вы соглашаетесь работать на большевиков, делаете вид, что готовы с ними вместе бороться с их врагами, а сами…

— А сам делаю то же, что делали они со своим «Трестом». Это будет уничтожающий ответ, такой же, как ответ запорожцев турецкому султану, не так ли? — Энгельгардт удовлетворенно потер руки в предвкушении блистательной победы. — Я в письме к фон Лампе подробно обосновал мое предложение. Надо свести счеты с большевиками!

— Позвольте, позвольте… Как же так? — нахмурился Карл. — Мы ведь договорились, что вы будете согласовывать со мной свои действия. А вы, оказывается, принимаете у себя в доме чекистов из Москвы, собираетесь затевать с ними весьма опасную игру… Даже начальству успели отрапортовать. И я узнаю обо всем этом постфактум!

Понимаете ли вы, в какое положение меня поставили?! — Он вскочил, несколько раз прошелся по кабинету из угла в угол, резко остановился перед опешившим полковником. — Ну нет, я не хочу иметь неприятности и вынужден немедленно прекратить наши отношения.

Энгельгардт начал было что-то говорить в свое оправдание, но Карл не пожелал его больше слушать.

В тот же день вечером я был у Карла. Нинетта угостила нас чудесным кофе с испеченными ею самой вкусными пирожками. Их рецепт она привезла из Петрограда и теперь с умилением повторяла: «Как у нас когда-то на Фонтанке».

Карл за столом был особенно весел и остроумен.

— Вы что же это — вздумали переманивать к себе моих людей? — посмеиваясь, спросил он. — Я буду на вас жаловаться в Берлин самому фон Лампе.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — так же шутливо сказал я.

— Ну как же: а кто предложил полковнику Энгельгардту прекратить антисоветскую работу?

— Вы уже знаете?

— Конечно. Моя информация поставлена отменно. Все знаю… От самого Энгельгардта!

По правде говоря, мы не предполагали, что наше предложение натолкнет Энгельгардта на идею «Антитреста» и он столь скоропалительно сообщит о ней генералу фон Лампе в Берлин. После этого мои дальнейшие переговоры с ним теряли всякий смысл. Но, как говорится, нет худа без добра. Неоспоримо подтвердилось, что Энгельгардт до конца уверен в причастности Карла к немецкой разведке и считает, что с ним можно быть откровенным во всем, вплоть до сокровеннейшей мечты — создать «Антитрест».

КРУШЕНИЕ НАДЕЖД ПОЛКОВНИКА

Приближался день моего повторного визита к Энгельгардту. Накануне я получил из Москвы сообщение о письме Энгельгардта к фон Лампе и сумел уже более детально ознакомиться с его планом организации «Антитреста». Позиция полковника мне была ясна. Ответа он не даст, так как ждет указаний из Берлина и Парижа. Но идти к нему все-таки нужно, чтобы у него не возникло каких-либо подозрений.

Карл уверял меня, что Энгельгардт все эти две недели совершенно не выходил на улицу. Он боялся, что чекисты, которые якобы следят за ним, могут подумать, будто он что-то замышляет против них, и прибегнуть к крайним мерам. Нам эти опасения полковника были на руку: такой человек едва ли пойдет на открытую провокацию.

В условленный час я позвонил в знакомую уже дверь. На этот раз Энгельгардт был аккуратно выбрит и даже надушен, на его мундире сиял какой-то орден царских времен. Он уже не ставил ногу на порожек двери, наоборот, широко отворил ее и внешне любезно пригласил войти.

— Прошу вас. Как видите, нигде никого нет, — он кивнул на распахнутые двери комнат, выходивших в коридор.

— Не сомневался в этом, — заметил я.

Мы прошли в ту же комнату, где беседовали раньше, и я сразу приступил к делу.

— Ну как, Борис Вадимович? — Отныне я стал называть его по имени-отчеству, а не высокоблагородием. — Что вы решили?

— Видите ли… — Энгельгардт замялся. — Я еще не принял никакого решения.

Как и две недели назад, он пустился в рассуждения о том, что для человека, всю жизнь посвятившего борьбе с большевиками, совсем не легко перейти на их позиции. Дескать, ему необходимо еще подумать, взвесить…

— Я должен уточнить, господин полковник, — перебил я его. — Речь идет не о переходе на позиции большевиков, а о прекращении враждебной деятельности против СССР. По-моему, наше предложение было сформулировано вполне определенно.

Энгельгардт нервно барабанил пальцами по столу и молчал. Ему больше нечего было мне сказать. А начинать с нами игру на свой страх и риск, без согласия берлинского начальства он не осмеливался.

— Ну что же, Борис Вадимович, — проговорил я, вставая, — очень сожалею, что мы не нашли с вами общего языка. Убеждать вас в ошибочности вашего поведения не стану — когда-нибудь вы сами это поймете. И все-таки у меня, знаете ли, такое чувство, что мы видимся с вами не в последний раз.

С этими словами я направился к двери.

— Извините… Минуточку… — остановил меня Энгельгардт. — Скажите, пожалуйста, если бы я еще раз продумал свою позицию, как мне связаться с вами?

— Это совсем просто. Достаточно опустить письмо в почтовый ящик. — И я продиктовал полковнику ленинградский адрес, по которому он мог написать.

Как нам стало потом известно, получив предложение Энгельгардта об «Антитресте», фон Лампе тут же сообщил об этом в Париж генералу Миллеру, сменившему на посту главы РОВСа генерала Кутепова (правительство западноевропейских стран и их разведки не простили ему разгрома РОВСа и того, что они сами в результате последовавших разоблачений предстали перед мировой общественностью в весьма неприглядном виде). В идее «Антитреста» фон Лампе и Миллер усмотрели прежде всего происки ГПУ, а Энгельгардта сочли по меньшей мере слепым исполнителем этой «новой большевистской мистификации». И руководители РОВСа пришли к выводу, что благоразумнее всего будет не ввязываться в рискованную игру с чекистами. Ими было принято поистине «соломоново» решение: Энгельгардта от дел РОВСа в Прибалтике незамедлительно отстранить, а на последнее его послание ничего не отвечать вообще.

Положение Энгельгардта стало, можно сказать, пиковым: связь с руководством РОВСа и западными разведками оборвалась, папиросная артель как-то сама собой развалилась, Карл, в котором полковник видел представителя немецкой разведки, и слышать не хотел о возобновлении сотрудничества. А на что жить? Кому жаловаться?..

Несколько раз Энгельгардт отправлялся на поклон к Карлу, и тот, наконец, удостоил его разговором.

— Видите, майн герр, как коварно иногда складывается жизнь, — сказал Карл. — Судьба играет человеком! Вам выпало несчастье самому убедиться в справедливости этой истины. Вы, дорогой полковник, безусловно, боевой офицер, но оказались плохим политиком и дипломатом. Хорошо еще, что знакомство с чекистом закончилось для вас таким образом… Благодарите бога, что вы остались в Таллине и имеете возможность мирно беседовать со мной за рюмкой коньяка. А ведь у вас были шансы очутиться в Москве, на Лубянке!

— Да-да… — согласно закивал полковник. — Я столько пережил за это время, столько передумал… И я хотел бы просить вас восстановить наши отношения. Готов дать слово чести, что больше никогда не нарушу условия нашей договоренности и буду точно выполнять все ваши поручения.