Тайна древлянской княгини - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 76

За время перемирия Хельги конунг в сопровождении своих людей несколько раз навещал Ладогу и побывал гостем нескольких знатных родов. Его приглашал и Творинег, живший ближе других к стану под Дивинцом и потому особенно переживающий за сохранность дома и имущества, и Ранята, воеводский вуй, и старик волхв Святобор. И, разумеется, в крепости Хельги тоже побывал, на сей раз с почетом пройдя через ворота. Предслава, до того жившая у Велема, теперь почти переселилась в крепость, в опустевший дом Рерика, и взяла на себя присмотр за оставшейся без хозяина челядью, дружиной, хозяйством и всем имуществом беглеца. Утушка, наряженная по ее примеру тоже в «горевую» сряду вдовы, вернулась в дом своего отца, тоже осиротевший, а других наследников у Рерика не было. И только знаменитый шлем по имени Бронзовый Змей печально взирал на Предславу пустыми глазницами полумаски, когда она каждый вечер ложилась в ярлову постель. И при этом косилась на опущенную крышку лаза, от которой лежанка теперь была отодвинута. Каждую ночь ей казалось, что Хельги может снова прийти, как тогда, без приглашения и предупреждения. Она и желала, и боялась этого, не зная, к чему приведет эта встреча. Он не появлялся, никто не тревожил ее ночной покой, но она все же каждый вечер снова ждала, сама не зная, зачем ей это.

И вот он был здесь: в крепости, в Рериковой гриднице, где по стенам висели медвежьи и волчьи шкуры, оружие, взятое как добыча в битвах, разбитые в тех же битвах щиты, как напоминание о прежней доблести, а еще связки дорогих мехов, куньих и бобровых, шелковые плащи и другие одежды, и нити золотой и серебряной вышивки мерцали в отблесках пламени очагов. Предслава занимала место хозяйки, и ей хорошо был виден Хельги – он сидел, слегка развалившись на скамье, с непринужденным небрежным изяществом, которое только подчеркивали его поношенные штаны, стоптанные башмаки и кое-как расчесанные волосы. Сейчас на нем снова была его старая рубаха из шерстяных лоскутов всех оттенков белого, серого и черновато-бурого, под которой не имелось нижней льняной, и он то и дело почесывался: то шею, то плечо, то грудь в низком вырезе, то спину, закинув руку за голову и силясь дотянуться до лопаток – то ли не мылся давно, то ли шерстяная ткань покалывала кожу. Глядя на него, Предслава каждый раз дивилась про себя: немытый, нечесаный, одетый будто бродяга, с какими-то засаленными мешочками у низко надетого ременного пояса, Хельги сын Сванрад каким-то образом ухитрялся оставаться красивым. Или это только ей так кажется? Она не находила у себя признаков наложенного приворота, но для нее он был так хорош, что захватывало дух. Нет, это не приворот. Ее влечение к нему исходило из чего-то не внешнего, а внутреннего.

Вот он поднял глаза и посмотрел прямо на нее. Предслава часто встречала его взгляд, и каждый раз он смотрел со значением, от которого обрывалось сердце. И в то же время само его присутствие наполняло ее лихорадочным волнением, от которого она уставала и уже желала, чтобы он ушел. А стоило ему уйти, как она начинала томиться в ожидании новой встречи. Нет, это все-таки приворот! Надо Ведоме рассказать или бабке Велераде, пусть они посмотрят. Может, она сама на себе чар не видит?

Дверь скрипнула, в гридницу кто-то вошел. Предслава перевела туда взгляд и невольно приподнялась – это был Воята! Он вернулся! А где вуй Велем, где Рерик? Все эти вопросы были ясно написаны на ее лице, и Воята взглядом позвал ее выйти. Предслава торопливо встала, слегка поклонилась Хельги, извиняясь, что должна уйти посреди рассказа, и поспешила к двери. Воята уже исчез – видимо, не хотел попадаться на глаза прочей ладожской старейшине.

– Ты уже здесь! Ну что? Как? – нетерпеливо набросилась на него с расспросами Предслава, едва оказавшись во дворе. – Где вуй наш? Что с Рериком?

Стояла уже почти полночь, но тем не менее было не просто светло, а и солнце еще сияло, будто в обычный полдень – в Купальскую неделю в Ладоге ночь бывает с куриный нос. Предславе хотелось спросить обо всем сразу, да Воята и сам знал, о чем она жаждет услышать. Но прежде чем отвечать, он поспешно обнял ее и несколько раз жадно поцеловал взволнованное лицо, потом крепко прижал сестру к груди и так замер, радуясь, что с ней все благополучно. Когда в юности судьба вырвала у него из рук Унемилу, он ощутил потерю так остро и болезненно, как и сам не ожидал. Этой «невестой» братья дразнили его еще десять лет назад, но только сейчас он осознал, что все последние годы держал где-то в дальнем углу памяти эту возможность. Пока Унемила оставалась в девушках, он мог не беспокоиться об устройстве своей судьбы: когда-нибудь, когда откладывать женитьбу станет совсем уж неприлично, авось дед Вышеня ее отдаст, вот и жена будет… И только теперь, когда Унемила стала женой, но не его, он ощутил пустоту и растерянность, будто других девушек для него и нету. Всю дорогу от Словенска Воята был растерян, зол и подавлен, но гора упала с плеч уже оттого, что Ладога стоит на старом месте над Волховом и любимая сестра Предслава тоже цела и невредима.

– Вуй к себе пошел, – сказал он, выпустив ее. – А Рерика не привезли. Худо дело. Вышеня его князем кликнул и… на Умилке женил.

– Да ну! – Предслава прижала руки к щекам. – Отняли, значит, у тебя, брате, невесту, лебедь белую…

Воята свесил голову, не отвечая. Предслава обняла его, прижалась щекой к колючей щетинистой щеке со шрамом. Они – брат с сестрой и никогда ничем другим не будут. Здесь, в Ладоге, среди целого войска кровной родни, их чувство друг к другу пришло в чувство, как она мысленно шутила сама с собой. Предслава по-прежнему любила Вояту больше всех на свете, но уже не жалела о том, что приходится ему сестрой. Наоборот, в сознании этого она находила приют и успокоение, гордость за свой род. Унемила – другое дело. Она помнила эту девушку, Огнедеву, какой двадцать лет назад была ее, Предславы, мать; живя в гостях у Вышеслава прошедшей зимой по пути из Русской земли, она тогда уже заметила, что Воята и Унемила не совсем равнодушны друг к другу, хотя и выражают это только шуточной перебранкой. Помнится, она тогда еще подумала, что разве только эта дева ему и под стать: пусть не самая красивая, Унемила показалась ей умной, надежной, сильной женщиной, жар-цветом среди сорняков Вышениного рода. А вот беглый Рерик ярл, даром что раненый старик, этот цветочек и сорвал под Купальскую ночь!

– Женил, стало быть? – Предслава отстранилась. – Выходит, правду ему ведуньи наши нагадали. И как быстро сбылось – оглянуться никто не успел!

– То-то и оно! – мрачно подтвердил Воята. – А вуй теперь не знает, как Хельги на глаза показаться. Не привезли ведь ни отца его, ни… голову. Чем будем мир покупать? Дед Вышеня обещал войско собрать, да долго ждать придется!

– Но здесь все Рериково добро осталось! я по ларям посмотрела – половину Ладоги купить можно!

– Вот за зятевым добром дед Вышеня войско прислал бы. Но сперва подождет, пока Хельги нас всех разорит. Пойдем, вуй велел тебя к нему привести.

– Не могу я уйти, он ведь здесь мой гость! – Предслава оглянулась на дверь гридницы.

– Как это?

– Я пока здесь живу и его тут принимаю. Куда же я уйду? Скажи вую, пусть пока отдыхает, а как гости уйдут, я сама к нему буду.

– Ты и нашим дедкам пока не говори, что мы вернулись. Своим родом посоветуемся сперва. Вуй Селяня там?

– И твой дед тоже.

– Позови их с собой, глядишь, чего дельное подскажут.

К полуночи, когда солнце наконец село, гости откланялись и удалились к Дивинцу, где все еще оставался урманский стан – корабли стояли у берега, на лугу были раскинуты шатры и дымили костры с подвешенными черными котлами. А Предслава с ближайшим сродьем, вместо того чтобы лечь спать, пустилась к воеводскому двору, стоявшему чуть южнее крепости. Держали совет до утра, пока короткая ночь не уступила место раннему рассвету. Велем рассказал обо всех событиях в Словенске, не умолчав и о неудачной попытке Вояты раздобыть голову Рерика.

– Не хотели боги! – вздохнул седой волхв Святобор, Воятин дед по матери и самый старый из ныне живых родичей. – Не тебе, сыне, было взять его голову. Свой сын у него есть.