Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич. Страница 27

— Это еще что за новости? С молодой женой все медует?.. Придется ему хвост прищемить... Минаков! Пиши на Лисогонова штраф.

— Сколько прикажете записать?

— Для первого раза — трешницу.

Это было в самом начале дня. А после обеда приказчик подкатил к заводским воротам на лихаче, и вместе с ним приехал солидный человек в шинели путейца, в фуражке с синими кантами, с золотым молоточком и разводным ключом на кокарде. Скрипя новыми резиновыми калошами, он размашисто шагал за Лисогоновым, семенящим мелкими торопливыми шажками, и на ходу разглаживал окладистую бурую бороду, поправлял золотые очки. Лисогонов, забегая вперед, широко распахивал перед ним двери.

— Разрешите представить, Фома Кузьмич, — инженер путей сообщения, господин начальник тяги Илларион Феоктистович Решетов.

— Решетов, — поправил его начальник тяги.

— Совершенно точно... — шаркнул ногой и коротко поклонился Лисогонов. — Господин путей сообщения... инженер и начальник... — запутался он.

Познакомился заводчик с начальником тяги, и с этого дня все тревоги и опасения Дятлова за судьбу завода развеялись вместе с легким дымком от душистых папирос нежданного гостя-путейца.

Три рубля штрафа велел на приказчика записать... Тридцать рублей наградных ему — и то мало! Железная дорога на целый год заказами обеспечивает: буксы, корпуса вентилей, балансиры, подшипники отливать. И сразу же немалый куш кредиток в задаток. Завтра контракт подписывать. И все это приказчик охлопотал.

— Сядь со мной, Егор, — позвал его к себе Дятлов, когда они проводили почтенного гостя и вернулись в контору. — Сядь, Егор... У меня, братец, все под горячую руку идет... Погоди... Сейчас с мыслями соберусь, — потер Дятлов рукой запотевший лоб. И — собрался: — Словом, так... С нонешнего дня тебя как приказчика на заводе нет, а есть управляющий заводом Егор Иванович Лисогонов... Дай я поздравлю тебя и обниму.

Оба расчувствовались, у обоих на глаза выступили слезы. Дятлов полез в карман за платком, а Егор Иванович смахнул слезу пальцем.

— Отменный оклад тебе положу... Гнедого мерина с моей конюшни возьмешь и санки ковровые, чтоб свой выезд был. Ну, а уж кучера сам наймешь... Да... — покачивал головой Дятлов, думая еще о чем-то своем. — Жалко, что так случилось... Поспешил ты, Егор... Жалко, да...

— С чем, Фома Кузьмич, поспешил?

— С женитьбой своей... Годочка два-полтора еще подождал бы, и... Было бы все у нас по-другому.

— Извините... не могу вас понять... — сосредоточился Лисогонов, готовый внимательно слушать.

Дятлов побарабанил пальцами по столу и отрывисто вздохнул.

— Ольга бы моя к тому времени подросла, в зятья бы принял тебя. Сына у меня нет... Ну, вот... Вместо него бы... Года полтора бы еще подождать тебе... Уж как там никак, а разрешил бы Дятлову архиерей дочку в шестнадцать лет замуж выдать.

Действительно, маху дал. Позарился на брагинский дом. Смешно, да и только. А был бы тоже заводчиком, на одинаковой ноге с Фомой Кузьмичом. И разве дятловские капиталы можно сравнить с чем-нибудь?! Ольга... Белобрысая, лупоглазая, пятнадцати ей еще нет, а уже расползлась, как заправская купчиха. Конечно, Варвара по сравнению с ней — красавица. Но не в этом же дело! Красавицы потом будут само собой...

— Фома Кузьмич, а Ольгу... Ольгу Фоминичну... действительно выдали б за меня?.. — затаил дыхание Лисогонов.

— Сам же я об этом сказал, чего ж спрашиваешь!

— Фома Кузьмич... — ерзал Лисогонов на стуле — В таком разе... позвольте надеяться мне... Породнимся с вами, Фома Кузьмич. Обязательно породнимся.

Дятлов пристально посмотрел на него и, подумав, что угадал его мысли, отрицательно качнул головой.

— Нет, Егор... О таком и не помышляй... Чур тебя, чур... За вдовца моя Ольга не выйдет. Наперед знай... Поговоришь с тобой так вот да еще грех возьмешь на душу... Что ты, милый... Ни-ни...

— Да я разве об этом, Фома Кузьмич?.. Избавь бог... Пускай ее живет, сколько хочет. Я говорю — как бы обратно мне разжениться... Придумаю, Фома Кузьмич, и с вами же тогда посоветуюсь.

Все мысли, какие были до этого у Лисогонова, — все они уступили место одной-единственной: как бы ему теперь разжениться?

В этот вечер у Брагиных каждый занят был своим делом. Петр Степанович сучил дратву и натирал ее варом, готовясь подшивать зятю валенки. На оттепель не надейся, и зимних дней впереди еще много; снова ударят морозы — в штиблетишках не набегаешься. Старуха вязала зятю шерстяные носки, тоже думая, что мерзнет он в нитяных. А Варя сидела и думала о том, как ей называть мужа. Егорушкой — не велит. Не Егор, а Георгий он. Сказал, чтобы Жорой звала. А нехорошо ведь! Жора — обжора, прожора...

Звякнула щеколда калитки, запертой на засов, и собачонка залилась визгливым лаем.

— Егор, должно, — собрал старик дратву с колен и остановил поднявшуюся дочь. — Сиди, сам открою.

Вышел во двор, и сразу опахнуло порывом захолодавшего ветра.

«Поскорей ему валенки надо справить, — подумал о зяте. — Вот и погода меняется».

— Кто?

— Я. Открывай.

Не Егор.

— Кто — я?

— Да я же!.. Не узнал, что ли?.. Я.

Старик Брагин стоял у раскрытой калитки и не верил своим глазам.

— Как же так?.. Какими судьбами, Лексей?..

— А вот так. Захотел — и приехал. Добрые люди убедили, что я по дому соскучился, — смеясь, говорил сын.

— Мать!.. Варюшка!.. Гостя встречайте!..

— Сынок!.. Ленюшка!.. Ах ты, родненький мой...

Обнялись, поцеловались. Мать кинулась накрывать на стол, а Варя — подогревать самовар, но Алексей сказал:

— Спать... Только спать...

— Погоди, Лексей... Слово бы хоть сказал, — остановил его отец.

— Слово? — переспросил Алексей и усмехнулся. — Ну, ладно, скажу слово... Учиться я больше не буду. А теперь спать, спать, спать. Обо всем — завтра утром.

Мать торопилась постелить ему постель, а он подложил себе на диване «думку» под голову и, сняв только ботинки, через минуту уже крепко спал. Вздохнула мать, накрыла его одеялом. Расстроенная вышла на кухню, посмотрела на мужа, а тот обреченно махнул рукой.

— Вот тебе и надежда всей жизни, утеха на старости лет. Ни доктор, ни фершал, ни коновал...

Сказал сынок слово, оглушил как обухом по голове. Спит, а ты — мучайся, думай, что такое произошло...

Лежал старик, прислушиваясь, как тихонько шмыгает носом жена. И когда только утро придет, — не дождешься.

Не спала и Варвара, дожидаясь прихода мужа. Было уже за полночь, когда он явился.

— Гера, а к нам Алеша приехал, — сообщила она.

— Что? Какой такой Гера? — передернуло его.

— Господи... Да как же мне тебя называть?.. Алексей приехал, брат.

— Это зачем?

— Не знаю... Приехал...

Лисогонов смотрел на жену, и каждое ее слово, каждое движение вызывало в нем теперь ненависть. Навязалась на его шею, спутала по рукам и ногам. Что с ней делать? Как быть? Как разжениться?..

— Ну-ка, ты... Развалилась коровой...

Лег с краю, повернувшись к ней спиной, и накипала, накипала в нем злоба. Братец приехал, — подумаешь, радость какая! Теперь все захотят на шею сесть, корми их, пои... Никого из порядочных людей нельзя в гости позвать. Кто это захочет в Дубиневку идти? Оскорблением сочтут для себя... Лошадь поставить — хорошей конюшни нет, а в старой эта брагинская кляча стоит, которой давно место на живодерне...

Высказал все это Варваре. Она заплакала.

— В чем же тут я виновата?..

— Повой еще!

Утром, когда Алексей еще спал, к Брагиным пришел квартальный городовой Тюрин.

— Имею честь доложить, что господин пристав требуют хозяина. Без особого промедления, значит.

Петр Степанович растерянно засуетился, не зная, что делать: идти ли скорей к приставу или постараться выведать что-нибудь от квартального.

— Может, чайку выпьешь чашечку?.. Пройдем, братец, сюда, не стесняйся...

Дрожащей рукой налил ему стакан водки, пододвинул наспех нарезанную колбасу, присел рядом с ним.