Эхопраксия - Уоттс Питер. Страница 36

— Ты слышишь? — прошептала Лианна. Ее глаза метались перепуганными саккадами, — Это… тиканье..

Брюкс слышал только вздохи переработанного воздуха, текущего в тесное пространство, и тихий шелест пустых скафандров, колыхавшихся на ветру. Слабые глухие звуки движений внизу: скрежет, тяжелый и быстрый топот. Он оглядел отсек, провел взглядом по альковам, шлюзам…

И вдруг что-то услышал: четкий, тихий, аритмичный звук. Не столько тиканье, сколько пощелкивание — так щелкают языком. Оно было голодным и шло сверху.

В желудке Дэна словно что-то оборвалось. Ему не нужно было смотреть, он бы не осмелился. Каким-то образом чувствовал ее там, на стропилах: темную хищную тень, наблюдавшую за ними оттуда, куда не мог добраться свет.

Кто-то постукивал зубами.

— Черт, — прошептала Лианна.

«Она не может здесь быть», — подумал Дэн. Он же проверил схему перед тем, как уйти с камбуза. Всегда проверял. Иконка Валери, как обычно, висела в своем отсеке — зеленая точка среди серых. Похоже, она действительно очень быстро двигалась.

Стук и щелканье зубов уже казались такими громкими, что он не понимал, как не замечал их раньше. В этом звуке не было закономерности, регулярного предсказуемого ритма. Иногда тишина между щелчками, казалось, тянулась вечно и сводила с ума банальным напряжением; а иногда неожиданно обрывалась, буквально через долю секунды.

— Давай… — Брюкс сглотнул, попытался снова. — Давай отсюда…

Но Лианна уже направилась вниз.

В Центральном узле царили яркий свет и стерильные тени: мягкое свечение стен прогнало все страхи в подвал, где им было самое место. Несколько смущенный, Брюкс взглянул на Лианну, пока они обходили зеркальный шар.

В ней не было ни смущения, ни робости. Пожалуй, она казалась даже более взволнованной, чем когда они стояли на форпике.

— Похоже, она взломала сенсоры.

— В смысле?

Лианна пошевелила пальцами в воздухе, и на переборке появился ИНТЕРКОМ. Сенгупта была на корме, рядом с трюмом, Мур — в комнате отдыха. Иконка Валери ободряюще сияла зеленым в ее личном отсеке вместе с серыми точками.

— Корабль больше не знает, где она находится. Вампирша может оказаться где угодно. За любой дверью.

— Зачем она это делает? — Брюкс заглянул в дыру на потолке, когда Лианна ухватилась за лестницу. — Чем она вообще занималась наверху?

— А ты ее видел?

Он покачал головой:

— Не смог посмотреть.

— Я тоже.

— Значит, мы не знаем наверняка, была Валери наверху или нет.

Лианна выдавила из себя нервный смешок:

Хочешь вернуться и проверить?

Здесь, среди яркого света и сверкавших машин, было трудно не чувствовать себя полным идиотом. Брюкс опять покачал головой:

— Даже если она там, что такого? Она же не под арестом. К тому же Валери ничего не делала, только зубами скрипела.

— Она — хищница, — заметила Лианна.

— Она — садистка. Специально действует мне на нервы с самого начала полета; думаю, ее это возбуждает. Джим прав: если бы она хотела нас убить, мы бы уже сыграли в ящик.

— Может, именно так она нас и убивает. Вдруг она — мамбо [17]?

— Мамбо, значит.

— Вуду работает, старомодник. Страх вклинивается в сердечные ритмы, адреналин убивает сердечные клетки. Можно буквально напугать кого-то до смерти если правильно взломать симпатическую нервную систему.

«Ну вот, теперь у нее и вуду реально, — подумал Брюкс. — Чего не сделаешь, чтобы приписать плюсик к могуществу религии».

Поднимаясь, Брюкс столкнулся с Муром, который направлялся вниз.

— Привет, Джим.

— Дэниэл.

Последнее время они встречались редко. За едой или после нее, во время светло-синего дня или более теплых оттенков ночного цикла полковник не вылезал из КонСенсуса. Он никогда не говорил, что там делает. Разумеется, зубрил информацию об «Икаре» и исследовал телеметрию, которую послал «Тезей», прежде чем исчезнуть в тумане. Но детали Мур держал при себе, даже когда выходил передохнуть.

Брюкс остановился у подножия лестницы, ведущей на камбуз.

Эй, кино посмотреть не хочешь?

— Что?

— «Молчание кукурузы». Вроде игры, которую можно только смотреть. Ли говорит, это еще с тех времен… ну, знаешь, когда не умели внедрять желания прямым путем. Приходилось манипулировать людьми, чтобы те испытывали эмоции с помощью сюжета, персонажей и всего такого.

— Искусство, — сказал Мур. — Я помню.

— Довольно грубо по нынешним стандартам, но тогда эта штука завоевала кучу наград за нейроиндукцию.

Ли нашла ее в памяти и дала ссылку. Говорит, стоит посмотреть.

— Эта женщина тебя достает, — заметил полковник.

— Это дурацкое путешествие меня достает. Ты в деле?

Он покачал головой:

— Я исследую телеметрию.

— Ты уже неделю с ней возишься. Не выныривая.

— Много данных.

— А я думал, они вошли и сразу вырубились.

— Так и было.

— Ты же говорил, передача прекратилась практически мгновенно.

— «Практически» — относительный термин. У «Тезея» было больше глаз, чем у маленькой корпорации. Понадобиться целая жизнь, чтобы просеять несколько минут этого сигнала.

— Для исходника, конечно. Но Двухпалатники, я уверен, держат руку на пульсе.

Мур посмотрел на него:

— А я думал, ты не одобряешь слепую веру в высшие силы.

Я не одобряю, когда человек ломает спину и таскает на себе валуны, когда у него на сетчатке есть ключ от грузового подъемника через дорогу. Ты сам говорил: они опережают нас на сотню шагов. А мы тут просто так, катаемся.

— Необязательно.

— Почему?

— Мы здесь, а они будут в декомпрессии еще шесть дней.

Ну да, — вспомнил Брюкс. — Мы проверены в полевых условиях.

— Потому нас с собой и взяли.

Дэн скривился:

— Меня взяли, потому что я попал под колеса, и мою тушку из милосердия решили не оставлять на обочине.

Полковник пожал плечами:

— Это не значит, что они не ухватятся за любую возможность извлечь из тебя пользу, если таковая представится.

От воспоминаний у Брюкса закололо в кончиках пальцев. «Возможности, — понял он с неожиданным туповатым удивлением. — Одну я точно упускаю».

Это было окно в самом грубом смысле слова: массивная панель из прозрачного сплава, вставленная в кормовую переборку. Ни увеличений, ни изменения размеров, обошлось даже без тактических разноцветных дисплеев на поверхности. Отключить его было можно, только если кто-то с той стороны опустил бы противоударный щит. Прозрачная непроницаемая дыра в корабле — круглый иллюминатор, ведущий в террариум пришельцев, где, стоило миновать призрачное отражение собственного лица, странные гипербарические создания строили чудовищные артефакты из песка и кораллов. Их глаза мерцали в сумраке зелеными звездами.

Шестеро монахов отдыхали, подвешенные в медицинских коконах, словно спящие личинки в ожидании зимы. Другие целеустремленно, как муравьи, двигались на фоне теней и недостроенных машин, запутанного индустриального пейзажа из резервуаров, штабелей керамических сверхпроводников и массивных труб, под которыми мог, не нагибаясь, пройти человек. Брюкс был почти уверен, что лоскутная сфера, которую местные обитатели собирали в центре трюма, станет камерой термоядерного синтеза.

Пара Двухпалатников съежилась в сторонке, спиной к спине, в подобии безмолвного общения. Рядом с ними парила блестящая желатиновая сфера. Кто-то еще (Эванс, вот кто) схватил находившийся рядом инструмент и швырнул его к правому борту. Тот парил, лениво кувыркаясь, пока Ходоровска не выхватила его прямо из воздуха, не отрывая глаз от детали, которую держала в другой руке.

Она даже не посмотрела наверх, хотя, конечно, знала о летевшей к ней штуке. Правда, никакой «ее» не было. Не сейчас, по крайней мере. Не было ни Эванса, ни Офоэгбу.

Существовал только рой.

Как там говорил Мур? Когнитивный подвид. Но полковник ничего не понял. Лианна тоже: только сегодня утром она со слепотой энтузиаста поделилась с Брюксом очередным откровением, перечислив тихим благоговейным голосом все разрезы и склейки, которые сильно улучшили ее хозяев: «Никакого подавления целевой сети и рефлекса Земмельвайса. У них иммунитет к слепоте невнимания и гиперболическому дисконтированию. И, старомодник, синестезия: они одним трюком обнулили миллионы лет сенсорных искажений. Рандомизировали все ошибки за раз. Это не обычная тема с чувствами и не просто чувство цвета или вкус звука. Они могут буквально видеть время…»