Перевал Дятлова. Загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на совет - Ракитин Алексей Иванович. Страница 36

Важно отметить, что естественное гниение начинает развиваться отнюдь не на коже головы, а в желудочно-кишечном тракте. Возрожденный это, разумеется, знал и понимал, что гниение, обнаруженное на трех из четырех трупов, представляется не совсем типичным.

«Правила…» требовали от судмедэксперта осторожности в его заключениях, но при этом призывали избегать неопределенности. Эксперт имел право строить предположения, более того, будущих судебных медиков учили тому, что их выводы чаще всего будут иметь лишь определенную степень вероятности. Существовали и стандартные формулировки для официального выражения предположения: «Учитывая (это-то и это-то), можно полагать (то-то и то-то)». Возрожденный тем более имел право высказать свои предположения относительно прижизненных повреждений кожи на головах трех туристов, обусловивших последующее быстрое гниение даже в ледяной воде, что на голове четвертого (Тибо-Бриньоля) ничего похожего не обнаружилось. Тело Николая Тибо-Бриньоля находилось в тех же самых условиях и в такое же точно время, что и тела Дубининой, Золотарева и Колеватова, но… мягкие ткани его головы не были разрушены гниением до такой степени. Вот тут бы Возрожденному и высказать обоснованное предположение, но вместо этого он предпочел сохранить полную неопределенность в данном вопросе, т. е. поступил в точности наоборот тому, что от него требовали руководящий документ и интересы следствия.

Интересно, правда? Дальше будет еще интереснее.

Описательная часть акта судебно-медицинской экспертизы должна заканчиваться принципиально важным утверждением: «Других повреждений не обнаружено (нет)». Смысл этого требования понятен — эксперт подводит черту под сбором значимых свидетельств и переходит к их анализу. Эксперт показывает, что его работа исчерпывающе полна и достаточна для формулировки выводов. И что же мы видим в актах Бориса Алексеевича? Ни в одном из девяти актов судмедэкспертиз, проведенных при расследовании гибели тургруппы Игоря Дятлова, подобной формулировки нет. Ну, то есть вообще, ни в каком виде.

Фрагмент акта СМЭ тела Людмилы Дубининой с недопустимым исправлением, полностью искажающим смысл фразы. Такого рода исправления категорически запрещались «Правилами…» 1929 г. и допускались лишь в порядке исключения с соответствующей верификацией автором документа.

Согласно «Правилам…» при изложении материала эксперт должен избегать специальных терминов и использования латинского языка, текст должен быть простым и понятным неспециалисту. С этим у Бориса Алексеевича все вроде бы в порядке. Однако по оформлению экспертиз к нему есть претензии другого рода.

Исправления и помарки в тексте экспертного заключения недопустимы, но если они есть, их надлежит оговорить в тексте. Другими словами, автор документа должен показать, что исправления сделаны им самим, и верифицировать их своей подписью, а то мало ли какой находчивый следователь заправит в пишущую машинку лист с текстом экспертизы да и настучит в пробеле между строк что-нибудь прямо противоположное тому, что хотел выразить эксперт. При рассмотрении актов СМЭ, составленных Возрожденным, мы отмечаем не только исправления текста от руки, что еще можно объяснить борьбой за грамотность и лучшую стилистику, но и забивание машинописного текста в местах, весьма существенных для понимания написанного. Например, в акте судебно-медицинской экспертизы тела Людмилы Дубининой можно прочесть: «Рожки подъязычной кости необычайной подвижности — XXX (знак переноса) ХХХХ. «Совершенно очевидно, что знаком «X» забито слово «сломаны» и знак переноса на следующую строку стоит сообразно разбивке этого слова на слоги.

И вряд ли Возрожденный ошибся с определением перелома рожков подъязычной кости, ошибочно напечатав «сломаны», — технически акт готовится уже после вскрытия и печать его занимает некоторое время, в течение которого можно не спеша свериться с предварительными записями (сделанными лично или под диктовку — неважно). Еще более удивительно выглядит в акте судебно-медицинской экспертизы тела Тибо-Бриньоля забой знаком «X» целой фразы, длиной в 18 знаков, включая пробелы (при большом увеличении можно попытаться прочесть замаранный текст «Кости носа сломаны», длина этой фразы составляет как раз 18 знаков. Причем после «забитого участка» следует предложение прямо противоположного содержания: «Кости носа на ощупь целы». Так и хочется поинтересоваться: неужели наш драгоценный специалист на момент написания акта не знал в точности, сломаны они или нет, и делал необходимые уточнения уже во время оформления документа!?).

Фрагмент акта СМЭ Николая Тибо-Бриньоля с замаранным предложением или частью предложения длиною в 18 знаков. При высоком разрешении фотографии с использованием разных фильтров можно частично разобрать «забитые слова»: «Кости носа…». Последнее слово нечитаемо, по длине и общему смыслу фразы — «сломаны». Но последующее предложение в тексте акта прямо противоречит этому: «Кости носа на ощупь целы».

«Правила судебно-медицинского исследования трупов» 1929 г., которыми должен был руководствоваться в своей работе эксперт Возрожденнный, предписывали последним этапом работы эксперта с трупом проверку целостности костей скелета и хрящей. Иногда это действие называли «контрольным (или завещающим) прощупыванием», хотя на самом деле данная процедура включала в себя не только ощупывание — эксперт переворачивал труп на живот и делал три дополнительных разреза на спине (по лопаточным линиям и в районе остистых отростков позвоночника). Благодаря этим разрезам эксперт получал доступ ко всем костям человеческого тела и мог проверить их целостность во всех труднодоступных частях. Сообщение о проведении «завершающего прощупывания» (иногда употреблялось слово «ощупывание» — смысловой разницы никакой) судмедэксперт должен был поместить в конце второй части экспертизы, т. е. раздел «Внутренний осмотр» этим сообщением завершался. Таково было требование «Правил…» 1929 г., но в актах Возрожденного мы не найдем информации о должном проведении упомянутой процедуры. Лишь эпизодически, словно спохватившись, наш драгоценный эксперт между делом отмечает: «кости и хрящи скелета при ощупывании целы», как, например, в случае осмотра тела Игоря Дятлова. Но такому выводу грош цена, поскольку он сделан во время наружного осмотра трупа, а потому не мог быть исчерпывающе полным и информативным. Фактически это отписка, потому что без извлечения внутренних органов из грудной и брюшной полостей ощупывание не имеет смысла.

Что мы можем сказать о работе Бориса Алексеевича Возрожденного на основании всего изложенного выше?

1. Судмедэксперт, безусловно, был знаком с требованиями нормативных документов в полном объеме, однако нельзя не отметить допущенные им грубейшие нарушения правил работы и оформления служебной документации. Нарушения эти столь серьезны, что в некоторых случаях лишают его работу всякого смысла. Некоторые экспертизы Возрожденного трудно назвать «экспертизами» в точном значении этого слова, работу подобного уровня мог выполнить обычный прозектор с кафедры патанатомии или судебной медицины любого медицинского вуза страны, т. е. специалист без высшего медицинского образования. Роль эксперта Возрожденного зачастую сводилась к роли обычного наблюдателя — он вносил в свои акты только то, что видел. Это особенно заметно в случаях вскрытия тел Дубининой, Золотарева и Тибо-Бриньоля.

2. Можно без колебаний утверждать, что к 9 мая 1959 г., т. е. моменту проведения вскрытия тел, найденных в овраге, следователь Иванов уже взял курс на сворачивание уголовного расследования. Иванов уже знал, что нового продления сроков ведения следствия он в конце мая не получит (либо не станет об этом просить), а потому никакого суда и выдвижения обвинений против конкретных лиц не последует. На это совершенно недвусмысленно указывает тот факт, что акты судебно-медицинских экспертиз Дубининой, Золотарева, Колеватова и Тибо-Бриньоля остались не подписаны понятыми. Возрожденный мог передать следователю документы в таком виде лишь получив от последнего гарантию того, что данные документы никогда не покинут стен прокуратуры. Выражаясь проще, Иванов должен был сказать судмедэксперту примерно следующее: «Борис Алексеевич, не волнуйтесь, эти документы никто никогда не увидит!».