Один день солнца (сборник) - Бологов Александр Александрович. Страница 48

Ольга встрепенулась и, словно вдруг пошла в гору, задышала чаще и тяжелее.

— А какой срок уже? — спросила она тихо.

Тамара опустила глаза, пальцы ее перебирали, распрямляли и снова складывали на колене легонький платочек.

— Это произошло позавчера…

Слово «произошло» всегда несло для Ольги тревожный, если не горевой, смысл; так же она восприняла его и в этот раз. Но — «позавчера»?!

…Откуда это все взялось? И слова, и мягкость, и волна вроде бы неподдельного тепла? Михаил словно обрел пространство, где можно было во весь размах расправить крылья, и воспарил над тесными душами недоверчивых людей, над самим собой, скованным на земле сомнениями и осторожностью.

Провожая Тамару от Подчуфаровых домой — это было естественно, им было по пути, — он легко вел широкий, свободный разговор, чутко улавливая интерес попутчицы к предмету беседы. Давая понять, что убеждения его тверды и обоснованны, он вместе с тем внимательно выслушивал и доводы Тамары и в критический момент понимающе и спокойно произносил: «логично», «вполне возможно», «вероятно, так», выказывая уважение к иному, самостоятельному мнению.

Незаметно они прошли мимо Тамариного дома, возвратились назад и снова миновали массивное крыльцо, и лишь тогда, на самую малость упредив желание Тамары остановиться, Михаил замедлил шаг и развел руками: «Уже ночь…» У калитки он слегка склонил голову, а Тамара, сама от себя этого не ожидая, вытянула вперед руку. «Ну?..»— произнесла она, и мягкая интонация отозвалась бодрящим теплом во всем теле Михаила, успокоительно расслабившим нервы и мышцы. «О’кей!»— приложил он про себя итоговую печать.

Требовалось, видимо, сказать «до свидания», но Михаил выдержал секунду-другую и взамен своих слов услышал Тамарины: «Может, позвонишь?» Он улыбнулся, кивнул и деликатно ответил: «Попробую»— и ощутил слабое движение тонких пальцев, вроде повторение пожатия, но сам в ответ свои не напряг.

«О’кей!»— это высек в сознании второй Минаков, павший, сложивши крылья, с неба и снова слившийся со своей земной ипостасью. Уже в двадцати шагах от калитки Поздняковых от раздвоения души не осталось и следа: по земле шел, твердо ступая, именно тот Минаков, каким он сам знал себя и каким мог представляться не интересующим его людям. По инерции он прошагал еще некоторое время легким эластичным шагом, выбранным для сопровождения дамы, но, свернув за угол, как бы запнулся и продолжал путь уже привычной и удобной, чуть вихляющей походкой.

Он анализировал свои действия и был доволен ими. Лишь изредка, на какие-то мгновения, неуловимо отделявшийся двойник шевелил в груди какие-то ворсинки сомнения, но Михаил быстро убеждал его в несостоятельности опасений, и холодный зуд в сердце тотчас утихал.

Это была охота, но азарт не ослеплял, — наоборот, делал перспективу четкой и понятной. Подходя к материному дому, Михаил подумал, что Тамара нынче уснет не сразу. Так оно и было на самом деле. Первая привада легла удачно.

Назавтра Михаил не позвонил, — напрасно Тамара в течение всего дня старалась не отходить далеко от телефона. Встретились они через день: Минаков, направляясь в город, проходил мимо дома Поздняковых, и Тамара, увидев его, выбежала навстречу…

Неделя промелькнула праздником — такого состояния Тамара никогда еще не переживала. «Боже мой, как это все верно, — думала она, — по-настоящему интересный человек всегда — в себе, он раскрывается неожиданно, без игры, без желания произвести эффект… И в школе он был не зол, а замкнут. До чего же мы иногда незрячи…»

В один из вечеров — только к концу недели Михаил позволил себе поцеловать ее, да и это было похоже, скорее, на ответное движение — она уговорила его зайти к ней, погасив его колебания живым, как-то по-детски радостным: «Дома никого! Совершенно никого!» И когда, умиротворенная мягкими поцелуями, она в какой-то момент уловила вдруг затаенную, сдерживаемую, еще не понятную ей силу влечения к ней другого человека, она не испугалась, а, скорее, насторожилась. И Михаил тотчас ощутил это, он даже успел отметить в памяти, что нечто подобное было на стройке, где у него вышла осечка со студенткой-физкультурницей — народом, по его мнению, легкодоступным.

…Он повторял, как заклинание, как молитву, что-то горячечное, все настойчивее и ближе подбираясь к Тамаре, он совершенно потерял голову — она это видела. Его моление казалось ей благостным святотатством, она совершенно не была готова к такому бурному повороту, к такому неистовству и беспомощно шептала: «Не-ет… не-ет… Не сейчас, не сейчас… Ну, что же это такое!..»

Что-то еще, убеждающее, очень важное, вышептывала она измятыми губами, — позже и не могла вспомнить что; «не сейчас» было главной мыслью, опалившей ее застигнутый врасплох рассудок.

Но постепенно, поддаваясь натиску, Тамара уступала жесту, движению, желанию… Сердце ее, потерявшее опору, метавшееся в ледяной пустоте, какая-то сила влекла к пропасти, оно должно было сорваться в эту пропасть, и уже нельзя было предотвратить падение… В какой-то момент Тамара поймала лихорадочный взгляд Михаила — растерянный и какой-то униженный, и ей стало жаль его. Она обхватила его голову дрожащими руками и уткнулась открытым ртом в мокрый висок…

Он и сам, когда отошел, не мог поверить в совершившееся: неделю назад это и в голову серьезно не могло прийти, а если и приходило, то казалось реальным только в несдерживаемом воображении.

А Тамара восприняла случившееся спокойно, Минакову это странно было видеть: он ожидал трудного пробуждения. Оказалось, он был у нее первым. Впрочем, разве он забыл ее: даже в этом она осталась сама собою — какой-то чужой для него, ненормальной… Ведь ей немало лет…

«Ну что же, если вышло — так, — думала Тамара, мягко и открыто рассматривая почему-то вдруг сникшего Михаила, — разве в этом дело?.. А ему словно стыдно… Стыдно… Глупый… Разве это может быть стыдным?..»

Назавтра они не увиделись, а утром следующего дня Тамара неожиданно столкнулась с ним в галантерейном отделе универмага. Оба выбирали подарки. Тамара ему, Михаилу; она искала что-нибудь красноречивое и необходимое мужчине, что часто бы использовалось и в то же время долго сохранялось. Что именно можно купить в этом случае, она толком не знала. Михаил, напротив, имел ясную цель: он подбирал сумку для Лиды, за которой ухаживал уже с полгода, и, как полагал, всерьез.

«Миша!»— взгляд Тамары скользнул по матово-белой сумочке, которую Михаил торопливо заслонил руками, и остановился, горящий, на его быстро меняющемся лице: оно вначале вналив попунцовело и словно раздалось вширь, а затем, как проколотое, на глазах же ослабело и поблекло. Все это произошло в считанные секунды, — а может, забывшись, Тамара потеряла и ощущение времени… Она растерянно глядела, как Михаил, подождав, отстранил «ее» белую сумочку, что-то сказал девушке за прилавком и, кивнув ей, Тамаре, что-то пробормотал, улыбнулся и, поклонившись, двинулся к выходу.

«Миша!»— второй раз уже не проговорила это, а прошептала, может, даже произнесла одними губами, потому что увидела в глазах Минакова совсем не то, что готова была увидеть и чем было переполнено все ее существо…

Продавщица равнодушно снимала с полок и ставила перед сгрудившимися у прилавка женщинами разноцветные сумки — коричневые, бежевые, матово-белые. Сухо хлопали входные двери, заглушая доносившиеся из музыкального отдела мелодии прослушиваемых пластинок…

Тамара словно плыла по течению, но люди все же натыкались на нее, подталкивая с разных сторон, и в конце концов она оказалась на улице. И сразу же, не оглядываясь, то и дело сбиваясь на бег, зашагала прочь. А вечером, точно чужие, ноги принесли ее к дому Минаковых. Она была уверена, что Михаила там уже нет…

— Позавчера?! — Ольга пребывала в недоумении едва ли больше того, что потребовалось ей для уяснения смысла этого слова. — Господи! Это… позавчера, в… четверг, значит, было?