Новая Элоиза, или Письма двух любовников (СИ) - Руссо Жан-Жак. Страница 8

Почитай сии нежные влечения, любезнейший мой друг; ты столь много им обязан, что не должен их ненавидеть; но сноси драгоценную и сладкую разлуку; сноси, да права крови и дружества правами любви истреблены не будут. Не думай, чтоб я оставила когда дом родительской, и последовала за тобою. Не надейся, чтоб отказалась я от уз, налагаемых на меня священною властью. Жестокое лишение одной из даровавших мне жизнь, научило меня страшиться огорчать другого. Нет, та, от которой ожидает он ныне всего своего утешения, не оскорбит никогда души его, скуками обремененной; я не причиню смерти всему тому, что мне даровало жизнь. Нет, нет, я знаю мое преступление и не могу его возненавидеть. Должность, честь, добродетель, все молчит; однако я не чудовище; я могу иметь слабость, но не буду никогда извергом. Намерение мое уже принято, я не хочу оскорблять никого из тех, кои мне любезны. Пусть отец, став невольником слова своего, и ревнуя о тщетном титле, располагает моею рукою, которую он обещал; пусть любовь единая располагает моим сердцем, пусть мои слезы не перестанут проливаться в недра нежной подруги. Пусть я буду презренна и несчастна; но все то, что мне мило, будет наслаждаться благополучием и удовольствием, если возможно. Составьте все трое одно бытие мое, и ваше благополучие да заставит меня забыть кои бедствия и отчаяние.

Письмо XVI

ОТВЕТ

Мы вновь рождаемся, Юлия все справедливые чувствования наших душ принимают опять свое течение. Природа сохранила наше бытие, а любовь жизнь нам возвращает. Не уже ли ты сомневалась? Смела ли ты думать, что можешь отнять у меня свое сердце? Нет, я лучше тебя знаю сие сердце, для моего от небес сотворенное. Я чувствую их соединенных общим существованием, которого ничто не может лишить их, кроме смерти. От нас ли зависит разлучить их, и даже того желать? От людей ли утвержденными соединяются они узами, и могут ли люди разрывать их? Нет, нет, Юлия! если жестокий рок лишаете нас сладкого имени супругов, то ничто не может у нас отнять имени верных любовников; оно будет утешением печальных наших дней, и мы понесем его в гроб.

И так мы опять начинаем жить, чтоб начать страдать, и чувствование нашего бытия не что иное для нас, как чувствование горести. Невластные! к чему мы приведены? Как перестали мы быть тем, чем были? Где сие восхищение высочайшего блаженства? Где сии пресладкие восторги, коими добродетель оживляла наш пламень? Ничего более не остается от нас, кроме нашей любви; любовь единая остается, а прелести ее уже затмились. Чрезмерно послушная дочь, любовница робкая; от твоих страхов все наши муки происходят: увы! не столь чистое сердце гораздо меньше приводило бы тебя в заблуждение! Так, одна честность сердца твоего влечет нас в погибель; и правые чувствования, коими оно наполнено, выгнали из него благоразумие. Ты хотела согласить нежность дочери с неукротимою любовью; но предав себя вдруг всем чувствованиям, ты их только смешала, вместо того чтоб согласить, и от чрезмерной добродетели стала виновною. О Юлия, какое непостижимое твое владычество! Какою чудесною силою ты помрачаешь мой рассудок! Даже заставляя меня стыдиться нашей страсти; ты побуждаешь еще чтить тебя за твои пороки; ты принуждаешь меня тебе удивляться, разделяя твои угрызения… угрызения… тебе ли их чувствовать?.. Тебе, которую я любил… тебе, которую не могу я перестать боготворить… может ли порок приблизиться к твоему сердцу?.. Жестокая! возвращая сие принадлежащее мне сердце, возврати его таким, как оно отдано мне было?

Что ты сказала?.. что ты смела мне сказать?.. Тебе отдашься в объятия другого…. Другому тобою обладать!.. Ты не будешь больше моею!.. или, к совершению бедствия моего, не одному мне принадлежать будешь! Я? я могу испытать сию ужаснейшую казнь!.. Я могу увидеть, что ты переживешь сама себя!.. Нет! Я лучше хочу тебя лишиться, нежели разделять. Для чего Небо не дало мне храбрости достойной колеблющих меня восторгов!.. Прежде, нежели бы рука твоя посрамила себя сими пагубными узами, ненавистными любви и отвергнутыми честью, я вонзил бы в грудь твою кинжал своею рукою; я истощил бы кровь из чистого сердца твоего, чтоб оно не помрачилось неверностью. А с сею непорочною кровью, я сметал бы пылающую в моих жилах таким огнем, которого ничто погасить не может; я упал бы в твои объятия; я испустил бы на устах твоих последнее мое дыхание… я принял бы твое… Юлия умирающая! Сии столь прелестные очи, угасающие в ужасах смерти! Сия грудь, сей престол любви, растерзана моею рукою, изливающая ручьями кровь и жизнь… Нет, живи и страдай, сноси казнь за мою робость. Нет, я желал бы, чтоб тебя больше не было, но не могу любить столь много, чтоб отнять у тебя жизнь своею рукою.

О, если б ты знала состояние сего тоской стесненного сердца! Никогда не горело оно толь священным огнем. Никогда твоя невинность и добродетель не были ему столь драгоценны. Я любовник, я умею любить, я то чувствую: но я только человек, а то выше силы человеческой, чтоб отказаться от высочайшего блаженства. Ночь, одна ночь навсегда переменила всю мою душу. Отними от меня пагубное о ней воспоминание, я буду тогда добродетелен. Но сия бедоносная ночь живет в глубине сердца моего, и будет покрывать своим мраком остаток моей жизни. Ах, Юлия! предмет обожаемый! Если должно быть навсегда злосчастными, то пусть еще один час благополучия, и вечные угрызения!

Послушай того, кто тебя любит. Для чего мы одни хотим быть разумнее всех людей, и с детскою простотой следовать мечтательным добродетелям, о которых весь свет говорит, и никто не исполняет? Будем ли мы лучшие нравоучители всего множества ученых, населяющих Париж и Лондон, кои все смеются брачному блаженству, и прелюбодеяние считают забавою? Такие примеры не почитаются и соблазнительными; даже не позволяется осуждать их, и все честные люди смеялись бы здесь тому, кто из уважения к супружеству сопротивлялся бы сердечной своей склонности. В самом деле, говорят они, вина, которая только во мнении, значит ли что-нибудь, когда она тайна? Какое зло терпит муж от неизвестной ему неверности? Какими ласками не заглаживает жена свои проступки. С какою тихостью старается она предупредишь, или истребить подозрения? Лишенный мечтательного добра, луж ее живет преблагополучно и сие мнимое преступление, о котором делают столько шуму, не что иное, как умножение союзов в обществе.

Сохрани Бог, о милый друг сердца моего, чтоб я хотел уверить тебя в сих постыдных правилах. Я их отвращаюсь, не имев силы опровергнуть, и совесть моя в том согласнее моего рассудка. Не для того, чтоб превозносился ненавистным мужеством, ниже чтоб я следовал добродетели, которая так дорого стоит: но я думаю быть меньше виновным укоряя себя своими пороками, нежели бы я оправдать их старался, и взираю, как на верх злодейства, на желание истреблять угрызения.

Я не знаю, что пишу; я чувствую душу в ужасном состоянии, хуже того еще, в каком она была до получения письма твоего. Возвращаемая тобою мне надежда печальна и мрачна; она погашает сей толь чистой свет, который столько раз нас провождал; прелести твои помрачаются и тем разят сильнее; я вижу тебя нежною и несчастною, сердце моё утопает в слезах текущих из очей твоих; и я с горестью укоряю себя, что не могу более вкушать благополучия, как твое нарушая.

Однако я чувствую, что тайной жаре еще меня оживляет и возвращает мужество, которое угрызения истребить во мне стремятся. Дражайший друг, ах! знаешь ли ты, сколько лишений может заменить тебе любовь подобная моей? Знаешь ли, до какой степени любовник тобою только дышащий, может сделать жизнь тебе любезною? Чувствуешь ли, что для тебя одной я хочу жить, действовать, мыслить, и чувствовать отныне? Нет, сладчайший источник бытия моего, я не буду иметь другой души как твою душу; я буду не что иное, как часть тебя самой, и ты найдешь в глубине сердца моего столь сладкое существование, что никогда не почувствуешь, чтоб жизнь твоя потеряла свои приятности. Мы будем виновны, но не будем никогда порочны; мы будем виновны, но всегда станем любить добродетель: мы не только не осмелимся извинять наших погрешностей, мы будем о них стенать; мы станем оплакивать их вместе; мы их искупим, если возможно, силою благотворения и добродетелей. О Юлия! Юлия! что ты сделаешь, что ты можешь сделать? Ты не можешь избежать от сердца моего: не истощены ли им твоего чувства?