Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака - Лифтон Бетти Джин. Страница 48

Однако Корчак не сообщил своим будущим читателям, что это было исполнением его давней мечты. Он считал детскую прессу «Азбукой жизни». «Дети — это многочисленный социальный класс, и они сталкиваются со значительным числом профессиональных и семейных проблем, потребностей, желаний и сомнений», — писал он в «Польском курьере» за год до этого. Когда «Наше обозрение» предложило ему вести приложение к пятничному выпуску, он не смог отказаться.

Отклики поразили всех. В первые же недели в редакцию «Маленького обозрения» пришли письма от сотен детей со всей Польши. «Там были милые веселые письма о днях рождения и каникулах и грустные, серьезные письма о мечтах, бедах и обидах», — сообщил Корчак своим читателям. Один мальчик пожаловался, что отец не сдержал обещания купить ему велосипед, если он будет получать хорошие отметки, а другой — что над ним смеются в классе, потому что он ходит в халате, который мать велит ему носить поверх одежды. Мальчику, который рассказал, что мать и отец шлепают его за то, что он скользит по ковру, Корчак ответил: «Родители бьют детей, когда у них неприятности и когда им не хватает терпения. Скажи им, чтобы они не шлепали тебя сразу, а предупредили, что ты будешь наказан через полчаса, если не перестанешь шалить. Это даст им время успокоиться».

Корчак посылал своих юных репортеров проверять правдивость писем и писал редакционные статьи о том, как это плохо — давать детям лживые обещания и оставаться глухими к их потребностям. Родители попадали в крайне неловкое положение, когда письма их детей появлялись в газете и служили пищей для соседских пересудов. И вскоре мальчик с халатом написал, что он его больше не надевает, и другие тоже сообщали о подобных счастливых исходах.

В эти первые годы существования газеты ничто не представлялось слишком мелким и тривиальным. Один ребенок рассказал, как его потрясла смерть цыпленка, другой — о том, как поезд у него на глазах переехал собачку. В своем еженедельном ответе на письма Корчак рассказал, как несколько недель ему снились кошмары, оттого что он увидел раздавленную кошку. Он даже коротко поведал о том, как вместе с сестренкой похоронил умершую канарейку: «Мы заплакали, когда вернулись с этого кладбища и увидели пустую клетку. После этого я видел много страшного — как мучились люди и животные. Теперь я больше не плачу, но мне очень, очень грустно. Иногда взрослые смеются, когда ребенок плачет. Этого не следует делать. Ребенок не видел много страданий и не привык к их зрелищу».

Хотя. Корчак умолчал о том, как похороны канарейки привели его к травматическому осознанию, что он еврей, в «Маленьком обозрении» имелась специальная колонка для писем, в которой дети рассказывали об антисемитизме. Мальчик писал: «Я единственный еврей в моем классе и чувствую себя лишним, чужаком». Девочка пожаловалась, что некоторые противные одноклассницы называют ее еврейским вариантом ее имени, а еще одна сообщила, что мальчишки ей часто кричат: «Жиды, убирайтесь в Палестину!»

Корчак откликался на жалобы этих детей: «Я знаю, как это было прежде, как это теперь и как этому следует быть. Наша газета посвятит много статей этому вопросу. Мы не можем обещать, что разрешим проблему, найдем быстрые средства, так как знаем, что это очень сложный и болезненный вопрос. Но если у газеты для детей есть долг защищать детей, тогда у газеты для еврейских детей есть долг защищать тех, что страдают потому лишь, что родились евреями».

В дневном выпуске газеты Корчак помещал свои политические статьи для детей постарше. Обещав, что «они не будут скучными и обойдутся без длинных трудных слов, которыми пользуются взрослые», он пытался объяснять на доступном им языке, как Юзеф Пилсудский, на три года отстранившийся от дел, устал от постоянной смены правительств и устроил переворот в марте 1926 года. Корчак, всегда восхищавшийся Пилсудским за его справедливое отношение ко всем национальным меньшинствам, включая евреев, надеялся, что с Пилсудским у штурвала Польша наконец обретет стабильность.

Поскольку Корчак видел роль газеты не столько литературной, сколько терапевтической, его не смущали ни корявость языка, ни орфографические ошибки. От его юных корреспондентов ждали рассказов об их собственном опыте, а не стихов и сказок. Корчак-врач хотел предоставить детям отдушину для изложения обид, замурованных в их душах. Корчак-воспитатель хотел собрать побольше материала о том, как дети воспринимают свою жизнь. Дети откровенно писали о своих чувствах, потому что газета, как они ее воспринимали, говорила с ними напрямую и через нее они могли общаться друг с другом. Тираж взрослого «Нашего обозрения» взлетел до небес, так как родители покупали для своих детей и утренние и дневные выпуски.

Вскоре после рождения «Маленького обозрения» четырнадцатилетняя Майя Зелингер прислала статью с описанием того, что она видела, когда плыла вниз по Висле с младшим братом. Она с изумлением получила письмо от Януша Корчака с вопросом, нельзя ли ему заехать к ней? Когда он вошел к ним в дом, ее горько разочаровала заурядная внешность доктора — борода, круглые очки, — но она приняла его приглашение стать «официальным секретарем» газеты.

Поначалу Майя чувствовала себя очень неловко, оттого что Корчак не давал ей никаких указаний. А на ее вопросы он отвечал: «Я не знаю» или: «Сама увидишь». Он прочитывал всю почту редакции, отчеркивая отдельные места синим карандашом или приписывая на полях: «Что сделать?» И казалось, не обращал ни малейшего внимания на то, чем занимались другие. Однако Майя понимала, что он видит все. Говорил он медленно, никого не хвалил, не отпускал комплиментов. Она чувствовала себя польщенной, когда он поручал ей обследовать положение в домах детей с проблемами или консультировать тех, кто приходил в редакцию.

Когда начали поступать письма от очень бедных детей, Корчак учредил для них особый фонд. Как всегда, приступая к новому проекту, он сам отправлялся проверить ситуации, описанные в первых письмах, и лишь потом передал эту обязанность Майе.

— Газета каждую неделю будет выдавать тебе некоторую сумму, — сказал он ей. — Читай письма и проверяй, кто и сколько детей действительно нуждается в помощи.

— Но как я узнаю правду?

— Увидишь.

И вскоре она уже разъезжала по всей Польше, распределяя помощь между нуждающимися детьми, и представляла ежегодные отчеты о проделанной работе.

Не прошло и года, как две страницы «Маленького обозрения» превратились в четыре и приобрели две тысячи корреспондентов по всей стране. Газета организовывала спортивные соревнования, устраивала четыре кинопоказа в год и проводила ежегодные конференции.

Юзеф Бальчерак, которому тогда было одиннадцать лет, сумел пробраться на конференцию газеты, выдав себя с помощью фотокамеры за репортера. И с изумлением был вынужден выслушивать горячее обсуждение, заслуживало ли письмо Изи со Львовской улицы о том, как отец выдернул его расшатавшийся зуб, быть напечатанным в газете. Корчак отстаивал письмо, объясняя, что важно все, о чем бы ни написал ребенок. Впервые в жизни Бальчерак услышал из уст взрослого, что любой ребенок — личность, требующая уважения и понимания.

Юзеф принялся писать для газеты с увлечением, которого в себе и не подозревал. Но настал день, когда ему пришлось признаться Корчаку, что его идеи полностью иссякли.

— Вздор, — ответил Корчак. — У тебя в комнате есть письменный стол?

— Да, но в нем только один ящик мой.

— И у тебя там все в полном порядке?

— Нет, все перемешано. Мама меня все время бранит.

— Ну, так выверни содержимое на пол и рассортируй по порядку. У каждой вещи есть своя история, так что тебе останется только их записать.

Вот так у Бальчерака родилась идея его серии «Историй из ящика письменного стола».

Голос, когда Корчак разговаривал со своими репортерами, был негромким и мягким, вспоминает Бальчерак. Он наклонялся вперед, словно шептал им что-то по секрету. Руки у него были заняты сигаретой, но если он что-то придумывал, то доставал из кармана блокнот с карандашом и сразу записывал. Расспрашивая кого-нибудь, он часто щурился поверх очков, а если они затуманивались, тут же тщательно протирал их носовым платком.