Товар из зоны отчуждения - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf". Страница 8

Счастье. Когда-то на Донбассе был такой поселок – Счастье. Его смели с лица земли в ходе ожесточенных боев…

– Готовы?

Я показал один палец, что означало – да, и снова перекинул прицел на единицу.

– Твои в двери. Как выйдут…

Я снова показал один палец.

Грабители показались в дверях скоро. Первый нес в охапке какую-то дрянь.

Я прицелился, и тут из дверей появился еще один…

Второй словил разом три пули и упал назад, я не видел, жив он или нет. Второй даже не успел бросить свою ношу, тоже получил две пули и упал назад, так и не выпустив награбленное майно…

Рядом в унисон захлопали другие винтовки.

– Чисто, доклад.

– Малой, чисто, – первым доложился я, – минус два.

– Граф, чисто. Контроль.

…

– У здания чисто. Досмотровая пошла!

– Досмотровая, плюс.

Из мелкой речки появились люди, осторожно пошли вперед, целясь автоматами и стараясь, чтобы между ними и окнами было препятствие.

– Вижу досмотровую.

– Досмотровая, заходим…

Я отметил ошибку – двое из досмотровой группы остались снаружи. Это грубейшая ошибка, если прикрывают снайперы, то заходить в адрес должны все.

– Один минус…

Видимо, этажи.

– Два минус. Все здание – минус…

– Всем к зданию…

Тринадцать человек на один «Хаммер», пусть и полугрузовой – это слишком много. Но народная мудрость гласит – лучше плохо ехать, чем хорошо идти…

Как оказалось, они и в самом деле воровали проводку из домов… Глупее и страшнее я ничего не видел. Трупы оттащили за ноги и бросили в воду: рыбам тоже чем-то надо питаться. Когда волокли, с одного слезла маска и я увидел в свете луны обычного пацана, необычно в нем была только прическа – широкий клин коротко стриженных волос по центру и полностью бритые бока – это имитация казачьего оселедца, принятая в украинской армии и национальной гвардии. Если бы тридцать лет назад не произошло то, что произошло, возможно, мы сегодня были бы в одном строю. А сегодня мы его убили…

Прозвени мне звоном кандалов, скрипом виселиц унылой утренней порой, принеси мне вопли замученных в подвалах и тюрьмах, и в ссылке, чтобы вера моя была гранитом, чтобы росло рвение, мощь, чтобы смело я шел в бой так, как шли Герои за Тебя, за Твою славу, за Твои Святые Идеи; чтобы отомстить за позор неволи, попранную честь, пытки палачей Твоих, невинную кровь замученных под Базаром, Крутами, в Кингири и Воркуте, героическую смерть героев Украинской Нации, Украинской Национальной Революции – полковника Евгения Коновальца, Басараб, Головинского, Шухевича, Бандеры – и славную смерть Данилишина и Биласа, и тысяч других неизвестных нам, чьи кости разбросаны или тайком зарыты…

Трофеи грузили на машину, стараясь так, чтобы они не попали под ноги, а я смотрел на трупы в воде и думал: неужели кусок провода, неужели государственный язык, неужели… неужели это все стоит того?

Да вряд ли. И все это понимают. Просто мы не отступим. И они не отступят. Потому что хоть они и фашисты, но они не немцы, не европейцы. Они – это мы. А мы не умеем ломаться. Не учили нас.

Случалось, что мы проигрывали битвы. Случалось, хотя и редко, что мы проигрывали войны. Не раз нам приходилось отступать по своей земле.

Но мы никогда не ломались. Если бы сломались, нас бы не было.

Вот и эти – стоят, по колено в дерьме из давно прохудившейся канализации, с лежащей в лежку промышленности, в нищете, работая за копейки на европейских фабриках по пошиву всякого ширпотреба, платя бешеные деньги за свет, воду, тепло, часто голодные. Но не ломаются. Слишком много у нас общего.

– Малой! – Афган бешено жестикулировал от машины: – Поехали, чего стоишь!

Попытка ехать по разбитой дороге на «Хаммере» – втринадцатером, да еще и с рюкзаками и оружием – заслуживает включения в Книгу рекордов Гиннеccа.

Хорошо, что никого не было на дороге. ДМЗ не то место, где ездят по дорогам ночью. И хорошо, что ехать было недалеко. Мы ехали по разбитым грузовиками и обстрелами дорогам, мимо давно мертвых, черных деревень и высящихся то тут, то там громад терриконов, приближаясь к точке, о которой знали только маргиналы…

– Моб…

Я больше уделял внимание тому, как не слететь на ухабе, но Крым настойчиво похлопал по плечу.

– Глянь, справа…

Я посмотрел. Сначала не понял, что это, потом на фоне черноты различил высокий хвостовой плавник самолета…

– Транспортник?

– Круче [25]…

…

– Давно тут стоит. Как ориентир.

– Далеко еще?

– Сейчас приедем…

Удивительно, но село, в которое мы свернули, было похоже на украинское. Такое, какое рисуют на картинках: луна, беленые украинские хаты с высокими крышами, плетни с горшками. К сожалению, картинка была двадцать первого века, поэтому в ней присутствовал и изрешеченный, обгорелый остов комбайна, перекрывший въезд в село, и тонкий ствол горелой БМП, показывающий в небо – на тех, кто сжег машину и всех, кто был в ней, и останки танка рядом с башней, отброшенной чудовищным взрывом на пару десятков метров. Село наблюдало за нами мертвыми глазницами давно оставленных домов, шепталось давно оставленными без присмотра вишнями и яблонями. Тоскливо посвистывал ветерок, принося не облегчение и прохладу, а омерзительную хрусткую пыль.

– С дороги не сходить… – общая команда.

Тишина – и стволы на все стороны. Ничего – даже лая собак…

– Чуешь, Афган?

– Да, Бармалей…

Барсук подождал и вдруг заорал во весь голос, так что все вздрогнули:

– Бармалей! Выходи, подлый трус…

– Движение справа!

Из-за одного из домов вышел коренастый мужчина в горке, держа автомат за ремень на поднятой вверх руке.

– Здорово. Мы тебя чуть не пристрелили.

– А чего не пристрелили?

– Пожалели.

– Укропа объелся, жалостливый… – Барсук похлопал по борту «Хаммера»: – Нравится?

– Вот из-за этого и хотели пристрелить. На укропской тачке гоняете. Хорошо, наблюдатель маяки заметил.

– Хочешь – твоя будет?

– А она и так моя будет. Как вы свалите.

– Можем и сжечь.

– Злой ты сегодня.

– Не, я добрый. Когда сплю зубами к стенке. Говори, чего там про пленного?

Бармалей показал на террикон, высившийся сразу за селом, так близко, что главная улица села у крайних домов сразу переходила в подъем террикона.

– С той стороны – жилсектор, а в нем укропы. Эти ублюдки подогнали две БМ-21. Собираются долбануть по Донбассу и уйти.

– П…ы. А с полканом-то что?

– С полканом? Он в селе. На подвале.

– Откуда знаешь?

– Да человечек у меня там свой.

Удивительного в этом не было. Стучали все и на всех. С обеих сторон люди были замешаны в контрабанде, торговле пленными, а за всем за этим шли и более серьезные дела. Ничто так не сближает людей, нежели совместно совершенное преступление…

– Где конкретно?

– Да я и сам не знаю. Прибьем «Грады» – покажу.

– Бармалей. Не юли.

– Я серьезно. Там не пробьешься. Правосеки – рыл пятьдесят. И еще местные там… не наши [26]. Понял?

– Понял, отчего не понять. Ты, Бармалей, себе на уме. Хочешь, чтобы я тебе населенный пункт отбил?

– А ты сильно изменился, Барсук…

– Да не. Всегда таким был. Насчет полкана укропского – правда? Зуб даешь?

– Даю, там он… – проговорил Бармалей. – Тут с одной стороны мои люди уголек копают, с другой – они [27]. Все равно рядом живем, как-то общаемся. Вот один из них проговорился, что у них целый полкан на подвале сидит. Правосеки отработают – на обратном пути его заберут.

– А если его уже замочили?

Бармалей пожал плечами.

– Хорошо. Укропов там много?

– Говорю, рыл пятьдесят.

– Броня есть?