Поэзия первых лет революции - Меньшутин Андрей. Страница 34

С пожарища алые головни...

Кони! Кони! Колокольчики, бубенцы,

По ухабам, ухабам, ухабам дровни.

Кто там кучер? Не надо кучера!

Какая узда и какие возжи!...

Только вольность волью сердца навьючила,

Только рытвинами и бездорожьем.

Удаль? - Удаль. - Да еще забубенная,

Да еще соколиная, а не воронья!

Бубенцы, колокольчики, бубенчите ж, червонные!

Эй вы, дьяволы!.. Кони! Кони!²⁴⁶.

Помимо дословных совпадений с известным есенинским стихотворением 1925 года («Эх вы, сани! А кони, кони! Видно, черт их на землю принес...»), здесь важно указать на ведущую «идею», выраженную столь решительно - «Не надо кучера!», которая также порой увлекала Есенина по рытвинам и бездорожью и, в частности, занесла его лихих коней в имажинистское «Стойло Пегаса».

На противоречиях Есенина нам еще придется останавливаться в разделе, посвященном его лирике 1917-1920 годов. Теперь же, коснувшись его пребывания в этой организации, необходимо отметить, что мотивы, побудившие Есенина примкнуть к имажинистам, встречали решительное противодействие в его же собственном творчестве. Налет имажинизма на произведениях, вкусах и взглядах Есенина того периода не помешал ему резко расходиться со своими временными спутниками по наиболее принципиальным вопросам искусства и жизни. Сами имажинисты, энергично вовлекавшие его в свою деятельность, были вынуждены признать, что Есении отвечает далеко не всем требованиям их организации. Он всегда числился у них «наименее надежным», поскольку защищал внутреннюю согласованность образного строя, органичность и жизненность поэтического произведений и многие другие признаки истинной поэзии, противоречащие основам имажинизма. А когда в статье «Быт и искусство» (1921) он открыто заявил, что стихи имажинистов - лишь «одно пустое акробатничество, в котором они делают очень много головокружительных прыжков, но которые есть ни больше ни меньше как ни на что не направленные выверты»²⁴⁷, - его несовместимость с этой платформой сделалась очевидной. Переболев имажинизмом, Есенин вступил на путь обновленных традиции русской классической поэзии, тогда как остальная группа двигалась в направлении, обозначившемся как своего рода декаданс декаданса.

6

Сложно проходило формирование молодой советской литературы, и в первые годы своего существования она являет картину пеструю, разноликую, со множеством групповых «пограничных знаков». Мы уже имели возможность убедиться, что разграничения эти содержали немалую долю условности, приблизительности. Послеоктябрьское творчество Блока никак не укладывается в рамки «скифской» программы. Целый ряд писателей вовсе не входил в то время в какие-либо группировки (В. Брюсов, А. Серафимович, Демьян Бедный). Вместе с тем представители разных организаций, как бы пренебрегая требованиями устава, могли вступать во взаимоотношения на более широкой основе, причем художники слова не раз объединяли свои усилия с деятелями иных родов искусства. Уместно, в частности, напомнить о соавторстве Есенина, Герасимова и Клычкова, которые специально писали свою «Кантату» ко дню открытия на Красной площади памятника жертвам революции, выполненного скульптором С. Коненковым. Аналогичные примеры легко умножить. Все это не означает, однако, что групповые связи вообще носили случайный, чисто внешний характер. Ведь та же история расхождения Есенина сначала со «скифами», а потом с имажиниста ми поучительна не только своей развязкой, но и рядом сопутствующих мотивов, которые многое объясняют в этих временных сближениях. Отнюдь не безразлично относились к групповому делению и писатели, занимавшие внегрупповую позицию. То обстоятельство, что в своих статьях, обзорах В. Брюсов уделял большое внимание судьбам групп и течений, объясняется отчасти его личными свойствами: полная отдача себя художественным интересам, склонность к классификации, анализу и т. д. Демьян Бедный, напротив, охотно заключал в иронические кавычки такие понятия, как «эстетика», «творчество», демонстративно противопоставляя им широкие просторы народной жизни. Значит ли это, что Бедный не был в курсе литературных дел, полемики, групповой борьбы? Конечно, нет. И вопреки утверждению исследователя, что «пути Демьяна Бедного и поэтов Пролеткульта ни разу не пересеклись»²⁴⁸, можно, несомненно, говорить об обратном: о том, что Бедный тяготел к этому литературному окружению, с которым у него были давние связи²⁴⁹.

Внегрупповое положение писателей не исключало, таким образом, необходимости определенной ориентации, выбора «союзника» и т. п.; точно так же, например, некоторые контакты между М. Герасимовым и С. Клычковым, будучи по-своему характерными, не стирали отличий, разделявших литературные лагери, к которым эти поэты принадлежали.

На деятельности «крестьянских поэтов», из которых наиболее агрессивно держался Н. Клюев, мы уже подробно останавливались. Но важно подчеркнуть широкий общественный резонанс полемики вокруг Клюева, выходившей за рамки групповой борьбы и в то же время столкнувшей между собою ряд очень отличных, противоположных друг другу эстетических платформ, этом, казалось бы, частном эпизоде литературной жизни тех лет отразились чрезвычайно важные противоречия, касающиеся коренных проблем современной поэзии и, шире, современной действительности. За идейно-художественной доктриной Клюева, так же как за выступлениями его антагонистов, вырисовываются, по сути дела, противоположные классовые интересы, разные представления об исторических судьбах современной России. Так литературные дискуссии непосредственно перерастали в явление большого социального масштаба, и здесь уже решающую роль имели не индивидуальные склонности и вкусы Клюева (чья фигура в художественном отношении не столь уж значительна), сколько принципиальные вопросы идеологии и культуры, выступившие в этих спорах на передний план и поэтому привлекшие внимание многих деятелей литературы, искусства. Это была борьба не только против Клюева, но против всего старого, ветхозаветного уклада, который он защищал и навязывал революционной современности, в стихотворном послании «Владимиру Кириллову» Клюев писал:

Твое прозвище - русский город,

Азбучно славянский снятой,

Почему же мозольный молот

Откликается в песне простой?

Или муза - котельный мастер,

С махорочной гарью губ...

Заплутает железный Гастев,

Охотясь на лунный клуб.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Там огонь подменен фальцовкой,

И созвучья - фабричным гудком,

По проселкам строчек с веревкой

Кружится смерть за певцом.

Убегай же, Кириллов, в Кириллов,

Кириллу - азбучному святому,

Подслушать малиновок переливы,

Припасть к неоплаканному, родному²⁵⁰.