Драмы - Штейн Александр. Страница 54
Марьяна. Здравствуйте, дядя Федя.
Павлик. Салют!
Дядя Федя (неуверенно). Салют! Не будете ли вы любезны снять с меня все это? А Сашенька — не вижу ее?
Марьяна (берет у дяди Феди баул и бочонок). Мама в больнице...
Дядя Федя. А! Девочка или мальчик?
Марьяна. Неизвестно.
Дядя Федя. Куплена и кукла и грузовик с прицепом. Сашенька писала — ждет. (Достает из баула гостинцы). И ей — «Книга о здоровой и вкусной пище». Будто бы у вас в Москве редкость? А у нас, на периферии, и без нее прекрасно готовят — только нужны свежие продукты. А в бочонке — «токай», счастливому отцу — Алеше. (Лукаво вглядывается в Павлика). Судя по фотографиям...
Павлик. Павлик, Павлик! Вырос — и не всегда на радость родителям! Степка, мы в цейтноте! Дядя Федя, прошу прощения, рад встрече, опаздываем на лекцию. Марьянка, запомню тебе! (Вихрем проносится к выходу). Салют!
Марьяна. Вот ведь страсть у парня прикидываться идиотом..
Степан. И, к сожалению, довольно удачно. До свидания. (Уходит следом за Павликом).
Черногубов (крякнул). Ну и ну! Марьяна, знакомь. Черногубов.
Дядя Федя (кланяется). Крайне приятно. Позвольте, Марьяна? Мурашка, малютка, ты?
Марьяна. Конечно, я, дядя Федя. «Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!»
Дядя Федя. Помнишь, умница. (Обнимает Марьяну). Пятнадцать лет — как один час! Ах жизнь, се ля ви... (Черногубову). Главное, ангел мой, через пятьдесят перевалить — критический возраст.
Черногубов. А там с горки само покатится?
Дядя Федя. Бокал натуральной воды натощак, на работу пешочком, туда, назад, версточек с пять, и, кроме зубных, — никаких врачей. И проживете дольше щуки и ворона! Я перевалил, не скажу когда, а супруга, хотя и моложе на двадцать шесть, ревнует, как девчонка. (Марьяне). Душенька, расцвела! (Встал, оглядывает столовую, снял со стены гитару). Ты музицируешь?
Марьяна. Мама любит иногда...
Дядя Федя. Ах, Сашенька, подавала надежды... (Взял аккорд, запел дребезжащим, но не лишенным приятности голосом). «Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали...» На этой, бывало...
В дверях из передней появляется Хлебников. Держит шубу и боты Александры Ивановны.
Хлебников. Здравствуйте, дядя Федя, с приездом. (Марьяне). Еще ничего не известно. (Ставит боты на диван, идет к Черногубову молча).
Черногубов. Ну?
Хлебников подходит к нему в молчании, с силой обнимает его.
Не забыл, выходит?
И опять Хлебников, не отвечая, сжимает Черногубова в объятиях.
Эдак и я, чего доброго, растревожусь. Ей-богу, Алеша, растревожусь.
Марьяна (вдруг, громко). Папа!
Хлебников (вздрогнул, отпустил Черногубова, отошел, повернулся к дочери). Что с тобой?
Марьяна. Ничего. Позвонить в больницу?
Хлебников (сухо). Держи себя в руках. (Снимает трубку телефона, набирает). Доктор Костринецкий? Простите за беспокойство. Это Хлебников. Нет, не снизу, из дому. (Слушает). Простите. (Вешает трубку). Она уже там.
Черногубов. И замечательно. Будет тебе наследник номер три. Как назовешь-то?
Хлебников. Что?.. А... Мишкой. (Поглядел на дядю Федю, поморщился). Марьяна, ты бы самостоятельность проявила, включила бы чайник, газ, ванну дяде Феде, с дороги человек...
Дядя Федя. Ванну? Нет, ангел мой, уволь! Быть в Москве и не побывать в Сандунах? У меня, голубчик Алешенька, так и запланировано: вы, Сандуны, метрополитен — кольцевая с новыми станциями, Третьяковская галерея. Завтра-послезавтра в Большой буду билеты доставать. Хорошо бы — когда правительство. Попрошу тебя, Алешенька, разведать, у тебя, разумеется, связи большие...
Хлебников (о чем-то продолжая сосредоточенно думать). Конечно-конечно. Так ты, Марьяна, проводи дядю Федю в ванну...
Дядя Федя (с удивлением). Я могу, разумеется, помыться...
Марьяна. Пойдемте, дядя Федя.
Оглядываясь, дядя Федя, сопровождаемый Марьяной, покидает столовую.
Хлебников. Нет с человеком ничего, ну ровным счетом ничего общего, а ухмыляйся, душевные силы на него трать. Как же,, родственник! Ханжество и лицемерие...
Черногубов. Чего уж ты так, Алеша: из главного калибра — по нырку? Родич как родич. Бывают и похуже. (Пауза). Гляжу на тебя, дивлюсь: словно бы ты и не ты... Годы ли тебя перевернули...
Хлебников! (сел). Ах, Ион Лукич, Ион Лукич...
Черногубов. Беды ли...
Хлебников. Закурить есть?
Черногубов. Кури. (Протягивает портсигар, зажигает спичку). Волнуешься? Понимаю...
Хлебников (жадно затягиваясь папиросой). Веришь, три года назад непочатую коробку в форточку кинул. А со вчерашнего дня...
Телефонный звонок. Хлебников торопливо хватает трубку. В столовую вбегает на звонок Марьяна.
Слушаю. (Марьяне). Не из больницы. (В телефон, вяло). А, Колокольников. Здравствуй. (Слушает долго).
Марьяна идет к двери.
А чего ж ты мне все это говоришь, ты бы вчера все это и выложил.
Марьяна стремительно оборачивается, слушает.
Нет, почему же ты вчера всего этого не высказал на партбюро? А, не та атмосфера? Вот ты бы ее и разрядил. (Слушает). И нам с тобой теперь разговаривать тоже бесполезно. (Слушает). Нет, чего ж мне на тебя обижаться? У тебя есть одно преимущество, я всегда знал: хорош ты, когда барометр «ясно» показывает. По крайней мере, не строил иллюзий. Потому и теперь не разочаровался. И то ладно. (Марьяне). Чего стоишь, Марьяна? Иди.
Марьяна уходит.
Вот так. (Слушает). Путал? А я бы на тебя хотел поглядеть в этой, как ты выражаешься, атмосфере. Что? Нет, дома не буду. Ну уйду. Куда? Неважно. На футбол. (Повесил трубку). Ох мне эти совестливые! Уж лучше те, что без политесу — кирпичом по башке!
Черногубов. Что у тебя стряслось, Алексей, скажи.
Хлебников (усмехнулся). Скажу, а ты тоже... в записной книжице мой адресок густыми чернилами замажешь. А то весь листок с мясом выдерешь. Это, товарищ капитан первого ранга, такое дело, тут не в атаку бежать. Он ведь тоже на фронте был.
Черногубов. Дурака валяешь, надоело.
Хлебников. Не стоит, верно. Саша моя говорит — правду бог видит, да не скоро скажет. Подождем. Она у меня мудрец. (Пауза). Подождем. (Подчеркивая, что не хочет продолжать этот разговор). Как служба идет, Ион Лукич? По-прежнему ты на Балтике?
Черногубов. Ну тебя!
Пауза.
Хлебников. Ион Лукич, не сердись на меня. Слышишь? Не сердись. (Пауза). В Москву надолго ли? Перспективы какие? (Вдруг вскочил). Ты посиди пока, а я сбегаю...
Черногубов. Куда ты?
Хлебников. В больницу.
Черногубов. Так только ж оттуда...
Хлебников. Да, глупо. (Сел. Пауза). Какие ж перспективы?
Черногубов. Чьи перспективы?
Хлебников. Военные, твои, значит.
Черногубов (усмехнулся). Не до моих перспектив тебе нынче, дружище. А про военные у вас, штатских, спрашивать надо. Хлебников. Почему же?
Черногубов (шутливо). За мир вы воюете, не мы. А мои личные перспективы, Алеша, по правде сказать, неважнецкие. Капитулировал.
Хлебников. Перед кем?
Телефон.
(Берет трубку). Да, я, Хлебников.
Вбегает Марьяна.
Челябинск?
Марьяна уходит.
Слушаю, Захар Павлович. Да, сегодня работаю дома. Технические расчеты? Я выслал. Да, самолетом на имя Пронина. Хорошо. А это пусть вас не пугает. Погодите одну минуту. (Подбегает к столу, берет какую-то тетрадь, быстро листает, возвращается к телефону). Должно сходиться. Еще раз сверьте. Нет, я думаю, все дело в стойкости. Ладно, вышлю дополнительно. Привет сердечный Пронину и всем товарищам. (Повесил трубку. Торопливо пошел к рабочему столу, вынул кронштейн, включил свет, схватил карандат, оживленно). Должно сходиться, должно. (Черногубову). Потрясающее дело консультирую. Что именно — не могу сказать. Но если получится... (Делает пометки в тетради). Перед кем же ты капитулировал, Ион Лукич?