Дом без ключа - Азаров Алексей Сергеевич. Страница 39

Буквы кое-где расплылись, и Жак-Анри зажигает настольную лампу, силясь разобрать каждое слово. «Марату. Где находятся укрепления немцев на линии юго-западнее Сталинграда и вдоль Дона? Где оборонительные позиции на участках Сталинград — Клетская и Сталинград — Калач? Их характеристика. Характер оборонительных работ, проведенных на линии Буденновск-Дивное — Верхнечирская — Калач — Качалинская — Клетская — Днепр — Березина. Профессор».

Ого, это как раз по части господина полковника из организации Тодта! Точнее, господина генерала: Жак-Анри еще неделю назад поздравил своего «компаньона» с повышением и преподнес серебряный портсигар с совой на крышке. Это не было намеком на известного рода слепоту, просто Жюль не сумел купить на черном рынке другого, и Жак-Анри, посмеявшись, решил, что ничего, сойдет и такой.

Вспоминая об этом, Жак-Анри склоняется над третьей радиограммой и хмурится. «Марату. Сколько всего резервных дивизий образовано на 1 января? Срочный ответ. Профессор». Еще несколько месяцев назад ответ был бы дан на третий, самое позднее — на четвертый день. «Берлинцы» работали исключительно быстро и не жаловались на обстановку… Гестапо… Полтора года оно шло по их следам, от одного товарища к другому; аресты суживали круг, и вот теперь остались две маленькие группы, тщательно законспирированные и тем не менее балансирующие на самом острие ножа. Жак-Анри старается прибегать к их помощи как можно реже, боясь подставить под удар… И вот… Сейчас без них никак не обойтись.

Не вставая, Жак-Анри нащупывает пружину в горке и звонком вызывает из приемной Жюля.

— Ты мне нужен, старина.

Они проходят в заднюю комнату, и Жюль первым делом кидается к карте — переставлять булавки. Глаза его сияют.

— Читал сводку?

— Еще утром, — говорит Жак-Анри, поправляя цветы в вазочке на приемнике. — Бошей бьют…

Цветы свежие. Жюль меняет их ежедневно и подливает воду. Это не входит в его обязанности, как, скажем, перестановка булавок, но Жюль добросовестен в любой мелочи. Жак-Анри знает, что в поисках цветов зимой Жюль обзавелся связями среди садоводов и стал своим человеком в рядах Центрального рынка. Ему специально откладывают самые крупные и свежие оранжерейные экземпляры.

— Я тут надумал кое-что, — говорит Жак-Анри. — Смотри…

Жестом заправского игрока он подбрасывает и ловит извлеченные из кармана покерные кости.

— Сколько у нас квартир для радистов? Двенадцать?

Жюль кивает; в зубах у него зажаты булавки. Выплюнув их в горсть, он озадаченно рассматривает кости.

— Что ты задумал?

— Маленький сюрприз для штаба Рейнике.

— С помощью этого?

Ты угадал… Наши радисты меняют квартиры и работают по определенной системе. Она не так уж сложна, чтобы немцы не раскусили ее рано или поздно. В Версале они дали нам урок.

Жюль собирает булавки в аккуратный пучок. Говорит:

— Что же ты предлагаешь? Еще одну систему?

— Небольшой парадокс: систему без системы. Ты играл когда-нибудь в кости?

— Я уж и забыл — когда… Была такая настольная дребедень, детская. Выбрасываешь очки и двигаешь фишки. И обязательно попадешь в «огонь» или «яму». Мне здорово не везло.

— Мне тоже. Нужно выбросить шесть, а выбрасываешь единицу — и твоя фишка в «огне». В этом весь и фокус!

— В чем?

— Что не можешь угадать… На этих костях максимальная сумма — двенадцать, минимальная — два… Каждый радист получит по две кости и список квартир, пронумерованных от двух до двенадцати. Утром, перед начальным сеансом, каждый в отдельности бросит свою пару и получит какое-то число. К примеру, у меня будет пять, у тебя — семь, у кого-то — одиннадцать. Это будет значить, что сегодня работать придется из квартир под этими номерами.

— Не вижу преимущества.

— Как смотреть, старина. Ты не допускаешь мысли, что немцы против системы применили свою? Я бы на их месте не распылялся, а, запеленговав одну рацию, ждал бы нового ее появления, сколько требуется. Через три недели стало бы ясно, что она, скажем, по четвергам работает с северо-запада. Вот я и двигался бы на северо-запад каждый четверг. Медленно, но точно.

— Долгий путь.

— Но, к несчастью, верный. А что, если за три месяца специалисты Рейнике составили график?

— Перейдем на запасные квартиры.

— Это я и имел в виду. Но работать с новых квартир будем иначе.

— Косточки?

— Да. Запеленговав рации, немцы будут ждать их следующего появления с прежней закономерностью: на четвертый день для каждой точки. Пеленгаторы будут настроены на примерный градус, а рация выскочит совсем не там, где ее ждут. Пока операторы развернут рамки, пока суд да дело, сеанс окончится. Париж велик…

— А парни в Нанте?

— Добавь: и радиогруппа в Гааге.

— Центр знает?

— Я хотел посоветоваться с тобой вначале и уже потом доложить.

— Нужны поздравления? — интересуется Жюль.

— Готов принять…

Жюль снимает несуществующую шляпу и склоняется в глубоком поклоне. Зажатые в пальцах флажки сверкают, как павлиньи перышки. Разогнувшись, Жюль хватается за поясницу и серьезно спрашивает:

— А деньги на квартиры?

— Как-нибудь извернемся. Центр не может прислать ни франка. Ты и сам это знаешь.

— То-то и оно!.. — говорит Жюль. — А «Геомонд»?

Жак-Анри, задумавшись, подбрасывает кости. Финансовые дела Ширвиндта просто плачевны. Кому нужны карты полушарий в дни, когда пограничные столбы сметены артиллерийским огнем? Вальтер не требует ничего, но и Центр, и Жак-Анри прекрасно понимают, что ему нелегко. Надо что-то придумать, и чем скорее, тем лучше.

— Завтра я спрошу Шекспира, — говорит Жак-Анри. — В Женеве у него магазин. Может быть, он продаст его?

— Магазин его собственный?

— Да.

— Послушай… такая жертва!

— Он пожертвовал большим в Германии, когда бежал от наци. Вальтер пишет, что на него можно положиться во всем.

— И все-таки я не хотел бы…

— Я тоже, — говорит Жак-Анри. — Но где выход?

Подбрасывая кости, он думает о завтрашнем разговоре. Сколько жертв — и таких ли только? — требует война? Если Буш настоящий антифашист, он все поймет…

3. Январь, 1943. Париж, отель «Лютеция»

Еще со дня приезда в Париж Шустер приучил подчиненных к мысли, что по нему можно сверять часы. Точность во всем он относит к числу тех выдающихся качеств, которые отличают кадрового офицера от штафирки. Среди других качеств, менее выдающихся, числятся воля, настойчивость и умение соблюдать дистанцию как с высшими, так и с низшими. Кроме того, офицер — германский офицер! — должен быть предан фюреру и фатерланду. Жить в Париже, по мнению Шустера, все равно, что жить в Содоме, и тем не менее он ни разу не дал повода кривоногому Родэ написать на него донос в штаб Рейнике. Более того, Шустеру удалось самому уличить фельдфебеля в пристрастии к девочкам, и теперь Родэ ходит перед ним на цыпочках.

— Я строг, но справедлив, — сказал ему Шустер, отпуская после разговора с глазу на глаз. — И я очень ценю солдат, помнящих, что непосредственный начальник есть лицо, облеченное доверием фюрера.

После скандальной неудачи в Марселе последовал приказ Рейнике об отстранении фон Моделя и передаче в подчинение Шустеру всех сил радио-абвера во Франции, в том числе и 621-й радиороты. От дальнейших неприятностей Моделя спас фон Бентивеньи, срочно отозвавший его в Берлин под предлогом доклада Канарису. Унтерштурмфюрер, упустивший на рю Хёффер незнакомца с просроченным удостоверением, был предан дисциплинарному суду и направлен на передовую. Описание незнакомца Рейнике сличил с картотекой гестапо, и, не найдя в ней данных, решил было, что штурмбаннфюрер попросту растяпа, не позаботившийся своевременно продлить документы, и сделал о нем представление в канцелярию гаулейтера Абеца. Ответ, полученный с обратной почтой, привел Рейнике в неистовство: заместитель Абеца решительно утверждал, что ни в 1939 году, ни в другое время офицер, интересующий бригаденфюрера Рейнике, не входил в состав французского отдела Заграничного бюро НСДАП. Рейнике приказал арестовать проштрафившегося унтерштурмфюрера и вернуть его для допроса в Париж, но приказ выполнить не удалось: офицер был убит чуть ли не через час после прибытия на передовую… Легче всех, как ни странно, отделался Мейснер. Спасла ли его былая причастность к СД или где-то в Берлине у лейтенанта оказалась крепкая рука, в нужный момент вытащившая его из ямы, — так или иначе, к удивлению Шустера, Мейснер получил только выговор и был прикомандирован без должности к штабу Рейнике.