Дом без ключа - Азаров Алексей Сергеевич. Страница 40

«Мы идем, — напевает Шустер, — пыль Европы у нас под ногами…» Оттопырив языком щеку, он нежно натягивает кожу на подбородке и проводит по ней бритвой. Мыльная пена, тихо шипя, волнисто оседает над верхней губой. Утреннее бритье доставляет Шустеру неизъяснимое удовольствие. В зеркальце он видит собственное отражение — мужественное лицо солдата с мощным носом; щеки отливают закаленной сталью в тех местах, где золингеновская бритва сняла размягченную мылом щетинку. Шустер подравнивает виски и выглядывает в окно. Оно выходит во двор, плиты которого отсюда, сверху, кажутся детской мозаикой. В углу двора, у распахнутой двери гаража черным лакированным жучком уткнулся в стену «опель». Возле переднего колеса на корточках выпячивает свой необъятный зад Родэ. Мельком глянув на часы и отметив, что до шести не хватает трех минут, Шустер тщательно растирает лицо одеколоном и запудривает крохотный порез у кадыка. Трех минут должно хватить на то, чтобы одолеть пять маршей лестницы, проверить, все ли пуговицы застегнуты, и выйти во двор походкой человека, точно знающего цену своему времени.

День начинается хорошо. Дежурный разбудил Шустера ровно в пять, а Родэ явился в половине шестого, хотя и не обязан был этого делать. Шустер ведь не приказывал ему вчера, а только намекнул, что ему было бы приятно рвение фельдфебеля, и вот результат — Родэ, этот завзятый соня, пожертвовал утренним отдыхом и галопом прискакал через весь Париж. Что ни говори, но настоящий офицер должен знать маленькие тайны подчиненных и обращать их на пользу службе и фатерланду.

— Вольно, — говорит Шустер, пересекая двор, и снисходительно машет вскочившему Родэ. — Как аппаратура?

Ноздри Шустера раздуваются. Утро приятно пахнет влагой, бензином и парфюмерией. Шелковое белье холодит неостывшее от сна тело. Часовой у ворот при виде Шустера подбирается и делает каменное лицо.

Родэ сдвигает пилотку на затылок. Показывает редкие крупные зубы.

— Господин капитан опробует приборы сам?

— Ты осматривал их?

— Локатор — как часы… Я настраивался на Эйфелеву башню и брал разные режимы. Чудо что за аппарат!

Крошка «опель» до отказа набит радиоаппаратурой. Рамка пеленгатора, переделанная по чертежам Родэ, вмонтирована в пол салона; заднее сиденье снято, и вместо него, на консолях, подвешены приемные устройства фирмы «Радио-Вольф». С ними было немало возни. Шустер, наученный горьким опытом сорок первого года, собственноручно проверил монтаж и доброкачественность самой схемы, а после него это же сделал Родэ. Два года назад новенькие автопеленгаторы радио-абвера, только что выкатившиеся за пределы заводского двора, все, как один, оказались лжецами. Расхождение данных пеленга с истинными координатами составляло от 3 до 5 градусов; если поверить пеленгаторам, то передатчик, расположенный, к примеру, на крыше Нотр-Дам, пришлось бы искать где-нибудь возле Пантеона. Гестапо пришлось изрядно потрудиться, прежде чем «РадиоВольф» был очищен от замаскировавшихся красных, но у Шустера с той поры сохранилось стойкое предубеждение против фирмы и ее продукции. На этот раз, однако, аппаратура работает превосходно, и Шустер рискнул пригласить бригаденфюрера на первый сеанс. Если все пройдет гладко, десяток «опелей», весьма безобидных на вид, превратится в передвижные радиоловушки. Трюк с палатками изжил себя. Шустер, разумеется, не стал докладывать бригаденфюреру подробностей неудачной охоты в Версале, но про себя решил, что скорее всего именно палатки насторожили русского радиста и заставили его улизнуть… «Опель», застрявший у тротуара, никому не бросится в глаза. Он может стоять хоть сутки, не наводя на дурные мысли: в представлении любого радиста пеленгатор никак не может разместиться в малолитражке. Серийные пеленгаторы перевозятся на «майбахах». О своем новшестве Шустер тактично доложил и бригаденфюреру, и в Берлин, умолчав, что идея принадлежит Родэ.

В качестве жертвы на сегодня Шустер избирает передатчик, окопавшийся в районе госпиталя Сен-Луи. По понедельникам он вылезает в эфир именно оттуда и начинает работу в 6.50. Волну он использует не дольше десяти минут, и это мешает Шустеру. За такой промежуток трудно надежно скорректировать пеленг из неподвижной палатки и еще труднее бывает выбрать для нее новое место. А сколько хлопот с перетаскиванием аппаратуры и ее установкой?

Мобильность «опеля» — залог успеха. За десять минут он сможет не меньше чем на километр подобраться к корреспондирующей станции, корректируя пеленг на ходу.

Шустер любовно поглаживает машину по блестящему крылу. «Опель» выглядит именинником: стекла промыты и протерты замшей, сиденье вычищено, коврик выбит. Родэ чистой ветошью шлифует колпаки на скатах; его физиономия, отражаясь в выпуклой хромированной стали, напоминает лягушачью морду. Шустер нисколько не удивился бы, услышав кваканье.

— Хватит, — говорит он, оглаживая крыло. — Живо в гараж и приведи себя в порядок. И запомни: ни слова! О чем бы ни спросили, отвечать буду я. Ты хорошо понял?

Вздохнув, Родэ разгибается и ныряет в гараж.

«Мы идем, — напевает Шустер. — Трепещите, евреи и красные террористы, идут истинные немцы!..» Изумительная все-таки вещь — песня Хорста Весселя! Сила! Ритм! Каждое слово полирует кровь! «СА марширует… тара-бум-бум!..» Трубы, барабаны и литавры.

Родэ выбирается из гаража, как из пещеры, как раз тогда, когда Рейнике появляется на ступенях подъезда. Шустер застывает, вскидывает руку:

— Хайль Гитлер!

Тонкая ладонь бригаденфюрера, обтянутая серой замшей, плавает где-то на уровне живота; сонное лицо почти неподвижно.

— Хайль…

Команды «вольно» нет, и Шустер продолжает торчать столбом. Из-за плеча Рейнике высовывается физиономия Мейснера. Ну конечно, и здесь без него не обошлось! Таскается за бригаденфюрером, как приклеенный…

В руках у Мейснера большой желтый портфель, острая мордочка походит на колун, увенчанный фуражкой. Другие офицеры стараются держаться в почтительном отдалении, но для Мейснера, по-видимому, нет правил поведения; он, точно адъютант, позволяет себе идти почти рядом с бригаденфюрером, гордо неся его портфель. Странная роль — «прикомандированный без должности». Странная и опасная для других. На всякий случай Шустер, дав Рейнике пройти, улыбается Мейснеру.

— Ну? — спрашивает Рейнике и нетерпеливо поводит плечом. — Где ваше чудо, капитан? Когда мы его увидим?

— Все готово, бригаденфюрер. На машину назначен фельдфебель Родэ — лучший специалист роты.

— И самая толстая задница в Париже, — добавляет Мейснер, вызывая усмешку Рейнике.

— Разрешите начать? — спрашивает Шустер и, уловив кивок, поворачивается к фельдфебелю. — Приступайте!

Родэ забирается в машину. На часах Шустера 6.49. Рамка пеленгатора поскрипывает из глубины салона «опеля».

— Включаю, — бубнит Родэ.

— Направление?

— Сто два!

Шустер отодвигается, давая возможность бригаденфюреру заглянуть в глубь кузова. Наклоняется сам, ощущая, как к прежнему запаху воды и тройного одеколона примешивается сильный аромат лаванды.

— Контакт?

— Контакта нет! — отзывается Родэ.

— Направление?

— Сто два точно, но контакта нет, господин капитан!

Шустер ужом проскальзывает мимо Рейнике в дверцу и едва не падает на экран. Электроннолучевая трубка светится тусклой зеленью. Всплесков нет. Родэ механическим приводом разворачивает рамку, работает верньерами. Экран фосфоресцирующей гнилушкой раздражает глаза. Голова Родэ, оседланная наушниками, качается перед носом Шустера. Родэ оборачивается.

— Приема нет.

На шкале волн — 16,1. Все правильно — понедельник, 6.52, волна шестнадцать и одна, направление сто два градуса. Все на месте, кроме главного, — рация пропала…

Шустер выбирается из машины совершенно раздавленный. Родэ все еще копается в аппаратуре, разворачивает рамку. Рейнике подергивает коленом.

— Есть! — кричит Родэ.

Шустер переводит дух.

— Направление девяносто пять…

— Проверь!

— Девяносто пять точно… Его почерк…