Бей первой, леди! - Казанцев Кирилл. Страница 9

– Согласен, – сказал Макс, – поработаю. Где она?

– Я покажу. – Все трое обернулись на голос. Тот, у окна, оторвался от созерцания сосен и вышел на середину кабинета. Высокий, чуть выше Макса, резкий, с короткой стрижкой и серыми глазами – внимательными, цепкими. Одет свободно: рубашка, джинсы, удобная обувь – все добротное и дорогое, одни часы наверняка хороших денег стоят.

– Пошли. – Он шагнул к двери, но Макс не шелохнулся, посмотрел на вдову, и та покровительственно улыбнулась.

– Это Леонид… Леонид Рогожский, мой заместитель по общим вопросам. Вы будете подчиняться ему и мне лично, больше никто вами командовать не будет.

И снова переглянулась с Рогожским, только «держали» они друг друга взглядами уже дольше.

«Заместитель по общим вопросам. Вот как это теперь называется. А вдовушка-то у нас не промах», – подумал Макс, укорил себя за неподобающие случаю мысли и вышел следом за Рогожским в коридор. Там их ждал молчаливый юноша, он пропустил Левицкую и адвоката вперед и пошел следом, замыкая процессию.

– Запомните: вам надо ей понравиться, – повторила Максу вдова, обогнала Мелехова и пошла к лестнице, застучала по мрамору каблуками.

Так строем и вышли в холл, где прислуга – две тетушки в сине-коричневой униформе – едва не вытянулись по струнке, поприветствовали госпожу Левицкую только что не земным поклоном. Адвокат по дороге откланялся и смылся, хозяйка только кивнула ему, и тот точно провалился.

Рогожский и вдова шли рядом и переговаривались, по сторонам не глядя, Макс шел за ними и, наоборот, смотрел в оба. Как-никак ему тут поселиться придется, посему декорации надобно в деталях изучить, мало ли как карта ляжет. Но много увидеть ему не довелось: лестницу, холл, откуда в обе стороны разбегался коридор, и все. Через распахнутые настежь двери вышли на крыльцо, оттуда на дорожку и пошли по саду, что больше походил на парк. Имелись тут и аккуратно подстриженные кусты, и клумбы немыслимой красоты, и дорожки, посыпанные песком и выложенные плиткой, и лавочки, и беседки… И много чего чудесного и глазу приятного по дороге им попалось, Макс только успевал осматриваться и фиксировал в памяти каждый поворот, каждый изгиб тропинки. Поплутали слегка в лабиринте из живой изгороди, чистой, точно на кустах каждый листочек с шампунем вымыли, и оказались на лужайке, такой зеленой и ровной, что невольно закрадывались сомнения в натуральности ее происхождения. Однако нет – трава тут росла самая настоящая, она окружала сосны плюшевым покрывалом, а чуть поодаль обнаружился пруд.

Не такой, конечно, как тот, с лодками, а покомпактнее, и альпийская горка рядом – настоящее чудо из камней, мха и ярких низкорослых цветов. На садовнике госпожа Левицкая не экономит, как и на дворниках: куда ни глянь – чистота и благодать, даже сосновых иголок раз-два и обчелся, точно кто пылесосит этот газон два раза в день, а может, так оно и есть…

Горка закрывала собой обзор, и Макс только собрался обойти ее следом за Левицкой, как юноша, что до сих пор не отвязался, тронул его за локоть. Макс сбавил шаг, пропустил вдову и ее заместителя далеко вперед и принялся рассматривать изысканную груду камней. Левицкую он видел краем глаза: та с Рогожским стояла к нему спиной, юноша топтался поблизости, но Макс на него внимания не обращал, подошел к прудику и заглянул в воду.

Рыба в нем водилась самая настоящая – сомики и огромные золотые рыбки, размером с хорошего карася. Они плавали неспешно, похлопывали хвостами по воде и ловили комаров, выпрыгивали из воды и хватали насекомых. Карась сцапал даже здоровенную стрекозу, но та, треща крыльями, вырвалась и, заваливаясь на один бок, улетела куда подальше. Макс усмехнулся и двинулся дальше вокруг пруда, обошел толстенную сосну на самом его берегу и успел остановиться в последний момент.

Он едва не сшиб с ног девушку – взлохмаченную, довольно высокую, серьезную, но какую-то нескладную, как та стрекоза, что пару мгновений назад едва не рассталась в жизнью. Присмотрелся и понял: это оттого, что девушка сутулится, поднимает плечи и смотрит на незнакомца и по сторонам исподлобья и даже, как ему показалось, затравленно, что ли. Понятное дело – кто-то из прислуги помешал господскому уединению и теперь бежит куда подальше, чтобы не вызвать еще больший гнев вдовы, недаром та чешет по дорожке, покрытой плиткой, так, что каблуки грохочут. Прислуга, конечно, одета черт знает во что: джинсы какие-то немыслимые, мятая футболка висит на костлявых плечах, на ногах кроссовки, через плечо переброшена сумка на длинном ремне, на среднем пальце мелькает широкое золотое кольцо с небольшими камнями, большое кольцо, точно мужское. На вид девчонке лет двадцать с небольшим, глаза за очками полны ужаса, точно змею увидела, – того гляди в обморок грянется или заплачет.

Ни того, ни другого не произошло, девушка так же настороженно смотрела на Макса и теребила ремень бесформенной сумки, больше похожей на вещмешок. Отвела взгляд, обернулась, махнув длинной каштановой гривой, снова посмотрела на Макса, на юношу за его спиной.

– Юля! – запыхавшись, выкрикнула вдова. – Юля, подожди! Мне надо показать тебе…

Девушка не слушала, мрачно взглянула на Макса, на вдову, на Рогожского, что отсекал ее от леса, обойдя Левицкую сбоку, и поняла, что попалась: бежать ей было некуда, если только в пруд прыгнуть.

Девушка задрала голову, прикусила нижнюю губу, ее лицо на мгновение перекосила гримаса отчаяния и досады. Вдова была уже на подходе, бежала по траве, девушка обернулась и крикнула так, что рыбы шарахнулись в пруду и забили хвостами по воде:

– Ну что тебе еще? Что? Чего ты ко мне привязалась? Отстань, мне никто не нужен!

Левицкую точно под дых ударили, она остановилась и оперлась ладонью на сосну, тяжело дыша и поправляя волосы. Рогожский остановился в паре шагов от вдовы и следил за Юлей, та заметила это и усмехнулась. Посмотрела на Макса презрительно и, как ему показалось, с отвращением, что ли, оглядела с ног до головы и выкрикнула:

– Еще один надсмотрщик! Сколько можно, я же просила тебя…

Ей не хватило воздуха, голос прервался, и притихшие птицы вновь зачирикали на сосновых ветках. Макс смотрел на девушку, на ее мать, искал и не находил ничего общего, вот ни капельки: они не были похожи даже близко. Левицкая роста невысокого, что скрывают каблуки, лицо у нее круглое, хоть умело наложенный макияж создает иллюзию высоких скул, и глаза не те, что у девушки, и волосы. Но это ничего не значит, может, Юля пошла в отца, который, как сказала Маринка, умер. И все же женщина и девушка, что стояли перед ним, – в них не было кровного родства, хоть Левицкая и назвала ее своей дочерью. Да какое там: от матери глаз не отвести, а на «дочку» без слез не взглянешь. Нескладная, несуразная, не толстая, правда, но в очках.

«Да кому она нужна, чудо в перьях?» – Макс уже вдоволь насмотрелся на дочку вдовы и теперь не сводил глаз с рыб. Созерцать их было гораздо приятнее – и двигались они плавно, и не орали, как некоторые.

– Юля, – вдова уже справилась с собой, – это Максим… Сергеевич. Он будет сопровождать тебя…

Макс повернулся к Юле, но та на него даже не взглянула. Подлетела к матери и заорала ей в лицо:

– Пошла вон! Отстань от меня, отвали! Ты мне надоела, вы все мне надоели, мне ничего не надо!

Снова затихли озадаченные птицы: Юля орала так, что ее легко и свободно могли слышать и за забором, до которого отсюда было метров тридцать. Если бы кому-то вздумалось в этот момент прогуляться мимо, то он был бы в курсе семейных дел Левицкой и познакомился бы с лексиконом, что использовала ее дочка.

– Юля, – упрашивала ее вдова, – Юля, подожди. Ты же знаешь, тебе нельзя выходить из дому одной, а Леонид не может сопровождать тебя постоянно. Хочешь, чтобы все повторилось?

В голосе Левицкой мелькнула угроза, но Юле море было по колено, плевать она хотела на недовольство матери. Отскочила, едва не врезалась в Макса, отшатнулась, глянула в сторону невозмутимого Рогожского и выкрикнула: