Казнь на Вестминстерском мосту - Перри Энн. Страница 11

— Конечно, — немного раздраженно подтвердил министр, но потом понял, куда клонит Питт. — Сомневаюсь, что среди этих сведений есть нечто полезное для вас. Я не назначаю людей, если допускаю, что их могут убить из-за их личной жизни; к тому же он не был достаточно важной фигурой, чтобы превратиться в политическую цель.

— Вероятно, это так, сэр, — вынужден был согласиться Томас. — Однако я пренебрег бы своим долгом, если бы не учел все версии. Вполне возможно, что некая неуравновешенная личность, считающая убийство решением своих проблем, не способна рассуждать так же благоразумно, как вы или я.

Министр пристально посмотрел на инспектора, заподозрив его в сарказме, а еще ему не понравилось то, что Питт имел наглость при оценке благоразумия приравнять министра правительства к полицейскому. Однако, натолкнувшись на учтивый взгляд голубых глаз, он решил, что предъявлять претензии не стоит.

— Не исключено, что мы имеем дело со слабоумным, — холодно произнес министр. — Очень сильно на это надеюсь. Любое общество не застраховано от появления случайных сумасшедших. Преступление по семейным или деловым мотивам выглядело бы непривлекательно, но скандал быстро сошел бы на нет и забылся. Было бы гораздо хуже, если бы вдруг обнаружились заговорщики, анархисты или революционеры, которые нацелились бы не конкретно на беднягу Гамильтона, а поставили бы перед собой задачу дестабилизировать правительство, посеять в обществе тревогу и вызвать громкий общественный протест. — Его пальцы слегка напряглись. — Мы должны как можно скорее раскрыть это дело. Полагаю, вы подключили к расследованию все имеющиеся человеческие ресурсы?

Питт понимал эти доводы, однако холодность и равнодушие министра вызывали у инспектора отторжение. Министр внутренних дел, обитавший в элегантном, наполненном утонченными ароматами пчелиного воска и кожи кабинете и окруженный вышколенными сотрудниками, предпочел бы личную трагедию с обязательными атрибутами в виде погубленных жизней и душевной боли безликому заговору горячих голов, грезящих о власти и переменах в политической жизни. Более того, он не видел в этом ничего зазорного, не испытывал угрызений совести, высказывая свои идеи.

— Итак? — раздраженно произнес министр. — Отвечайте!

— Да, сэр, подключили. Вы, вероятно, рассматривали и другие кандидатуры, кроме сэра Локвуда, на пост личного парламентского секретаря?

— Естественно.

— Возможно, ваш секретарь даст мне их имена. — Это не было вопросом.

— Если вы считаете это необходимым. — Министр дал согласие с неохотой, но идею Питта понял. — Едва ли это тот пост, ради которого человек в здравом рассудке пойдет на убийство.

— А ради какого поста человек в здравом рассудке пошел бы на убийство, сэр? — спросил Томас, изо всех сил стараясь говорить бесстрастным тоном.

Министр окинул его взглядом, полным ледяной неприязни.

— Я считаю, вы, инспектор, должны искать подозреваемых за пределами правительства Ее Величества! — язвительно произнес он.

Питт остался невозмутим; их с министром антипатия была взаимной, только это служило слабым удовлетворением.

— Вы могли бы рассказать мне, каких взглядов придерживался сэр Локвуд на наиболее спорные вопросы, сэр? Например, на гомруль в Ирландии?

Министр в задумчивости выпятил нижнюю губу, его раздражение утихло.

— Полагаю, это могло бы иметь некоторое отношение к делу, только не непосредственно к бедняге Гамильтону, а ко всему правительству в целом. Данная тема всегда вызывает бурные эмоции. Он был за гомруль и честно и открыто говорил об этом. Хотя, если бы люди убивали друг друга из-за разногласий по ирландскому вопросу, улицы Лондона напоминали бы поле битвы при Ватерлоо.

— А что насчет других проблем, сэр? Реформа уголовного законодательства, законы о помощи неимущим, условия труда на производстве, расчистка трущоб, избирательное право для женщин?

— Что?

— Избирательное право для женщин, — повторил Питт.

— Господи боже мой, в нашем обществе, безусловно, есть кучка крикливых и обманутых женщин, не понимающих, где их выгода, но вряд ли они стали бы резать глотки мужчинам ради того, чтобы было услышано требование о расширении их прав!

— Вероятно, нет. Но каково было мнение сэра Локвуда?

Министр собирался пресечь обсуждение этой темы, но все же с неохотой признал, что такая версия имеет право на существование в той же степени, что и другие.

— Гамильтон не был реформатором, — ответил он. — Если только в самой скромной степени. Он был очень здравомыслящим человеком! Я не взял бы его в ЛПС, если бы не доверял его суждениям.

— А какова была его репутация в частной жизни?

— Безупречной. — На лице министра промелькнула быстрая, как молния, улыбка. — Я говорю это без всякой дипломатии. Он очень сильно любил свою жену, чрезвычайно достойную женщину, и был не из тех мужчин, что ищут… развлечений. Он не обладал умением делать комплименты и вести светские беседы, и я никогда не слышал, чтобы он восхищался другой женщиной.

После знакомства с Аметист Гамильтон Питту было нетрудно в это поверить. Да и Чарльз Вердан говорил то же самое.

— Чем больше я узнаю о нем, тем меньше вижу в нем человека, который мог разжечь в другом человеке настолько сильную ненависть, чтобы тот решился на убийство. — Томас не сильно обрадовался, когда в глазах министра, довольного тем, что их разговор принял иной оборот, промелькнуло удовлетворение.

— Тогда советую вам искать все возможные улики и проверить все известные нам политические группировки и агитаторов, — мрачно сказал министр. — Держите меня в курсе.

— Да, сэр. Спасибо.

— Хорошего вам дня. — Питт понял, что его больше не задерживают.

В палате общин все еще шло заседание, так что отслеживать вчерашний путь Гамильтона было еще рано. Инспектор замёрз и проголодался. За несколько часов сна, что ему удалось урвать, он так и не выспался, за весь день так ничего и не выяснил и сейчас знал не больше, чем в полдень, когда пришел в участок. Он решил вернуться на Боу-стрит, съесть сэндвич, выпить чашку чаю и выяснить, есть ли новости от констеблей, ищущих свидетелей.

Когда Томас вошел в участок, дежурный сержант доложил, что его хочет видеть сэр Гарнет Ройс, Д. П. [8]

— Проведи его в мой кабинет, — сказал Питт.

Он сомневался, что этот визит принесет пользу расследованию, однако понимал, что обязан из учтивости принять его. Чтобы освободить место для Ройса, если тот пожелает сесть, Томас снял со второго стула стопку бумаг и прошел к своему столу. Надежды на то, что есть новые сообщения и рапорты, не оправдались: на столе лежал перечень сделок с недвижимостью, которые провело агентство Вердана, а поверх него — записка от офицера, специализировавшегося на мошенничестве. В ней говорилось, что, насколько он смог определить, все сделки являются тем, чем кажутся; что по ним ничего не прослеживается, кроме того, что фирма очень активно ведет дела с жилой недвижимостью в нескольких вполне приличных окраинных районах.

В дверь постучали, и констебль впустил Гарнета Ройса. На нем было элегантное пальто с бархатным воротником, в руке он держал шелковый цилиндр. Мужчина выглядел очень импозантно на фоне скромного убранства кабинета.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Питт. Его снедало любопытство.

— Добрый, инспектор. — Он положил шляпу на стол, но сесть отказался. — Я вижу, газетчики сделали из бедняги Локвуда сенсацию. — Во время разговора он нервно крутил сильными пальцами трость с серебряным набалдашником. — Этого и следовало ожидать. Очень огорчительно для семьи. Трудно вести дела, когда вокруг такая шумиха; какие-то бездельники слоняются вокруг дома, абсолютно чужие люди пытаются завязать знакомство… Отвратительно! На свет вылезает равно лучшее и худшее, что есть в людях. Вы же понимаете, как сильно я переживаю за сестру.

— Конечно, сэр. — Питт действительно понимал.

Ройс слегка наклонился вперед.