Купель Офелии - Брикер Мария. Страница 5

Думать о Сенькиных комплексах и вообще о смысле бытия Терехину надоело. Он облокотился на прохладные перила и прислушался – тишина и безлюдность. «Не поздно ведь еще. Куда же все подевались?» – удивлялся, поглядывая то на свои круглые ходики, то в сторону станции метро и на пустой фуникулер, доставляющий граждан наверх. Желающих прокатиться больше не было. На набережной не осталось ни души, и ощущение возникло, что сейчас должно случиться нечто особенное, судьбоносное, но пугающее.

Николай Васильевич нервно почесал руку, стряхнул с себя оцепенение и зашагал к одиноко сидевшему на траве Лукину, продолжая почесываться. Сумасшедшая Москва и поганая экология сделали его психом – стоило понервничать, как начиналась экзема. Странно, с какого перепуга сейчас-то началась? В душе, помимо ощущения приближающегося события, не было ни раздражения, ни злости. Разве что на друга Пашку. Обещал к восьми вернуться, но пропал. Пора и им с Сенькой валить отсюда. Обойдется поэтесса без портвейна, с вожделением подумал Терехин. «И без штампа в паспорте Галочка тоже обойдется!» – мстительно решил Ванька и зашагал выуживать из нирваны товарища.

Лукина возвращать из глубоких дум не пришлось, тот сам вернулся. Маска Пьеро с его морды сползла, теперь физиономия подозрительно сияла и лучилась восторгом. Терехин от растерянности слегка притормозил и криво улыбнулся Сене, словно провожая его в последний путь. Лишь подойдя ближе, Ванька сообразил, что сияет Лукин вовсе не для него – Николай Васильевич обернулся и присвистнул. Следом за ним шагало длинноволосое создание дивной красоты.

Девушка шла так тихо, что создавалась иллюзия – она не идет, а парит над землей. Нимфа, богиня, диво дивное! Шелк золотых волос, белое платьице на тонких бретелях, бронзовые плечи и ноги… Боже, какие ноги! Стройные, длинные, в серебряных греческих сандалиях. Под ремешками на щиколотке – татушка.

Богиня продефилировала мимо, даже не взглянув на окаменевших молодых людей. Ничего удивительного. Материальное положение и статус прелестного создания угадывались даже издали. Обычным смертным такая гламурная кралечка не светила, на ее красивом холеном лице ясно отражалось предназначение стать женой олигарха, дипломата или на худой конец иностранца.

Одно было непонятно: что такая нимфа делает на заплеванной набережной Воробьевых гор в этот час? Нимфа тем временем уселась на фуникулер и поплыла вверх, на небеса, где ей и было самое место.

– Бли-и-ин… – скуксился Семен, проводив красавицу трагичным взглядом.

– Ничего, будет и на нашей улице праздник! Вот увидишь, скоро все красавицы Москвы станут нам ботинки целовать и танец живота исполнять! – утешил товарища Ванька, отметив про себя, что вечно отмороженный Лукин впервые столь эмоционально отреагировал на представительницу прекрасной половины человечества. Впрочем, неудивительно – такая красота даже клинического импотента вряд ли оставит равнодушным.

– Угу. Ты тогда, как только, сразу скажи – я ботиночки начищу, – усмехнулся Семен, сотворив с мордой лица очередную метаморфозу, – теперь он походил на больного вшивого спаниеля.

– Я тебе сейчас говорю – станут! Спорим, что эта девочка-припевочка одной из первых бросится твои чеботы лобызать, когда мы озвездимся? – сказал Николай Васильевич и уставился на лукинские черные пыльные мокасины, страшные, как китайская промышленность. – Однажды весною, в час небывало жаркого заката… – неожиданно прошептал Терехин.

Сеня вздрогнул и посмотрел на него как-то необычно интеллигентно, что было не свойственно его натуре. Николай Васильевич поправил свои элегантные круглые очки и покашлял в кулачок. На Воробьевы горы они пришли, когда солнце еще не село, – похоже, он перегрелся.

– Весь вечер начало этого романа в башке крутится. И вдруг ты… того самого… – сделал квадратные глаза Сеня. – Я в натуре чумею. Вот как сейчас подгребет к нам какой-нибудь… гы-ы-ы..

– Не каркай! – шикнул Терехин. Похоже, они вдвоем перегрелись. Или с голодухи мозги расплющило. – Пошли. Хлебникова я уже упарился ждать. Хрен с ним. Небось ватрушками тетки-профессорши обожрался и теперь переваривает, как удав.

– Не хлебом единым! – выдал Сеня и, вытянув шею, как гусь, обрадованно ткнул пальцем в направлении станции метро. – Да вон он чапает, наш мальчик. Кажись, кулек с провизией прет. Счастье-то какое на ночь глядя!

Счастье, утянутое в белые льняные портки, в распахнутой на груди рубахе, неторопливо катилось по набережной и волокло пластиковый пакет. Слово «катилось» как нельзя кстати подходило Павлу Хлебникову: избыточный вес, невысокий рост, круглое, как смазанный маслом блин, лицо с маленьким носом-пипкой делали его похожим на колобка. Однако с легкой руки Терехина к нему прилипло другое прозвище.

Однажды после удачной сдачи экзамена, сидя у Терехина дома, Павлуша вдруг сильно разволновался из-за бедственного положения младенцев народов Африки. Ванька в свою очередь разволновался из-за неустойчивого эмоционального поведения друга. Подливая ему и себе пиво, он гладил коротко остриженный белобрысый ежик Паши и приговаривал: «Не грусти, мальчик мой. Анжелина Джоли позаботится о бедняжках». Хлебников кивал и на десять минут забывал о несчастных африканских детишках. Потом снова вспоминал и грустил, а Терехин опять его утешал. Так продолжалось всю ночь до утра, пока друзья не уснули.

Разбудил Ваньку телефонный звонок.

– Ну, как там наш мальчик? Все еще горюет о детишках Африки? – ехидно поинтересовался Лукин, который отбыл домой в середине ночи, одурев от их диалога с Павлом.

– Наш мальчик спит, – прошелестел Ванька и уронил голову обратно на стол, уставленный пустыми бутылками из-под «Балтики» № 9. С тех пор «Балтику» он не пил, а Павлушу величал нежно – Наш Мальчик…

В отличие от Лукина Хлебников комплексом неполноценности не страдал, лишний вес его не слишком беспокоил, он ни разу не предпринял попытки похудеть, кушал с аппетитом и никого не изводил нытьем по поводу несовершенства своей фигуры. Постоянной девушки у Павлуши не было, непостоянной тоже, трагедии из этого Хлебников не делал и списывал неудачи на личном фронте на внешние обстоятельства. Он полагал, что главный для мужчины орган (интеллект) у него исправно работает и способен удовлетворить даже самую привередливую даму. Теория с практикой пока расходились, но Паша Хлебников не печалился. Главный его орган подсказывал ему, что все непременно срастется, когда он приплюсует к интеллекту материальный достаток и успешность. Их совместная пьяная идея: сделать философское реалити-шоу о неправильных людях, по мнению Хлебникова, не отличалась пафосом и гениальностью, напротив, казалась приземленной и самой обыкновенной, но к реализации он приступил, как и друзья, с воодушевлением. Мало того, продвинулся дальше всех: почти нашел спонсора!

Глава 3

ТРАГИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ КАЗИКА ХЛЕБНИКОВА, ИЛИ КАК СТАТЬ МИЛЛИОНЕРОМ

Павлуша Хлебников вырос в семье потомственных учителей: покойная бабуля была воспитательницей в детском садике, дед – заслуженный учитель СССР, мама – учитель химии в школе, папа – преподаватель физики в институте, тетя – профессорша. Возможно, если бы Павлуша родился в другой стране, то сейчас не жил бы в малогабаритной хрущевке, не носил шмотки из Лужи, не пил дешевое пиво, не подрабатывал разносчиком пиццы и зазывалой в кафе, не проводил бы лето в разухабистой деревеньке в Тверской области, где у семейства Хлебниковых родовое гнездо – сруб шесть на шесть квадратных метров в обрамлении покосившихся парников и старых яблонь. И, конечно, он не поступил бы во ВГИК, а выбрал бы престижную работу препода – если бы жил в Европе или Штатах.

Скупость к интеллигентам Павлуша родине не простил и помимо воли правильных до мозга костей предков пошел по скользкому и опасному пути сценариста. На Голливуд Хлебников не замахивался, ему просто страстно мечталось жить в достатке, отдыхать на Кипре, в Таиланде или на худой конец в Египте, кушать в дорогих ресторанах, ездить на иномарке, баловать французскими пирожными красивых девушек, а после тридцати жениться на дочке какого-нибудь известного режиссера, переехать из Текстильщиков на Арбат, в крайнем случае на Юго-Запад, поближе к Тётемоте (так ласково он называл сестру-близняшку матери, по паспорту Матильду Ивановну Звонареву). Вполне себе уместные желания для молодого человека, выросшего в интеллигентной нищей ростовской семье.