Белый камень - Николе Жиль. Страница 25

Бенжамен взглянул на маленький белый шар, который машинально вертел в руках. Он круглый, подумал послушник, и все, быть может, вертится вокруг него.

Круглый и непроницаемый.

Бенжамен закрыл глаза. От этих вопросов у него закружилась голова.

Существовала тысяча возможных версий.

Наутро он вернулся в архив в несколько подавленном настроении, так и не придя к какому-то определенному мнению, перевел несколько папирусов, давно ожидавших своей очереди, но не нашел ничего нового. Хуже того: ему и не хотелось искать.

В полдень отца Антония не было в трапезной. Среди братии чувствовалось какое-то напряжение. Из-под капюшонов, приподнятых для удобства на лоб, блестели встревоженные глаза. Отец-приор, в обязанности которого входило сообщать как хорошие, так и дурные вести и к которому чаще, чем обычно, обращались взгляды насельников, продолжал монотонно читать устав.

У брата Бенедикта, уткнувшегося в тарелку, был недовольный вид, у брата Яна, еще одного любителя покушать, — тоже. С дальнего конца стола брат Сильвен украдкой раздраженно косил на приора.

Аппетита у Бенжамена не было, и он снова начал думать об их вылазке. Может быть, они совершили ошибку.

А вдруг настоятель о чем-то догадался? Решетка? Закрыли ли они за собой решетку?

Отец Антоний появился, когда все уже встали из-за стола. Монахи переглянулись с явным облегчением.

Аббат решительным шагом направился к приору, шепнул что-то ему на ухо, а затем обратился к присутствующим:

— Дорогие братья, — начал он. — Должен предупредить вас… Брат Рене очень плох. Я только что от него. Он сказал мне, что готов покинуть этот мир, не испытывая ни страха, ни сомнения, и желает каждому, когда придет его час, встретить смерть так же спокойно, как он. Я знаю, что нет нужды просить вас поминать его в ваших молитвах. Он просил меня также поблагодарить вас за то, что вы так долго его терпели. Это собственные слова брата Рене. Вы же его знаете!

Монахи стояли, опустив глаза, пытаясь скрыть восхищенные улыбки. Бенжамен высоко оценил молчание, сдержанное достоинство, с которым было принято печальное известие.

В миру смерти боялись, здесь ей доверяли.

Отец Антоний с сожалением отпустил своих подопечных, исполненный чувства, очень похожего на гордость. Его благочестивое и неколебимое стадо пребывало в мире и согласии, а он, пастырь, был счастлив, что все они приняли весть о близкой смерти так, как подобает.

Когда начали убирать со стола, настоятель знаком подозвал брата Бенжамена к себе. Послушник, казалось удивился, он подошел к аббату, стараясь не думать ни о чем плохом.

Отец-настоятель наклонился и, не спуская с него глаз произнес:

— Он хочет вас видеть. Идите, мой мальчик. Идите скорее.

27

Словно желая набраться сил перед важным испытанием, Бенжамен глубоко вздохнул, готовясь переступить порог кельи библиотекаря.

Ему показалось, что он опоздал: таким бледным, белее простыни, было лицо старого монаха. Глубокие пересекающиеся морщины, вчера еще свидетельствовавшие о большом жизненном опыте и возможностях, от которых отказался этот человек, теперь напоминали только что вылепленную посмертную маску.

Бенжамен присел у изголовья и положил ладонь на руку библиотекаря. Рука была невообразимо холодной, но в ней еще теплилась жизнь.

Веки умирающего дрогнули, потом с трудом приподнялись. Зрачки обратились к юноше. Поймав этот взгляд, Бенжамен неловко улыбнулся и наклонился вперед, когда старик заговорил.

— Как поживает «варвар»? — спросил он едва слышно, не имея сил улыбнуться.

— Хорошо, брат мой… Очень хорошо, — ответил послушник, почти не удивившись. — Он поручил мне…

— Не стоит… — Старик надолго замолчал, а потом, не сводя глаз с юноши, продолжил: — Вы оба… Вы ведь не отступились, правда?

Бенжамен нахмурился, защищаясь, но тут же сообразил, что здесь не время и не место разыгрывать оскорбленную невинность.

— Нет, брат мой.

— Что вы нашли?

— Теперь не осталось никаких сомнений в том, что в правление отца де Карлюса в монастыре произошло что-то очень важное. Мы с братом Бенедиктом полагаем, что одиннадцать монахов, порученных его заботам, умерли, и он подобрал им замену, скрыв это от всего остального мира. Мы не знаем, почему он так поступил, но причина, должно быть, ужасна. Никто здесь не хочет верить, что тот, кто стал потом отцом Амори, появился в монастыре только в 1223 году. Но это правда, и я думаю, что вам она известна.

Брат Рене опустил веки. Бенжамен спокойно продолжал:

— Мы с братом Бенедиктом уверены, что этот Амори был единственным человеком, который знал, что произошло, мы также думаем, что его судьба подскажет разгадку. Иначе быть не может. Отец де Карлюс вынужден был рассказать преемнику если не всю правду, то хотя бы ее часть. Должно быть, он напугал его, заставил дать клятву, чтобы скрыть все то, что Амори мог бы обнаружить впоследствии. И благодаря вам… благодаря муке… помните? Я отыскал и расшифровал завещание отца Амори. Должен вам сказать — мы было решили, что достигли цели. Мы решили, что он не выдержал приближения Страшного суда; что он, быть может, спрятал исповедь в своей могиле. Признаюсь вам, брат мой: мы дошли до того, что осмелились осквернить прах отца Амори. И, как выяснилось, напрасно, потому что никакого документа там не было. Мы ошиблись… Не буду скрывать, я совершенно пал духом.

Брат Рене, собрав последние силы, повернулся лицом к собеседнику:

— Нет… Вы не ошиблись, друг мой…

Бенжамен не сразу поверил своим ушам.

— Правда, нам никак не хотелось верить, что…

— Вы просто опоздали, — прервал его брат Рене.

Бенжамен широко раскрыл глаза от ужаса и надежды.

— Вы хотите сказать, что кто-то его нашел?

— Не кто-то, а я! До вас только я один знал о существовании завещания. И точно так же, как и вас, оно направило меня к могиле… Сначала я испугался, что оно сгорело при пожаре. Но вы его нашли.

— Вы были там, в крипте? — недоверчиво спросил Бенжамен.

— Да… Бог да простит меня… Двадцать лет тому назад… И я нашел манускрипт… в кожаном футляре… под подушкой, на которой до сих пор покоится голова отца Амори. Должно быть, он попросил своего преемника об этой небольшой милости… Тот сдержал слово… Никто не знал. Никто до меня.

— А что в завещании, брат мой, что в завещании? Оно цело?

— Это первый документ, который я спас из огня… Я позвал вас… чтобы отдать его вам… Он лежит прямо позади вас, в ящике стола…

Бенжамен машинально обернулся: он хотел тотчас же увидеть.

— Не волнуйтесь, у вас будет много времени, чтобы попытаться его понять… Но не спешите радоваться… Этот документ только приподнимает завесу.

— Но, брат Рене, почему я? — спросил послушник.

— Почему вы?.. Знаете ли, я был старым эгоистом. Так часто бывает с нами… Мы так верим в провидение и Господа, пребывая в убеждении, что наш ближний испытывает то же самое, что не считаем нужным давать умирающим хоть немного человеческого тепла. В этом, возможно, нет нужды, но все же… В последнее время я чувствовал на своей руке вашу руку… Теперь моя очередь что-нибудь вам дать… Я доверяю вам тайну, я знаю, что вы будете биться на стороне добра. Но дорога к истине будет длинной.

— А брат Бенедикт?

— Расскажите ему о вашем трофее, если сочтете нужным… Вам решать… Кто знает, может быть, с его помощью я сумел бы сделать больше… Он очень силен, будьте уверены… Разобрать почерк отца Димитриуса — это уже что-то, поверьте мне… И все только для того, чтобы узнать, что Амори поступил в монастырь в 1223-м… И не выяснить, откуда это стало известно самому Димитриусу…

— Вы знаете, кто ему это сказал! — воскликнул Бенжамен.

— Никто ему ничего не говорил, даже сам Амори! — ответил умирающий твердо, насколько мог. — Он это узнал так же, как и я… случайно… И эта дата его не насторожила… В то время он не мог еще догадаться о противоречии…