Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Корджева Елена. Страница 29

От Петериса по-прежнему не было никаких вестей, зато голос из радио настойчиво рассказывал о положении на фронте. И теперь чаще и чаще звучало слово Ленинград.

Карту Густа уже и не убирала. Папа часами сидел, глядя на неё и перемешивая воздух над бумажным листом большими натруженными ладонями. Надрав щепочек, он раскладывал их, отчетливо обозначая линию фронта. Становилось ясно, что немецкая власть, казалось, так прочно утвердившаяся, вовсе не является чем-то незыблемым. Русские войска теснили германскую армию и на юге и на севере. На севере… Почти рядом. Папин тренированный работой резчика глаз улавливал малейшие изменения на карте. Со всей очевидностью война катилась назад.

Им с папой не нужны были слова – во многом они понимали друг друга, едва обменявшись взглядами. Если русские возьмут Латвию, а то, что они её возьмут, почти не вызывало сомнений, вряд ли у Густы получится поехать в Дортмунд. Нужно будет выживать здесь. Ключевым тут было слово выживать. Слишком много опасностей подстерегало маленький хутор на пути большого военного вала, катившегося обратно к Европе.

К весне они услышали о партизанах.

Впервые слово прозвучало на радио уже давно, и Густа даже залезла в словарь, чтобы выяснить, что же оно означает. Словарь говорил о приверженцах какой-то группы, но, судя по речам диктора, русские партизаны были приверженцами Красной армии и нападали на немецкие эшелоны.

Сейчас радио вновь вещало о партизанах, но уже совершенно в другом формате. Местная станция голосом коменданта пугала персональной ответственностью населения в случае поддержки партизан на местах. Из речи стало понятно только одно – партизаны появились в Латвии. Вероятность того, что партизанам зачем-то понадобится уединенный хутор в лесу, казалась небольшой, но полностью исключить её было нельзя. С их-то везением могло произойти всё, что угодно.

Долго ждать не пришлось. Холодной мартовской ночью в дверь постучали. Папа, в одном белье вскочивший с кровати, ринулся к двери.

Густа, чей сон с детства был чуток, проснулась тут же и подняла с подушки голову, прислушиваясь к темноте. Темнота была явно не пустой. Вот знакомо заскрипела половица и снова навалилась страшная тишина.

Не в силах больше терпеть неизвестность, Густа вскочила и, накинув на себя полушубок, каждую зиму занимавший место в ногах постели, тихонько приоткрыла дверь из своей комнаты в большую – родительскую, которую тусклым серебром заливал свет неполной пока луны. Темнота для этого света была непроницаемой, зато его вполне достаточно, чтобы бликовать на металлическом дуле, которое держал в руках кто-то, едва не с головой замотанный в широкий шарф. Пистолет был направлен на папу, испуганно пятящегося к кровати. Нужно было срочно что-то делать. Бесшумно затворив дверь, Густа кошкой метнулась к занавеске, за которой хранился их семейный арсенал. Уроки Петериса помнились отлично, ей не составило труда проверить обойму и снять оружие с предохранителя. Теперь она не имела права ни бояться, ни отступить. Вновь приоткрыв дверь, она обнаружила, что незнакомый человек медленно, но верно продвигается вперед, почти уже совсем оттеснив папу к стенке. Зато сам он стал крайне уязвим, стоя как раз напротив светящегося серебряным светом окна.

– Брось оружие, – Густа сама удивилась, как четко прозвучала её команда, в унисон со звуком возводимого курка.

Человек вздрогнул, и девушка вдруг испугалась, что сейчас он выстрелит первым. Но нет, рука с оружием опустилась, и незнакомец заозирался, не в силах понять, откуда грозит опасность. Секундного замешательства непрошеного гостя хватило, чтобы в процесс вмешалась третья сила: Гиртс, как видно, тоже давно проснулся и тихо лежал, ожидая своего звездного часа. Воспользовавшись заминкой, парень мгновенно замахнулся удачно подвернувшимся поленом и с гулким стуком обрушил его на голову незнакомца. Тот, на секунду удивленно застыв, выронил пистолет и вдруг начал валиться вперед и вбок, застыв на полу какой-то несобранной кучей. Поняв, что опасность отступила, папа проворно поднял пистолет. Вия тем временем уже зажигала свечу, тут же заставившую мрак отступить, спрятаться по дальним углам.

В доме вновь стало тихо, и слышно было, как сопит за приоткрытой дверцей завозившаяся было Эмилия. Ни маленький Кристап, ни умаявшаяся с малышом за день Марта так и не проснулись.

Свеча горела, рухнувший посреди комнаты человек лежал, не шевелясь, а над ним сгрудилась семья, направив на нарушителя спокойствия весь имевшийся в запасе арсенал – два пистолета, полено и свечку. Они стояли не шевелясь, и только прерывистое дыхание выдавало напряжение, охватившее каждого.

Наконец куча на полу заворочалась, и из неё поднялась голова с мутно глядящими глазами. Сфокусировав взгляд и разглядев угрозу, человек почему-то больше всех испугался не пистолетов, а полена:

– Ты, парень, больше не бей. Рука у тебя тяжелая.

Сиплый простуженный голос почему-то разрядил обстановку.

– Отец, прости, я только попугать хотел, пистолет не заряжен.

Папа с недоумением посмотрел на свою руку, только сейчас обнаруживая, что держит какое-то подозрительно легкое оружие.

– Зато мой заряжен, – Густа была настроена решительно.

– Вижу, – пришелец наклонил голову и почти бесшумно сквозь зубы застонал. – Эх, приложил-то как. Можно, я сяду, а то голова раскалывается?

Поскольку никто не возражал, он тяжело и как-то неуклюже завозился на полу, устраиваясь поудобнее. Когда первая суматоха улеглась, стало понятно, что мужчина, хоть и большой и незнакомый, но какой-то не слишком страшный. Да и оружие не заряжено.

– Я тут, собственно, за помощью к вам…

– Ничего себе, помощь! – папа, обычно спокойный, в этот раз разозлился. – В темноте, спросонок да под пистолетом, это за помощью теперь так ходят!

Отец был зол не на шутку, потрясение, пережитое им, и впрямь было страшным.

– Прости, отец. Я же не знал, вдруг у тебя оружие есть или закричишь, может, – голос с пола звучал виновато. – Я же не подумал…

– Вот то-то, что не подумал! – папа никак не мог успокоиться, – А я всё равно кричу, и оружие у меня есть!

– Ты кто? – вмешалась держащая твердой рукой свечу Вия. – И зачем пришел?

Вопросы были резонные, и все замолчали, ожидая ответа.

По-прежнему держась за голову, мужчина вторично осмотрел столпившихся вокруг него людей в исподнем и, вздохнув и почему-то мелко перекрестившись, как с обрыва в прорубь выпалил:

– Партизан я, Вилнисом зовут.

– Ох, – вздох Вии, казалось, был каким-то общим вздохом семьи. Вот не было печали, а едва по радио про партизан сказали, так тут и на тебе, напасть и явилась. Густа растерянно посмотрела на папу, вернувшему ей такой же робкий взгляд.

Пока семья играла в гляделки, из двери в большую комнату просунулась голова пробудившейся Марты. Обнаружив, что все стоят вокруг сидящего на полу незнакомца, она задала вполне своевременный вопрос:

– Это кто?

– Партизан, Вилнис какой-то, – папа никак не мог успокоиться.

– Не какой-то, а Вилнис Мазиньш, – обижено протянул с пола незваный гость, вызвав насмешливое хмыканье присутствующих [4].

– И чего этому Мазиню надо? – похоже, Марту спросонок не удивляла странность ситуации.

– Давай, рассказывай, – папа взмахнул рукой с зажатым в ней пистолетом.

Из короткого рассказа выяснилось, что этот Мазиньш вовсе не единственный партизан, что в лесу есть целый отряд и что они сегодня ночью устраивали засаду на дороге. Поэтому пистолет и не заряжен – патроны закончились, и они вынуждены были отступить обратно в лес.

Но вот тут-то и случилась незадача, напарник в темноте упал и ногу повредил – идти не может. Вот он, Вилнис, и пошел искать подмогу, чтобы приютить раненого в тепле, пока партизаны смогут забрать его «в отряд».

– Ну и где же он, напарник твой?

– Да, собственно, тут, неподалеку в лесу, – Вилнис махнул рукой, – туда метров пятьсот будет.