Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Корджева Елена. Страница 30

– В лесу, – Марта с шумом вдохнула воздух.

«Ах, да», – вспомнила Густа историю, приключившуюся с сестрой. Ту – двенадцатилетнюю девочку – однажды едва не задрал волк. Зачем она зимой выходила за ограду, теперь уже и не вспомнить, но зверь тогда подошел к хутору гораздо ближе, чем на полкилометра. Спасли ребенка тогда только проворные ноги и громкий голос, услышанный взрослыми. С выбежавшими навстречу родителями хищник тягаться не решился и скрылся в лесу, оставив напуганную и осипшую девчонку в целости и сохранности.

Эту историю вспомнили все, и мама тревожно посмотрела на дочь. И в эту же минуту, в унисон с общими мыслями в доме послышался далекий волчий вой.

– Волк! – брошенный клич привел в движение всех, даже Гиртса, ничего не знавшего об этой истории.

Сама мысль о том, что беззащитный, не способный ни убежать, ни защитить себя человек может быть разорван голодным хищником, заставляла торопиться. Вилнис с некоторым недоумением смотрел, как только что наставлявшие на него пистолет хуторяне мечутся по дому, с невероятной скоростью натягивая на себя теплую одежду. Уже через считанные минуты папа, Гиртс, Густа и Марта были готовы мчаться на помощь, оставив Вию с детьми.

Они бежали через заснеженный зимний лес, встретивший их сырым холодом и поземкой – поднималась буря. Вилнис, даром что казался неуклюжим увальнем, уверенно вел по едва видному следу к месту, где оставил товарища.

Успели они вовремя – зверь, как видно, был бывалый, пуганый и не решался сразу приблизиться к человеку, размахивавшему железным предметом, густо пахнущим порохом. А заслышав приближающуюся группу, он и вовсе поторопился убраться подальше. О волке больше можно было не волноваться. Тем более, что у Густы за поясом был пистолет, очень даже отлично заряженный, да и сама она готова была дать отпор любому, если потребуется.

Однако в этот раз нужда возникла совсем в другом: при одном взгляде на неестественно согнутую ногу лежащего у корней большой сосны человека становилось ясно – сам он на эту ногу долго не сможет ступить. Командование принял на себя папа, запаливший предусмотрительно прихваченную с собой лампу. Гиртс, снабжённый четкими указаниями, со всех ног помчался обратно к дому, а остальные в ожидании обступили лежащего. Тот с тревогой вглядывался в незнакомые лица, переводя время от времени взгляд на Вилниса, а точнее – на цветущую пышным цветом увесистую шишку его на лбу. Шишка родилась от соприкосновения с полом после удара поленом по макушке. Макушку просто не было видно.

Наконец Вилнис решился рассказать о ночном происшествии:

– Слышишь, командир…

К моменту возвращения Гиртса уже не только была рассказана история, но стало известно имя страдальца: партизана со сломанной ногой звали Арман Розе. Гиртс принес старую попону и две больших слеги, оставшиеся после постройки свинарника. Приладили попону и соорудили что-то наподобие носилок. но идея тащить пострадавшего по снегу потерпела крушение тут же. Несмотря на наскоро прилаженный лубок, при первой же коряге, предательски припорошенной снегом, на которую наткнулись волокуши, человек на них вскрикнул и потерял сознание от боли. Пришлось всю дорогу нести его на руках. Сестры шли рядом, и Густа подумала, что вот так же они когда-то несли вместе раненого папу. Ей стало отчего-то очень горько оттого, что вот так дружно и слаженно они действуют только в момент опасности. «Как бы сделать так, чтобы это единение было, а никаких трагических ситуаций – не было», – думала Густа, внимательно переставляя ноги по снегу и чувствуя рядом плечо сестры.

Наконец кавалькада добрела до хутора.

Гиртс уступил раненому свою кровать и тот, намерзшийся и измученный, тут же забылся на ней тяжелым сном. Остальным было не до сна – за помощь партизанам радио обещало немедленный расстрел.

– Вы когда его заберете? – папу терзало беспокойство за безопасность семьи.

– Я – в отряд, – Вилнис машинально поднес руку к голове, на которой красовались здоровенная ссадина и густо-фиолетовая шишка. – Командиру доложу, он решает.

Это было понятно. Как понятно и то, что в ожидании решения семья находится в опасности. Но вопрос о том, чтобы оставить человека без помощи, даже не обсуждался. С тем и закрыли дверь за ушедшим. И снова легли спать.

Изрядно припозднившимся утром, допивая кофе, папа задумчиво смотрел на, беспробудно спавшего незваного гостя:

– Мать, он проснется, ты лубок не посмотришь? А то мы, сама знаешь, в темноте прилаживали.

– Посмотрю, конечно.

Звать врача – все понимали – значило, подписать себе смертный приговор, а руки Вии выходили не одну животину. В конце концов, нога и есть нога, что коровья, что человеческая: сложить, прочно привязать и – жди себе, пока зарастёт.

Но папа продолжал смотреть на чужака, а его большие мозолистые руки двигались в такт мыслям, помогая решить сложную задачу безопасности семьи. Приняв в итоге какое-то решение, он встал:

– Густа, я в твоей комнате поработаю немного.

Если папа брал инструмент, вопросы были лишними. Он знал, что делает. И до вечера в комнате Густы стояли стук и скрип, наполняя дом запахом свежей сосновой стружки.

Наконец дверь в комнату открылась, и взоры присутствующих обратились на усталого, но, кажется, довольного собой хозяина:

– Готово. Я тут подумал, пока тебя заберут, я семьей не могу рисковать.

Мужчина на постели кивнул. Риск действительно был велик.

– Но и выбросить тебя на мороз, тоже – не по-божески.

И с этим невозможно было спорить.

– Ты на одну ногу можешь встать?

«Гость» нерешительно завозился, пробуя сесть, но вмешалась Вия:

– Без костыля не удержится, слабый пока. А что надо?

– Ладно, подсобим, – папа отложил инструмент. – Переселять тебя будем.

Папа трудился не зря. Зайдя в комнату, Густа сразу увидела перемену – кроватка Эмилии переместилась к закрытому занавеской шкафу с потайной стеной. В остальном, если не считать ковра из свежих, вкусно пахнущих стружек, ничего не изменилось.

– Придется тебе, дочка, потерпеть, сама знаешь, твоя комната – самая безопасная.

И папа с гордостью мастера предъявил результат труда. Это было виртуозно. Потайной шкаф так и остался потайным. Но за занавеской появилось отдельное пространство, что-то вроде вертикального ящика, где мог поместиться стоящий человек, полностью укрытый от посторонних глаз. Кровать стояла рядом.

– Вот, смотри, – Арман, уже перемещенный на новое место и так во все глаза смотрел на хозяина, – здесь нажимаешь, он открывается. Тебе надо только там спрятаться. Внутри я полочку приладил, совсем сесть не получится, но полегче будет. Лучше уж на одной ноге постоять, чем с двумя – в могиле лежать.

Спорить не приходилось – Янка был полностью прав.

Дом потихоньку успокаивался.

Уложив Эмилию, Густа вышла на крыльцо. Ветер к ночи успокоился и снежная пыль, столь щедро рассыпаемая им по двору, улеглась ровным белым покровом, скрыв следы и заметя даже тропку к хлеву. Хутор вновь затерялся в лесу, укрывшись белым одеялом, слегка искрящимся под тусклым светом звездного неба. Густа смотрела на звезды, а звезды холодно и отстраненно смотрели на стоящую на крыльце Густу.

– Они не помогут.

Оказалось, что на крыльце она не одна. Папа набросил ей на плечи полушубок и в ответ на молчаливый вопрос пояснил:

– Звезды – как глаза ангелов. Они смотрят, но помочь не могут. Они так же светили и в Гефсиманском саду, когда Иуда творил свой поцелуй. Их удел – смотреть. А наше дело – не забывать, по чьему образу и подобию мы созданы.

Густа кивнула, соглашаясь. Удивительно, как они с папой всегда понимали друг друга без всяких лишних слов. Да и о чем говорить? Жизнь – странная штука. Иногда ты чувствуешь, как неведомые силы несут тебя, словно песчинку, сминая мечты и чаяния, сдирая заживо кожу, как ненужную более бумажную обертку, коричневую и шуршащую. И вместе с оберткой от тебя отрывается часть души и улетает прочь, унося с собой то, без чего, казалось бы, невозможно прожить более ни дня. Но ты остаешься, измученный и израненный, но живой. А звезды только смотрят на тебя, не в силах ни помочь, ни изменить то, что происходит.