Кровавое копье - Смит Крейг. Страница 81
До прыжка Кейт думала только о том, чтобы поразить цель. Цель. Вот как она теперь называла мужчину, за которым была замужем. Прежде чем взяться за дело, она, как и всегда, просчитала все до малейших деталей. Теперь с этим кончено. Все должно случиться так, как она планировала, — или иначе. Больше никаких уточнений, никаких улучшений в продуманном плане. Это уже не цель. Это Роберт: предатель, наемник, киллер, лжец, вор. «Бывший» — в самом горьком смысле этого слова.
Когда они раньше говорили о человеке, убившем Роберта, Ти-Кей в какой-то момент нарисовал его психологический портрет и предположил, что этот человек — трус, которому не хватает мужества справиться с собственными проблемами. Тогда было приятно бросить такое обвинение ненавистному и неведомому противнику. Теперь, когда Кейт знала, за кем она пришла, она не была готова признать этого человека трусом. Безусловно, храбрости Роберту не занимать. Он примет бой и, если сумеет, убьет ее. Но что-то в его характере она не могла уловить, не могла дать этому определение. Каким бы он ни был социопатом, все же определенные чувства у него имелись. «Перережь веревку». Он нарочно столкнул ее с обрыва. Теперь она знала это, но еще она помнила, что ее трос был привязан к страховочному крюку. Роберт столкнул ее в пропасть, но он не пытался убить ее. И сам веревку не перерезал, что без колебаний сделал бы, если бы хотел ее убрать. Он дал приказ одному из австрийцев, да и то с запозданием.
Почему? Кейт по-прежнему не могла понять, что было в глазах того человека, который склонился с уступа, когда она висела над пропастью. Возможно, он все же был влюблен в нее. Как жаль, если это так! Во всяком случае, роль влюбленного он разыгрывал очень умело. В последние дни перед восхождением, как теперь вспоминала Кейт, Роберт порой впадал в задумчивость. Он словно бы мучился, пытаясь принять какое-то решение. И в ту ночь на Айгере он был какой-то меланхоличный. Размышлял? Взвешивал все «за» и «против», гадал, стоит ли терять ее вместе со всем остальным? Думал о том… чтобы не убивать ее? Хотел рассказать ей, что попал в беду? Надеялся, что она пустится в бега вместе с ним? А ведь ему нужно было только попросить. Она бы пошла за ним хоть на край света. В тот момент Кейт не стала бы рассуждать: ей было плевать на предрассудки, только любовь руководила ею. Так почему же он ничего не сказал ей? Зачем повел в горы, чтобы она там погибла?
Возможно, это не имело значения. В ту ночь он сделал свой выбор, а потом и для нее и для него жизнь продолжалась, но все же отказ Роберта перерубить тогда веревку до сих пор не давал Кейт покоя. Это было так легко и просто сделать. Роберт не видел ее. Перед ним был просто кусок троса. Он мог перерезать его сам, а не приказывать австрийцу. Напрашивался единственный логический вывод: он все же питал к ней какие-то чувства и не мог заставить себя убить ее собственными руками.
И сильнее всего Кейт ненавидела Роберта вот за эту искорку человечности — если это действительно была человечность. Из-за этого она сомневалась в себе и в том, что делает. Бывший муж становился не просто подлым трусом и предателем, которого следовало уничтожить. Много лет Кейт оплакивала его, и ей так хотелось скорее с ним покончить. Она желала, чтобы он испытал такую же боль, какую причинил ей. А вместо этого она в последние мгновения перед тем, как раскрыть парашют, думала о том, почему же он сам не перерезал веревку!
Роберт был для нее важнее всех на свете, она ставила его даже выше отца. Она позволила Итану оказаться в тени Роберта. И Итан, самый умный, самый отважный мужчина из всех, кого она только знала, без ропота, без жалоб терпел то, что она постоянно сравнивает его с другим. Он принял второе место после погибшего, потому что только такое положение она ему отводила. И при всем этом он ни перед чем бы не остановился ради нее. Он даже позволил ей действовать в одиночку, поскольку это была ее война. Ти-Кей отговаривал ее, а Итан с ней согласился, потому что понимал ее. И это было очень важно для Кейт. Даже если она погибнет, это ее месть, это то, что она мечтала совершить больше десяти лет.
Роберт разыгрывал влюбленность. И если, в конце концов, любовь настигла его и у него действительно появились какие-то чувства, он не позволил им увести его с намеченного пути. Он переборол любовь к ней ради денег. Вот в чем все дело. В глубине души он всегда оставался мошенником. Ради своих целей он играл доверием людей. Все в нем было показное: сдержанная приятная улыбка, изысканное, но не колкое остроумие. А там, где у других сердце и душа, у него зияли пустоты.
Даже Лука знал это. Вот почему он обучил ее боевым искусствам. Предавать партнера он бы не стал: он дал клятву, как и Джанкарло, но хотел, чтобы она была готова к схватке, если сама разыщет Роберта.
Именно такие чувства вселял Роберт Кеньон в сердца тех, кто знал его по-настоящему.
Как только Карлайл понял, что случилось, он быстро придвинулся к Ирине, прикоснулся к ней и прошептал:
— Здесь кто-то есть!
Так он сказал, а подумал: «Кейт!»
Ирина пошевелилась, но Карлайл не видел ее до тех пор, пока она не подошла к окну и черный силуэт ее обнаженного тела не возник на фоне серого неба. Отвернувшись от нее, Карлайл нащупал брюки и футболку на стуле рядом с кроватью. Потом нашел в гардеробной горные ботинки с рифленой подошвой и куртку. Взял пистолет и кобуру с прикроватного столика.
В этот момент он услышал звон разбитого стекла в домике у ворот.
Парашют раскрылся с уверенным хлопком. Последние несколько сотен футов Кейт предстояло пролететь с менее пугающей скоростью. Надев очки ночного видения, она несколько секунд осматривала дом сверху и работала с парашютными стропами. Она хотела приземлиться на крышу, но прежде ей нужно было определить направление ветра. Вблизи гор всегда существовали восходящие воздушные потоки, впрочем, обычно легкие и недолгие, как весенние ливни.
Кейт посмотрела на домик у ворот и перевела взгляд на гору, возвышавшуюся за фермой Бартоли. Когда она приезжала сюда с Лукой, который обучал ее искусству боя, она, бывало, часами лазала по этим скалам без страховки — по настоянию Луки. Неделями она отрабатывала меткость стрельбы и приемы отключения сигнализации. Поначалу скалы пугали ее, но потом именно там она начала яснее мыслить, именно там Кейт на час-другой словно обретала то чувство чистоты, которое утратила на Айгере.
На высоте пятисот метров Кейт сообщила Мэллою о своем местонахождении. На высоте триста метров она пошла по плавной дуге и наконец поймала восходящий поток ветра. Потянув левой рукой обе клеванты, Кейт вытащила из кобуры на бедре ручной гранатомет. Оружие представляло собой нечто вроде слишком большого револьвера. Кейт выпустила три гранаты по окнам домика у ворот. Услышав звон стекла, она выбросила оружие.
Карлайл подошел к окну спальни. На темной лужайке черными пятнами выделялись тени деревьев и коттеджа охраны. Кейт где-то там. Просто он пока не видит ее. Он всегда знал, что она появится именно так, — когда позволял себе такие мысли.
«У ада нет злости». [44]
Три взрыва подряд сотрясли дом у ворот, затем, взметнув струю дыма и пламени, сдетонировал газопровод. На несколько мгновений свет озарил лужайку.
— Что случилось? — спросила Ирина.
— Коттедж охраны, — отозвался Карлайл.
Полицейский налет выглядел бы иначе. Это была Кейт.
— Сколько их там, Дэвид?
Карлайл обшаривал взглядом темноту. «Кейт, Итан Бранд и Мэллой», — подумал он. Они вместе вернулись из Гамбурга и пришли по его душу. Джанкарло предупреждал, что все так и будет.
— Не знаю. Никого не вижу…
Кейт плавно снижалась к покатой крыше, ловя ветер, чтобы в последний момент мягко спланировать и встать на здоровую ногу.
Приземлившись, она быстро освободилась от парашюта и обернула его вокруг одной из печных труб, чтобы не выдать своего местоположения. Затем она сняла с ремня свернутый в моток длинный трос и привязала его к трубе, которой заканчивался дымоход над камином, стоящим в хозяйской спальне. Туго натягивая веревку, она пошла по крыше. Перегнулась через карниз, чтобы посмотреть на окна, и, спустив трос вниз, определила, какая длина ей понадобится.
44
«Hell hath no fury like a woman scorned» — «У ада нет такой злости, как у оскорбленной женщины». Цитата из трагедии У. Конгрива «Невеста в трауре».