Под знаком Близнецов - Серова Марина Сергеевна. Страница 38

– Мы не собирались причинять вред семье Берегового, – сказал Давид. – Но когда мы узнали, что семья покойного собирается за границу… да не куда-нибудь, а в Швейцарию… На наши деньги! Тут мы не могли больше ждать. Стоило им уехать из страны, как алмазы стали бы для нас недоступны. Пришлось выписать из-за границы ребят, которые уже исполняли для нас кое-какую работу, правда давно.

– Ага, кажется, я догадываюсь, чем вы занимались после Мозамбика…

Давид кивнул:

– Вы умная барышня. Да, нас именно к этому и готовили, так что мы работали строго по профилю. Помогали некоторым неустойчивым режимам смениться. Приторговывали оружием. Ну и так далее.

Да уж, представляю себе это «и так далее»… Наркота, что ли?

– Неужели вы не заработали на приличную старость? – язвительно поинтересовалась я, пытаясь незаметно освободить руку. Как стянули-то, мастера своего дела…

– Ну почему же! – оскорбился Давид. – Мы люди небедные.

– Последние годы были для нас не очень удачными, – встрял Голиаф.

– Что, мировой экономический кризис? – поддела я.

– При чем тут кризис?! Просто наши молодые партнеры, скажем так, не оправдали ожиданий.

– Кинули вас, как лохов, да? – посочувствовала я.

Голиаф сжал челюсти. Давид побарабанил пальцами по столику.

– Не кинули, нет. Попытались. Эти щенки дорого заплатили за свое предательство… Но налаженные каналы поставок были нарушены. Это ведь рынок, дорогуша. Если экономическая ниша остается незанятой, ее немедленно захватывает кто-то другой. Пока мы были заняты своей личной войной…

– Вас выкинули с рынка, – закончила я вместо старика. – И тут вы вспомнили старую историю про алмазы.

– Это для вас «старая история», – мягко проговорил Давид. – А для нас она по-прежнему актуальна. Мы дорого заплатили за нее… Долгие годы в этом проклятом климате, побои, постоянный страх… Смотрите.

Давид поднес правую руку к моим глазам. На руке не было ногтей, кожа такая, как после тяжелого ожога.

– Сочувствую, – сказала я.

– Башир! – скомандовал Давид, и косоглазый наемник вторично отправил меня в аут.

Я очнулась от того, что чьи-то руки проворно шарили по моему телу. Я открыла глаза. Рядом со мной на корточках сидела Маша и незаметно развязывала узлы веревки.

– Подлец. Ну какой подлец! – всхлипывала девушка. – И подумать только, что я собиралась за него замуж!

Я догадалась, что речь идет о Глебушке.

Я скосила глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит. Неужели никто не видит, как горничная пытается меня освободить?!

Причину странной рассеянности злодеев я разглядела сразу. Голиаф лежал на полу, держась за сердце и судорожно хватая воздух посиневшими губами. О, это я его довела, не иначе! Давид хлопотал около друга, и все наемники смотрели в ту сторону. И Глебушка таращился туда же.

– Быстрей! – прошипела я. Маша дернула в последний раз, и я почувствовала, как по затекшим рукам побежали мурашки. Я подвигала руками, восстанавливая кровообращение.

– Не смей умирать, – повторял Давид, растирая руки товарища. – Мы еще не закончили! А как же Ницца? Мы ведь хотели туда поехать, помнишь? Держись! Вот, выпей еще одну!

Он поднес Голиафу пузырек с таблетками и стакан с «Маргаритой». Тот глотнул и закашлялся. Давид в ужасе уставился на стакан, потом заорал:

– Воды! Где там эта корова? – Это он о Маше. – Принеси воды, живо!

Маша пискнула и бросилась в кухню.

– Эй! Эй, вы, там!

Все повернулись на голос.

Глебушка стоял посреди гостиной, широко расставив ноги в берцах и улыбаясь.

– Вы чего, поверили этой д-дуре? Она вам соврала! На с-самом д-деле никто д-детей не увозил. Они здесь, с-совсем рядом.

Все смотрели на охранника как завороженные. Давид даже выпустил руку друга, и та со стуком упала на пол.

Это был звездный час охранника. Парень расправил плечи и выпятил хилую грудь. Не знаю, кем он себе казался в этот момент. Возможно, героем растрепанной книжки в мягкой обложке про спецназовца… Парень не понимал самого главного – что спецназовцы и прочие крутые парни, которыми переполнены телеэкран и книжные развалы, такие же люди, как и все прочие. У них болят зубы. От них уходят жены. У них старенькие родители и дача в восемь соток. И им каждый день приходится так же, как и все остальным, принимать решения, как поступить. Простить или отомстить. Сказать или промолчать. Поступиться совестью ради денег или слушать очередную порцию упреков от сына-подростка, что мы неправильно живем…

– Я могу сказать, где они. Легко.

Последнюю в своей жизни фразу Глеб произнес, даже не заикаясь. В следующую секунду я бросилась на него. Удар пальцами в горло убил его мгновенно. То есть Глебушка, пока падал, глядел на меня стекленеющими глазами, но спасти его уже было невозможно.

Я подхватила падающее тело охранника и прикрылась им от автоматной очереди, которой прошил меня Башир.

Большую часть пуль принял на себя Глебушка, а мне достались всего две. Одна навылет прошила плечо, сломав ключицу, вторая сорвала клок волос с виска вместе с кусочком кожи.

Я еще успела потянуться к автомату, когда наемники бросились на меня. Потом очнулась от автоматной очереди, сменившейся отчаянным собачьим воем. Судя по всему, прошло совсем немного времени – не больше получаса с тех пор, как меня ранило.

Оказывается, я лежала на полу. Что это за место? Не помню в доме такой комнаты – вообще без мебели. А, так это же «собачья»!

Я повернулась и с трудом села. Плечо резало точно пилой. Кровь из раны на виске заливала пол в том месте, где я лежала.

Все были здесь – в углу дрожала Маша, рядом бесформенной кучкой валялся Василий. Альберт с перевязанной головой поддерживал Катю. Гольцова сидела, держа на коленях застреленного бульдога. Я присмотрелась – это был Гитлер.

– Он бросился на косоглазого, – тихо проговорила Катерина, – и тот его застрелил. Бедный Гитлер…

Остальные бульдоги были здесь – Черчилль, Мао и Фидель как-то растерянно смотрели на труп товарища. В их идеальной собачьей жизни такое произошло впервые.

Гольцова подняла голову и поглядела прямо на меня:

– Спасибо вам, Женя. Если бы не вы, нас всех давно бы убили. Вы сделали все, что в человеческих силах. И даже сверх того.

Я осторожно потрогала свою голову правой рукой. Левую я смогу приподнять еще не скоро.

– Почему меня не прикончили? – удивилась я.

Все – Альберт, Вася и Маша – смотрели на меня с ужасом.

– Решили, что я уже мертва, да? – сама себе ответила я. Кажется, понимаю, что произошло. Ранение в голову было не опасным – пуля прошла по касательной, даже не сильно контузив меня. Повезло, что тут скажешь! Но со стороны все выглядело так, как будто мне залепили прямо в черепушку. Дело в том, что под кожей головы проходит множество кровеносных сосудов. Раны, даже не опасные, вызывают сильное кровотечение. Сейчас мой камуфляж типа «снежинка» был ярко-алым, и выглядела я как вполне убедительный труп.

Сверху донесся грохот. Я подняла голову и прислушалась:

– Что они там делают? Ремонт?!

Губы Катерины тронула слабая улыбка:

– Они ищут алмазы. Ломают мебель. Отрывают обшивку со стен. Вспарывают матрасы…

– «Двенадцать стульев», Ильф и Петров… – Я попыталась пошевелить левой рукой и тут же об этом пожалела. Когда огненные колеса унеслись прочь, я сказала: – Понятия не имею, где эти ваши алмазы. И знать не хочу. Но я так понимаю, они в безопасности, верно?

Гольцова кивнула. Злорадная улыбка на мгновение озарила ее лицо, как вспышка. Правая рука Кати распухла, сломанные пальцы торчали под неестественным углом. Порез на лице все еще кровоточил.

– Вы молодец, Женя. Вы до последнего пытались спасти нас. Жаль, что не вышло. Если бы я была с вами откровенной и вовремя рассказала про алмазы и про опасность, которая угрожает нашей семье… все могло бы быть по-другому.

– Сейчас это уже неважно, – сказала я. – Надо думать не о том, что могло быть, а о том, что делать дальше.