Поиск в темноте - Михеев Михаил Петрович. Страница 3

И вот я опять вошла в знакомый мне «дом под часами» на Красном проспекте, поднялась на третий этаж. И дверь мне открыл все тот же Борис Борисович, капитан Васильев, – правая рука полковника Приходько.

Встреча была назначена на девятнадцать ноль-ноль. Я пришла на полчаса раньше, зная, что Борис Борисович уже на месте. Обычно он был в курсе всех замыслов своего начальника и мог заранее кое-что рассказать. Встретил он меня, как всегда, приветливо, помог снять пальто, подвинул стул к радиатору отопления, помня, что при похолодании у меня частенько побаливает спина от радикулита, который я получила после своих подвигов на Обском море.

Он предложил мне чаю. Я решила дождаться полковника. Борис Борисович понимающе согласился – негоже подчиненным «гонять чаи» в ожидании своего начальства.

– Зачем вы полковнику понадобились, точно не знаю. Сегодня поутру у генерала коротенькое совещание было. Я там не был. А после совещания полковника целый день не видел. У нас тут одно «темное и мокрое» дело появилось, хотя оно и не точно по нашему ведомству, но, думаю, рассказать о нем стоит.

Так я впервые услыхала про Зою Конюхову.

– Поначалу все выглядело достаточно банально – подобралась стайка молодых людей, любителей веселой жизни. Мальчики – девочки, кафе – рестораны, танцы – словом, то самое… И попала в эту компанию молоденькая, совсем еще зеленая девочка. Не разглядела, что парни только снаружи интересные, а по сути пошлые и похабные. Однажды они напоили ее, грязно надругались и выбросили на улицу, как сломанную игрушку. Обыкновенная история, нередкая, к сожалению. Бывали у нас здесь такие девочки, и не раз. Некоторые рассказывали, некоторые молчали от стыда. С травмой на душе, но оставались жить. А вот она не захотела. Да и выпила в тот вечер много, как определили медики. Все и сказалось – алкогольная депрессия, психотравма – и девушки не стало…

Борис Борисович сидел возле стола и, легонько постукивая пальцем по клеенке, рассказывал мне эту историю, рассказывал неторопливо, обстоятельно, замолкая иногда на несколько секунд, как бы диктовал стенографистке протокол-заключение и подыскивал точные слова. Он ни разу не сбился с мысли, не забежал вперед, и каждая его фраза была логичным продолжением предыдущей, и слушать его было – одно удовольствие, если при этом еще забыть, что он рассказывал не содержание, скажем, прочитанного детектива, а реальную, совсем недавно случившуюся историю, грязную уголовную историю с трагическим концом… Документов при девушке не нашли, и следователь Никонов – который и приезжал на место происшествия, – получив заключение медицинской экспертизы, из которой следовало, что поступок девушки – не просто самоубийство, а такой вот опрометчивый ответ на совершенное над ней преступное насилие, тут же вызвал служебную собаку, снял туфлю с ноги девушки и вернулся на шоссе. Но собака от телефонной кабинки пошла не к девятиэтажке, как ожидали, а вернулась на обочину дороги, прошла десяток метров, спустилась на асфальт… и на этом ее поиск закончился. Судя по всему, девушку сюда доставили на машине, обнаружить какие-либо следы покрышек не удалось.

Следователь Никонов попросил шофера милицейской машины въехать на обочину и осветить фарами место, где стояла телефонная кабинка. И вот тут ему повезло – на мерзлой земле он разглядел уже затоптанный кусочек картона с надписью «Зуб. – 14». Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что это очередь к зубному врачу в одну из поликлиник города. И девушка могла выдернуть его из кармана вместе с носовым платком. По закону парных случаев следователю Никонову повезло второй раз – в первой же поликлинике, куда он обратился, признали картонный квадратик и методом исключения нашли фамилию больной, не явившейся к стоматологу.

Дальше все пошло быстрее.

В тот же день следователь Никонов побывал и в училище, и в общежитии.

Зоя Конюхова поступила в полиграфучилище, окончив восемь классов Тогучинской средней школы. Подруги по общежитию рассказали: по словам Зои, своего отца она не видела никогда, а ее мать, выйдя замуж еще пару раз, устроила дочь в училище, решив, что тем самым выполнила все свои родительские обязанности, и тут же уехала на БАМ, зарабатывать деньгу. Подруги рассказали также, что последние два месяца Зоя частенько, особенно по субботам, возвращалась в общежитие поздно, и от нее попахивало вином. Комендант общежития, не вникая в причины «аморального» поведения, устроила Конюховой разнос, пригрозив выпиской. Зоя Конюхова, обливаясь злыми слезами, заявила, что имеет право на личную жизнь и так далее. Поэтому, когда в прошлую субботу она не вернулась к ночи, подруги решили, что она уехала в Тогучин, пожаловаться на свою судьбу.

Что-либо наводящее на след ее городских знакомых подруги сообщить не могли. Однако добавили, что еще до того, как началось ее «аморальное» поведение, Конюхова, кажется, встречалась с Мишей Севиным из старшей группы линотипистов.

Характеристика, выданная завучем школы в адрес Миши Севина, была довольно прохладной. Правда, записей о каких-либо нарушениях дисциплины в личном деле не было, но и доброго о Севине завуч припомнить ничего не мог.

Поначалу и следователю Никонову Миша Севин не понравился. И разговорился с ним следователь не сразу. Юноша оказался с гонором и заявил, что да, он дружил с Зоей Конюховой, но два месяца тому назад они расстались, больше он с ней не встречается, что это его личное дело и он не собирается об этом что-либо рассказывать. Но узнав, что случилось, смешался, побледнел даже. Следователь было подумал, что он имеет какое-то отношение к этому грязному делу. Когда первое замешательство прошло, Севин рассказал следующее: в их районе есть кафе «Капельки», где по пятницам и субботам выступает джаз и устраиваются танцы. Два месяца тому назад он зашел с ребятами в кафе и увидел Зою за столиком в компании неизвестных ему молодых людей. От объяснений она отказалась, тогда он перестал с ней встречаться, но как-то случайно опять встретил ее возле кафе, в той же компании, и, похоже, – пьяную. Словесные портреты ее спутников нарисовал приблизительно, потом задумался и нерешительно добавил, что, пожалуй, может опознать их при встрече.

Причину своих колебаний он не объяснил, но его предложение было единственной ниточкой, за которую и ухватился следователь Никонов. И по его поручению в очередную пятницу оперуполномоченный лейтенант Сазонов (в гражданской одежде) и Миша Севин отправились в кафе «Капельки».

Кафе было переполнено, но официантка нашла им два места за столиком в уголке.

Танец следовал за танцем, разглядеть кого-либо за плотной толпой не было возможности. Севин решил обойти зал по кругу, поближе приглядеться к присутствующим. Лейтенант Сазонов предупредил его, чтобы он ни в коем случае в какие-либо разговоры не вступал, даже если и кого заметит.

Миша Севин ушел. Через какое-то время он вернулся и заявил, что никого из интересующих их людей не заметил. И сам предложил прийти в следующий вечер. У лейтенанта Сазонова на субботу было запланировано другое мероприятие, но ему понравилось усердие свидетеля, он отложил свои дела и в субботу тоже прибыл в кафе.

Как и в прошлый раз, Севин пошел по кругу, и Сазонов потерял его из виду в плотной толпе танцующих. Он прождал его шесть минут – проверил по часам, – забеспокоился и отправился следом. Обошел зал, затем спустился вниз в вестибюль, где кроме гардероба находились и прочие подсобные помещения. Не увидев никого в вестибюле, лейтенант Сазонов, естественно, заглянул в мужской туалет.

Миша Севин лежал на полу, а возле него растерянно топтались два паренька, один из них с испугом смотрел на свои окровавленные ладони. По их словам, зайдя в туалет, они увидели молодого человека, запрокинувшегося в одной из кабинок, подумали – пьяный, подняли и заметили на груди кровь.

На какие-либо поиски уже не оставалось времени, и лейтенант Сазонов постарался сделать все, что мог. Он поставил швейцара к дверям туалета, сам позвонил в «скорую» и в милицию.