Дочь Льва - Чейз Лоретта. Страница 16

— Что они поют? — спросил он.

Эсме доела все без остатка и стояла у входа в палатку, придерживая полог рукой. Дождь ослабел, только слегка накрапывал.

— Это рассказ о победе Али-паши над Превезой, — ответила она. — Иногда он бывает бешеным, но он хороший военачальник.

Тенор выводил жалобный, похоронный мотив. «Наверное, влияние Востока, — подумал он, — там любят музыку в минорном ключе».

Она отпустила полог и прошла к центру палатки, где Вариан растянулся на коврике, брошенном поверх стопки одеял.

— Хотите, переведу? — Она грациозно опустилась на пол, скрестив ноги.

— Если про войну, то не надо. Я мирный человек. Ленивый бездельник, как я уже говорил.

— Njeryiploget, — сказала она. — Лежебока. Ленивые кости. Албанский язык на слух казался гортанным и жестким, как их грубые одеяла. Но когда на нем говорила она, резкие слоги казались легкими и звучными. Вчера ласковое пожелание спокойной ночи чуть не сгубило его. Воспоминание его растревожило.

— Научи меня, — попросил он.

Она подняла брови.

— Знаете, это древний язык, в нем много склонений. Похож на латынь, только звуки тверже. На согласных вы сломаете язык.

— Я не боюсь. — Он сменил лежачую позу на такую же, как у нее: сел, скрестив ноги. — Будет чем заняться до сна. К тому же это даст тебе прекрасную возможность высмеивать меня.

— Эфенди, я умру со смеху, и вам в качестве переводчика останется только Петро.

— Нет, я тоже умру, сломав язык.

— Ну ладно. Предупреждаю, это будет трудно. — Она призадумалась. — Сначала без склонений, а то вы расплачетесь. — Она подняла маленькую сильную руку. — Dore — рука. Есть определенная и неопределенная форма. Dore,dora. Но вы, наверное, не слышите разницу?

Он смотрел непонимающими глазами.

— Не важно, — терпеливо сказала она. — Никто не рассчитывает, что вы будете хорошим учеником. Скажите как можете.

— До-ла, — старательно произнес он.

— Нет-нет. Не «л», а «р». — Она пророкотала длинное «р», для наглядности приоткрыв рот.

Вариан был вполне способен произнести правильно, знал, что не следует с ней играть, но как было удержаться, когда она так искренне предлагала свой роскошный ротик для его обучения?

«Детский ротик», — укоризненно напомнил внутренний голос, но Вариан не стал его слушать.

Внутренний голос никогда не докучал придирками Вариану Сент-Джорджу, и сейчас для этого было неподходящее время. Вся его совесть держалась только на том, что он безнадежно дряхлый по сравнению с девочкой. Малейшего проблеска искушения будет достаточно, чтобы ее — совесть — придушить.

— До-да, — сказал он.

Она смотрела на него со стоическим выражением педагога, имеющего дело с умственно отсталым ребенком. Она стала искать существительные попроще, называла ему разные предметы в палатке, но все было ему не по силам. Вариан внимательно смотрел, слушал, а потом уродовал каждое слово.

Решительно настроившись научить тупоголового англичанина, Эсме придвинулась к нему, чтобы он лучше видел движение губ и языка.

— Кокё, — сказала она, показывая на голову. — Это же совсем английские звуки, правда? — Кончиком пальца она коснулась носа. — Undё.

Брови, глаза, щеки, уши, рот — она все перечислила, как евангелист, старающийся спасти душу грешника. Она была совсем рядом, так приглашающе близко! Ему хотелось дотронуться до нее, провести пальцем по шелковой, золотистой щечке…

— Gojё, — сказала она, указывая на рот. — Ну, давайте, это нетрудно.

О нет, у нее мягкий, влажный рот. Давайте, сказала она?

— Кокё,syrtё,undё, — внятно и нежно произнес он.

Он придвинулся к ней поближе. Он хотел этот ротик, и в этот момент это было все, чего он в мире желал и что знал.

— Gojё, — прошептал он и коснулся ее губами — самым легким из поцелуев, но что-то внутри его хрустнуло, и он испуганно отшатнулся.

Она перепугалась. Зеленые глаза от удивления широко раскрылись. А потом она отчаянно покраснела. Рука взметнулась и с такой силой хлестнула его сбоку по голове, что у него зазвенело в ушах и заслезились глаза.

— Не смешно. — Она принялась яростно тереть рот. Схватившись за голову, Вариан решил, что никогда еще не встречал отпора, так успешно сбивающего спесь. Изредка ему приходилось получать пощечины, хотя и не такие суровые, но никто еще не стирал его поцелуи с таким отвращением.

А чего же он ждал? Как он посмел осквернить ее невинный ротик? Черт, а как он мог этого не сделать, учитывая, каков он и как… очаровательна она? А она восхитительна, несмотря на потрепанное, грязное одеяние мальчишки и богопротивный Шерстяной шлем.

Но сейчас главная проблема — как ее успокоить. Он признался себе, что на миг сошел с ума, но сейчас был в полном рассудке. За стенами палатки — пьяные мужчины. Вариан примирительно сказал:

— Вчера поведение Петро тебе тоже не понравилось, но ты же не довела его до сотрясения мозга.

— Он меня не оскорблял! — отрезала она.

— Эсме, поверь, я не хотел тебя оскорбить.

— Знаю. Вы только хотели посмеяться надо мной. Делали вид, что не можете произнести ни слова, а сами…

— Ты смеялась надо мной много раз. Может, я хотел уравнять нас.

Она промолчала. Забавно— и, безусловно, очень удобно, — как легко она удовлетворилась объяснением, что все дело в мести. Вариан только желал бы, чтобы она приняла это не с таким угрюмым выражением лица. Он хотел поцеловать надутые губки, или пощекотать ее, или сделать что-нибудь такое, что бы не обидело ее гордость еще сильнее, ведь это привело бы его к неминуемой смерти. Действительно, можно подумать, что ему двенадцать лет. Наверное, это следствие преждевременного одряхления, результат многолетнего беспутства и…

— Ладно. Я делала из вас дурака, теперь вы то же сделали со мной. И все же я предупреждаю вас, эфенди: придерживайтесь только словесного мщения. Иначе по пути в Тепелину мы окажемся вовлечены в кровную месть. Оскорбить другого — это его ударить, — объяснила она, — и удар скорее всего будет вам возвращен. Однажды для кого-то из нас он может стать роковым.

Господь возлюбил эту девушку. Она не делает различия между поцелуем и оглохшим ухом. Говорит, тщеславный? В ее обществе недолго останешься тщеславным!

— Совершенно с тобой согласен. С поцелуем я переборщил. К счастью, ты мне сразу же отомстила, так что мне не надо будет мучиться всю ночь, гадая, какой жуткий способ ты изберешь, чтобы уравнять нас.

— Да, а мне не придется лежать без сна, выдумывая нечто достаточно страшное. — Она замолчала и слегка повернула голову, прислушиваясь.

Снаружи доносился только тихий шум дождя.

— Все спят, — сказала она. — Пора и нам. Помогая ей расстелить одеяло, Вариан с удивлением отметил, что она постелила его рядом с ним, как будто ничего не случилось. Она явно не предполагала, что получит «в отместку» поцелуй, который лишит ее девственности. В таком случае, если он начнет заверять ее, что ей ничто не грозит, это произведет обратный эффект и понапрасну ее встревожит. Может, он и поцеловал ее, но это было так коротко, что и поцелуем-то назвать нельзя, и, уж конечно, он не сделает попытки изнасиловать девушку, пока она спит. Он до нее не дотронется, сказал он себе. Он дождется, когда она заснет, а потом отодвинет свое одеяло на такое расстояние, чтобы даже бессознательно не смог бы ее коснуться. Господи, уныло подумал он, в таком случае у него не останется ни малейшей возможности вести себя неприлично.

Эсме проснулась в темноте от непривычного ощущения, что что-то на нее давит. Длинная рука обвивала талию, к спине по всей длине прижималось худое тело. Она была обернута в одеяло, как в кокон, мужское тело не касалось ее ни в одной точке, и все же она так остро чувствовала каждую его кость и мышцу, как будто лежала голой. От возникших в уме образов она покраснела и неловко завозилась.