Джоконда улыбается ворам - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 23

Комиссар аккуратно сложил газету и положил ее перед собой.

– Очень откровенно, не правда ли? – хмыкнул он.

– Я бы даже сказал, что более чем, – ответил потрясенный инспектор. – Интересно, как на это отреагирует Лувр?

– Не знаю… Какие-то меры в музее должны принять. Со своей стороны мы не имеем права оставлять без внимания подобную статью.

– Всецело с вами согласен, господин комиссар, – с готовностью отозвался инспектор.

– Я поручаю вам лично заняться этим делом и держать меня в курсе вашего расследования. У вас имеются какие-то соображения?

– Для начала я выпотрошу из этого «Острого пера» все, что он знает, – заверил инспектор.

– Что ж, приступайте, – кивнул комиссар. – Не сомневаюсь, что у вас получится.

Едва за инспектором закрылась дверь, Марк Лепен поднял трубку и набрал номер начальника таможенной службы.

– Господин Легро?

– Он самый. С кем имею честь вести беседу? – прозвучал настороженный голос.

– Вас беспокоит комиссар Марк Лепен.

– А-а, очень рад вас слышать, господин префект. Чем могу быть полезен?

– Сейчас мы расследуем дело о краже «Моны Лизы» из Лувра…

– Да, я в курсе, господин префект.

– Мы очень опасаемся, что картина может покинуть Францию, например, уплыть через Атлантический океан и осесть в какой-нибудь частной коллекции.

– Всецело разделяю ваши опасения, господин префект.

– Не могли бы ваши сотрудники предоставить нам полную информацию обо всех подозрительных личностях, отбывающих в Америку с картинами в руках или с грузом, напоминающим картины?

– Сделаю все возможное. В ближайшее время я вам перезвоню.

– Буду вам весьма благодарен.

Испытав чувство облегчения, комиссар положил трубку.

* * *

Редакция «Пари-Журналь» располагалась на одной из самых длинных улиц Парижа – Риволи, в глубине старинного квартала Маре, занимая на правом берегу Сены небольшой особняк. Довольно милое местечко, где старинные богатые здания стоят рядом с многоквартирными домами ремесленников и рабочих. Этот район несколько столетий назад начали осваивать еще тамплиеры, и вот теперь, по прошествии почти тысячи лет, можно было утверждать, что они не ошиблись в своем выборе: отсюда было недалеко до центра, весьма спокойно – можно было не только черпать вдохновение для статей, но и вкусно отобедать в одном из многочисленных ресторанов, рассеянных в округе.

– Вы не подскажете, где здесь кабинет журналиста «Острое перо»? – спросил инспектор у миловидной девушки с длинными русыми волосами, стоящей у окна и покуривающей длинную тонкую сигарету.

Удивляться не стоило, теперь таких женщин в Париже становилось все больше. «Эмансипация стремительно наступает, если так будет продолжаться дальше, то скоро они начнут носить брюки», – подумал инспектор, задержав взгляд на стройной фигуре в темно-синем приталенном платье.

– Поднимитесь на второй этаж, третья дверь с правой стороны, – последовал быстрый ответ.

– Благодарю вас, мадемуазель, – с чувством проговорил инспектор.

– Мне это ничего не стоило.

Толстые стены особняка спасали от изнуряющей духоты. Внутри здания было невероятно прохладно. Наверняка мраморным статуям, стоявшим на лестнице, лишенным всякой одежды, было до чрезвычайности зябко. Негромко постучавшись, инспектор вошел. Его встретила кабинетная тишина. В небольшой комнате стоял письменный стол, заваленный газетами и листками исписанной бумаги; в высоком стакане – перьевые ручки, испачканные черными чернилами. Вдоль стен громоздкие шкафы (не иначе как времен Генриха IV), а у окна модный секретер, выполненный из красного дерева. Видно, таким и должен быть кабинет журналиста.

Дверь широко распахнулась, и в комнату вошла та самая девушка, которую он повстречал у входа.

– Вы сказали, что здесь сидит «Острое перо», – скрывая неудовольствие, произнес Франсуа Дриу. – Однако я здесь никого не вижу.

– Я и есть журналист «Острое перо». Это мой творческий псевдоним. Так что вы хотели?

– Хм, вот как, – в недоумении протянул инспектор, досадуя на себя за то, что предстоит разбираться с этой худосочной малышкой. – Довольно неожиданно. Мы с вами встречались в Лувре, вы тогда задавали вопросы господину комиссару, но сейчас вы выглядите как-то иначе.

– Все верно, – девушка стянула с головы парик, показав каштановые волосы. – Вся эта маскировка мне порой нужна для работы. Женщина должна перевоплощаться. А что вас, собственно, смущает? – зябко передернула плечами девушка.

– Как вам сказать… Дело в том, что я ожидал увидеть совершенно другого человека.

– Вот как! И кого же?

Инспектор лихорадочно соображал, как следует построить дальнейший разговор: мужчину можно припугнуть кутузкой, взгреть наконец, но как быть с женщиной…

– Я думал, что это будет какой-то восьмипудовый бородач, с кулаками величиной с ведро, а тут… женщина.

– Давайте оставим все эти милые условности. Что вас конкретно интересует?

– Я инспектор Дриу.

Жаклин кивнула:

– Нечто подобное я и предполагала. Так что хочет полиция?

– Дело в том, уважаемая Жаклин, что в сегодняшнем номере вашего журнала был помещен материал, в котором вы написали о том, что в Лувре периодически совершаются кражи. При этом вы ссылались на источник, который якобы продемонстрировал вам статуэтки из Лувра. Я правильно вас понимаю?

Жаклин была довольно высокого роста, и инспектор, не обладая должной статью, чувствовал себя рядом с ней неловко. Ему так и хотелось встать на цыпочки, чтобы выглядеть хотя бы на пару сантиметров выше.

Скрестив руки на груди, журналистка как бы отгораживалась от собеседника, что слегка раздражало инспектора. Хорошенькая головка приподнята, и у него невольно возникло ощущение, что она посматривает на него сверху вниз. Именно такие женщины – независимые, цельные – всегда его манили. Вот только одна беда – у него с ними ничего не получалось.

– Именно так, а что вас беспокоит?

Возрастающее преимущество женщины пугало. Следовало предпринять нечто кардинальное.

– Вы должны рассказать нам о своих источниках, – сухо произнес инспектор Дриу.

– Господин инспектор, а вы знаете, что такое журналистская этика?

– И что же это такое, позвольте полюбопытствовать?

– Мы ни в коем случае не можем раскрывать свои источники. Мы вправе проводить собственное расследование.

– Я совершенно не возражаю против вашего журналистского расследования, Жаклин, но до тех самых пор, пока это не идет вразрез с интересами полиции. А когда здесь затронуты интересы Франции, то спрос с вас особый! Я настаиваю на том, чтобы вы мне рассказали о человеке, пришедшем в редакцию.

– А если я откажусь это сделать?

– В таком случае я буду вынужден применить к вам свои служебные полномочия.

– Что вы имеете в виду?

– Вынужден буду предъявить вам обвинение в соучастии в преступлении. А именно кражи предметов искусства из национального музея. В том числе картины «Мона Лиза».

– Вы же знаете, что ваши обвинения бездоказательны. Мне достаточно нанять хорошего адвоката, чтобы он отмел все ваши нападки.

– Позвольте с вами не согласиться, вы осведомлены о таких деталях, которые могут быть известны только преступнику. И уверяю вас, вашему адвокату будет чрезвычайно сложно. А потом не забывайте такую вещь, как подорванная репутация газеты да и ваша собственная. Полиция умеет доставлять неприятности, когда ей наступают на мозоль, – мило улыбнулся инспектор. – Итак, я вас слушаю.

– Я не знаю, кто этот человек. Он не показывал мне своего паспорта, а спрашивать, где он проживает, не в наших правилах.

– Наверняка он вам говорил нечто такое, что не вошло в материал. Он сказал вам, кому продал статуэтки? – голос инспектора посуровел. Лицо девушки выражало сомнение, осталось лишь слегка надавить. – Итак, я жду!

– Да, он сказал, что продавал их писателю Аполлинеру.

– Поэту Гийому Аполлинеру? – невольно вытаращил глаза инспектор Дриу.