Джоконда улыбается ворам - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 24

Вот оно как может повернуться. Еще утром тот обвинял в бездействии работников музея, упрекал полицию в некомпетентности, а оказывается, он один из тех, кто активно скупает ворованные предметы искусства.

Инспектор Дриу плотоядно усмехнулся, подумав о том, что вырисовывается главный фигурант.

– Именно так.

Широко улыбнувшись, инспектор Дриу произнес:

– У вас очень красивые глаза, Жаклин. Надеюсь, что мы с вами еще встретимся.

Глава 14. 1474 год. Флоренция. Советую крепко подумать

Полгода назад маэстро Андреа дель Верроккьо получил от бургомистра Венеции заказ на изготовление бронзовой статуи кондотьера Бартоломео Коллеони. Поначалу скульптор хотел изобразить военачальника в полный рост стоящим на пьедестале. Но, поразмыслив, решил, что будет лучше, если полководец будет восседать на лошади в боевом вооружении. Оставалось только продумать позу, в которой тот предстанет на городской площади, и придумать, с каким выражением лица кондотьер будет взирать на многочисленных почитателей.

Художник нарисовал несколько десятков эскизов, однако к осуществлению замысла не продвинулся даже на шаг – задуманный образ ускользал. Андреа дель Верроккьо сделал несколько пробных макетов, но получившаяся фигура была далека от задуманного. После некоторого сомнения он решил отлить уменьшенную копию в бронзе.

Свою задачу Верроккьо видел в том, чтобы вдохнуть в металл жизнь, наделив его чертами выдающегося полководца. Поначалу, глядя на остывающую бронзу, ему вдруг показалось, что удалось передать верное выражение лица командующего, ухватить его твердый взгляд, но стоило только металлу остыть, как Верроккьо тотчас осознавал, что вылитая фигура – всего-то кусок бездушного материала.

В досаде он разорвал начерченные эскизы и вновь, уже в который раз, принялся за работу.

Дверь неожиданно отворилась и в мастерскую вошел посыльный в богатой придворной одежде.

– Господин Верроккьо? – спросил он, надменно посмотрев на мастера.

Маэстро Андреа дель Верроккьо невольно поморщился, остается только удивляться, почему у челяди значительных господ всегда столь высокомерные физиономии. И это при том, что их хозяева – зачастую милейшие люди и весьма простые в общении.

– Что вам угодно? – сухо поинтересовался скульптор.

– Вас требует к себе герцог Лоренцо.

Ну, да, конечно же! Как же может быть иначе? Не просит прийти, не справляется – найдется ли время для визита во дворец, а именно требует! Как это похоже на людей, родившихся во власти и роскоши. Бедняги, они всерьез полагают, что весь мир вращается вокруг них!

На какой-то момент мастера парализовал страх. А что если за обычным требованием явиться во дворец скрывается нечто большее? Некоторые вельможи, причастные к заговору против герцога, были приглашены во дворец именно таким же заносчивым гонцом. Многие из визитеров герцога впоследствии были обесчещены казнью через повешение, и их дырявые чулки мог лицезреть весь город. Спина Верроккьо похолодела: «Неужели Великолепный Лоренцо подозревает его в том, что он сочувствует заговорщикам семейства Пацци?»

– Вы не могли бы мне сказать, по какому вопросу его светлость вызывает меня во дворец? – скрывая страх за учтивой улыбкой, холодно поинтересовался художник.

– Это вам скажет сам герцог. Прошу вас собираться, карета стоит у входа!

Не исключено, что его просто могли оговорить завистники, которых у всякого настоящего таланта бывает множество. Возможно, что он просто кому-то наступил на ногу, и недоброжелатель, затаив обиду, решил поквитаться с ним руками его светлости.

И тут Андреа Верроккьо осенило. Ну, конечно же, как он не догадался сразу! Все дело в последнем заказе. Ведь кондотьер Бартоломео Коллеони, будучи человеком военным, наемником, не лишенным честолюбия и жажды денег, воевал то на стороне Милана, то на стороне Венеции, без конца враждующих между собой. Свои последние дни кондотьер доживал в роскошном замке Мальпала и, видно, помня о тех разрушениях, что приносил великим городам, усиленно меценатствовал и отстраивал на свои деньги соборы, а Венеции и вовсе оставил часть своего состояния – пятьдесят тысяч дукатов золотом!

А что если Великолепный Лоренцо, прослышав о богатом заказе, сделанном ему властями Венеции, будет настаивать на том, чтобы отказаться от него. Ведь всем известно, что Лоренцо приятельствует с миланским герцогом Лодовико Сфорца: вместе они участвуют в рыцарских турнирах, а в предместьях Флоренции охотятся на оленей.

– Хорошо, я сейчас переоденусь, – уныло ответил Андреа, вытирая руки о тряпку. – Подождите меня в карете.

Дождавшись, когда за гонцом закроется дверь, Верроккьо подобрал для визита один из лучших своих камзолов – темно-зеленого цвета с небольшим вязаным воротником. Нахлобучил такого же цвета шапку с загнутыми полями и, посмотревшись в зеркало, с досадой отметил, что бессонница последних дней весьма скверно сказалась на его внешности: под глазами собрались темные мешки, а морщины под подбородком значительно углубились.

Накинув плащ, он вышел на улицу, где его уже поджидала карета с герцогским гербом на дверях. Расторопные слуги распахнули перед ним дверь, как если бы он принадлежал семейству Медичи, и Андреа Верроккьо воспрянул духом: возможно, что все не так уж и скверно, как ему представлялось поначалу.

* * *

Герцог принял известного мастера в своем кабинете, что указывало на высшую степень расположения, и, хитро поглядывая на Верроккьо, обратился к нему на латыни:

– Как поживаете, уважаемый Андреа?

Художник, неплохо знавший латынь, ответил:

– Прекрасно, ваша светлость, – и едва улыбнулся, подумав о том, что из уст герцога латынь звучит невероятно смешно.

– Мне доложили о том, что вы собираетесь выливать статую кондотьеру Бартоломео Коллеони? – улыбка герцога, застыв, сделалась холодной.

Уверенно выдержав взгляд Великолепного Лоренцо, мастер уверенно ответил:

– Да. Мне предложили такой заказ. Я посчитал, что отказываться от такого предложения будет бестактно. Тем более что Коллеони – действительно достойнейший гражданин Венеции, и я уже приступил к осуществлению проекта.

– Вне всякого сомнения, достойный, – учтиво согласился герцог Лоренцо. – Заказ, видно, стоит весьма недешево и способен обеспечить безбедную жизнь не только вашей семье, но и позволить содержать два больших особняка в центре города.

Мастер едва заметно нахмурился, Лоренцо внимательно следил за всеми его финансовыми вложениями.

На правой щеке Великолепного Лоренцо багровой линией пролег глубокий шрам, полученный им в соборе несколько месяцев назад во время заговора семейства Пацци. Сигналом убийцам для нападения на герцога послужило поднятие причастной чаши. Его младший брат Джулиано, стоявший подле него, был заколот кинжалом мгновенно, предупредив невольным вскриком главную цель заговора – Великолепного Лоренцо. Тотчас обнажив шпагу, герцог сумел отбить несколько направленных на него ударов, но кинжал, брошенный ему в лицо, лишь по чистой случайности его не поразивший, рассек щеку.

Великолепный Лоренцо очень сильно горевал по любимому брату, поклявшись над его телом расправиться с убийцами и заговорщиками. Не прошло и трех дней, как большая часть изменников была развешана на всех углах главных присутственных зданий.

В городе поговаривали, что после заговора у Лоренцо очень серьезно испортился характер. Во многом его поведение становилось непредсказуемым. Андреа Верроккьо невольно подавил спазм, вспомнив о повешенных аристократах на здании магистрата.

– Так оно и есть, ваша светлость, – проговорил художник, поддавшись голосу благоразумия. – Этот заказ принесет мне пять тысяч дукатов золотом.

– Неплохая сумма, – понимающе покачал головой герцог. – Она позволит сделаться вам состоятельным человеком.

– Именно так, ваша светлость, – сдержанно согласился Верроккьо.

Великолепный Лоренцо прекрасно разбирался в искусстве и поэзии, но он контролировал еще и флорентийский банк, без которого не обходилось ни строительство собора, ни меценатство; именно с его ведома часть денег направлялась в помощь талантливым художникам (Верроккьо неизменно входил в их число). В тонких, разбитых подагрой руках находился мощнейший рычаг воздействия на предпринимателей – достаточно было всего лишь одного слова всесильного герцога, чтобы выставить за ворота города неугодного предпринимателя. Однако с художниками герцог оставался добр по-отечески.