Версальский утопленник - Паро Жан-Франсуа. Страница 45

— Вот видишь, до чего ты меня довел, — плаксивым голосом проговорила бывшая сводница. — Увидев, что ты в опасности, я чуть копыта не отбросила.

— Нисколько не желая повторения вашего обморока, позволю себе заметить, что слова ваши прозвучали весьма расплывчато.

Лицо ее приняло жалостливое выражение.

— Я с тобой согласна. Конечно, мне бы и самой хотелось, чтобы там все показали пояснее, но, как видишь, больше я сказать тебе не могу. Нет, не припомню, ничего там ясного не было.

Совершенно пав духом, она попыталась встать, но зашаталась, и Николя бросился поддержать ее, а господин де Ноблекур вызвал звонком Катрину. Когда та вошла, почтенный магистрат, сделав вид, что не замечает ее обиженной физиономии, попросил ее вызвать фиакр. Николя помог Полетте спуститься с лестницы, кою та преодолела с большим трудом, тяжело переставляя ноги с одной ступеньки на другую. Тем временем вернулась Катрина и привела с собой экипаж, разъезжавший перед церковью Сент-Эсташ. Под насмешливыми взорами любопытных сорванцов, что помогали в пекарне, Полетту запихнули в экипаж, Николя назвал адрес и, заплатив кучеру, вернулся к господину де Ноблекуру.

— Однако сегодня вечером я здорово развлекся! — то ли в шутку, то ли всерьез произнес бывший прокурор. — Оказывается, я еще могу вскружить голову даме!

— А почему бы и нет? Это результат вашего внезапного помолодения. Впрочем, во всем виноват Вольтер. Если говорить честно, что вам напомнила эта сцена?

— Если хотите знать мое мнение, то от кого бы ни исходило предупреждение, не пренебрегайте им. Возможно, она действительно обладает способностями, о которых прежде не знала сама, и, питая к вам определенную привязанность, она захотела предупредить вас, ибо в этой женщине наличествует удивительная смесь явных пороков и скрытых добродетелей. Либо же ее побудили сделать подобный шаг, и тогда она сама являет собой предупреждение. В любом случае речь идет о вашей жизни. Поэтому повторяю: будьте осторожны и не рискуйте понапрасну. Похоже, вы ступили на запретные территории и вас хотят остановить, пока вы не продвинулись дальше. Мыс бурь.

— И что же?

— Я старый скептик и не верю ни прорицателям, ни в прорицания. Хотя…

— Опасность издавна следует за мной по пятам, словно тень. Но она никогда не заставит меня отступить.

— А я достаточно давно знаю вас и потому не стану давать вам советов. Остается лишь уповать, чтоб осторожность, призвав на помощь мудрость, взялись руководить вашими шагами. Будущее покажет, оно — самый лучший предсказатель. Что же касается нашей Полетты, то мне кажется, ее пророческий дар просыпается главным образом после усиленного потребления ее любимой ратафии. Однако что за женщина эта мегера! И все же я питаю к ней дружеские чувства — в той мере, в которой она питает их к вам.

— Антуанетта и Луи многим ей обязаны, — задумчиво проговорил Николя.

— И еще. Отрывок из партитуры, который вы мне передали, той, что нашли в кармане утопшего Ламора. Я расшифровал его и даже сыграл на скрипке. Это партия для сопрано, из тех, которые обычно поручают исполнять кастратам.

— Кастратам! Но ведь во Франции нет кастратов.

— Ах, друг мой, ваше неведение меня изумляет! Ведь вам по долгу службы следует быть в курсе всех сплетен, как придворных, так и городских. Я расспросил нашего друга Бальбастра. Он ваш покорный слуга и просил вам это передать. Не кривитесь, дорогой! Он сообщил мне, что в королевской часовне в Версале до сих пор поет немало кастратов, и уточнил, что в последние недели королева по причине беременности засыпает только после того, как подышит свежим ночным воздухом.

— Но какое это имеет отношение?..

— Ах, черт бы побрал этих торопыг! Слушайте меня. Его Величество вместе с братьями и невестками решили, что музыка может помочь королеве наладить сон. Музыкантам и певцам, среди которых и наши кастраты, велели исполнять кантаты. А так как королеве несказанно надоели толпы жителей Версаля, собиравшихся в парке послушать ночные концерты, то в садах Трианона для певчих соорудили специальные беседки. Не знаю, помогут ли эти сведения вашему расследованию. Во всяком случае, я сообщил вам все, что мне удалось узнать.

— Будьте уверены, я сумею извлечь из них пользу.

— А теперь, дорогой друг, имею вам сказать, что сегодняшний вечер меня утомил. Конечно, возможно, я чуточку злоупотребил настойкой из мирабели. Ибо я ощущаю, как по ногам у меня бегают мурашки. Засим я отправляюсь спать.

Отказавшись от приготовленного Катриной ужина, Николя лег спать и моментально заснул. Когда часы пробили три, он проснулся: привидевшийся сон вернул его в Геранд, во времена его детства. Он брел среди высоких болотистых зарослей Бриера, как вдруг гигантский уж со злобным взором преградил ему путь; змеиная голова ужа угрожающе покачивалась то вправо, то влево…

VII

ЧАН И НАСОС

Воскресенье, 9 августа 1778 года.

Господин де Ноблекур в сопровождении Николя пешком отправился к большой мессе в церковь Сент-Эсташ. Почтенный магистрат, обрадованный, что у него не случилось ожидаемого по всем приметам приступа подагры, пребывал в преотличном настроении. Он исполнял обязанности старосты прихода, и сегодня, в день праздника Святого Духа, ему, как всегда, выпала почетная обязанность раздавать освященный хлеб. По такому случаю им сопутствовал эскорт из двух облаченных в чистую одежду мальчишек — помощников булочника из пекарни Фарно. В восторге от поручения, сорванцы тащили две большие корзины, наполненные кусками бриошей, которые будут раздавать народу по окончании службы. Как всегда, Ноблекур подшучивал над Николя, ибо тот с упорством, достойным истинного бретонца, продолжал именовать сие лакомство ar-varaenn-rouaned, иначе говоря, сладким хлебом.

Комиссар внимательно слушал проповедь. В ней кюре разоблачал ложную набожность и утверждал, что труднее всего выявить зло, когда оно скрывается под маской добра. Слова его звучали гневно и громко, но в церкви собрались в основном женщины, кои невнимательно слушали проповедника, ибо не переставали переговариваться между собой. Размеренный гул, слагавшийся из шепота, шороха юбок и сухого стука вееров, периодически заглушал речь проповедника. Сызмальства привыкнув к трепетному молчанию прихожан в церквях своей родной Бретани, Николя так и не освоился с непринужденной обстановкой, царившей в парижских храмах. Время от времени швейцар, желая напомнить прихожанам о необходимости уважать святое место и умолкнуть, со звоном ронял на каменный пол свою алебарду. На несколько минут шум стихал, а потом возобновлялся с новой силой. Молодые люди и вовсе вели себя вызывающе. Со скучающим видом они то выходили из церкви, то заходили обратно. Некоторые рассеянно, словно перед ними выступал ярмарочный зазывала, слушали отрывок проповеди, а потом, недовольно качая головой, покидали церковь. Самые бедные простаивали на ногах всю службу, не желая платить шесть су за сдающийся напрокат стул. Кто-то шумно отирал струившийся по лицу пот, кто-то плевал прямо на пол. Таинственное шушуканье, записочки, скользившие по залу, роскошь выставляемых напоказ нарядов — вся эта суета превращала место для молитв в очередной уголок для зрелищ и развлечений.

В доме на улице Монмартр Катрина и Марион приготовили легкое летнее угощение: холодное жаркое из ягненка в горчичном соусе, приправленное корнишонами, салат из цикория с сухариками и персиковый мармелад. Запить эту еду одному предложили отваром из шалфея, а другому — холодным сидром. Когда трапеза завершилась, Ноблекур поднялся к себе, дабы предаться ежедневному послеполуденному отдыху, а Николя, несмотря на жару, отправился в дом на площади Вандом в надежде застать там доктора Месмера.