Разведывательно-диверсионная группа. Кондор - Негривода Андрей Алексеевич. Страница 26
Андрей заглянул внутрь бара и увидел старую добрую компанию ребят с женами, которые работали в разных ресторанах кто официантом, кто барменом, кто поваром, а кто и пел, точно так же как Генка, будучи кабацким музыкантом. Все они знали Андрея, а он знал их. А еще он знал причину сегодняшних посиделок – завтрашний вечер, а особенно ночь, Новогодняя Ночь(!), была самым, наверное, «жарким» временем для них всех. Потому и встречали они Новый год по сложившейся традиции сегодня, на сутки раньше, в узком, «семейном кругу».
Кто-то из этой большой компании увидел Андрея и хотел было что-то сказать, но... Андрей не дал этого сделать, приложив палец к губам: тихо, мол... Генка сидел «во главе стола» спиной не только ко входу, но и к крохотному помосту-сцене, на которой стояла вся его аппаратура.
Андрей проскользнул за спиной своего друга и приблизился к помосту, на котором стояла такая же его «старая знакомая» Таня – довольно взрослая уже, сорокалетняя женщина, которая пела сама в каком-то из русских ресторанов, а иногда работала вместе с Генкой дуэтом.
– Привет! – прошептала она.
– Привет, Танюш! Дай микрофон, а?
Это было их с Генкой старой «игрой».
Иногда, от нечего делать, они вдвоем, «под бутылку беленькой», давали дуэтом целые концерты, которые пользовались неизменным успехом у посетителей.
Андрей когда-то, в своем нежном детстве, сумел-таки окончить музыкальную школу. Не такую именитую, конечно, как Генка Калюжный, школу имени Столярского, а обычную. Но все же... Сольфеджио он любил и ходил на эти уроки с превеликим удовольствием. Вот ему, благодарному ученику, преподаватели и сумели «поставить» не только пальцы «на гитару», но и голос «на попеть когда получится». Его пальцы, его руки с годами, проведенными в армии, потеряли былую легкость, огрубели и закостенели. А вот голос... Голос остался... Правда, с годами он тоже потерял звонкость, но для тех песен, которые Андрей любил, он был теперь «самое оно» – этот баритон «с трещинкой» как нельзя лучше подходил именно для таких песен «русского шансона»...
На «сцене» всегда было три микрофона, и Таня, не говоря ни слова, зная уже заранее, что будет дальше, протянула Андрею включенный «радиомикрофон» – именно эта песня была «фишкой» «дуэта» Андрей – Гена...
...А «Геныч» в это время, совершенно не подозревая о том, что происходит за его спиной, запел:
И тут запел Андрей:
Реакция Генки была мгновенной!!!
Словно они уже давно отрабатывали именно такой «сценарий» песни, словно они виделись в последний раз не два месяца, а десять минут назад.
– Дамы и господа!.. – проговорил он в свой микрофон.
– ...Разрешите вам представить...
– ...солиста заезжего погорелого театра...
– ...Андрюху, по прозвищу «Лысуватый»! Поприветствуем нашего, давно забитого солиста!
Это было сделано так мастерски, что никто ничего не заподозрил! Все сидевшие за столом начали хлопать, и Андрею не оставалось ничего, кроме как продолжить петь:
– На-на-ла-на-а-а! – пропела в третий микрофон Таня.
– На-на-ла-на-а-а!..
А дальше... Дальше Генке попросту оставалось допеть ту песню, которую он начал, совершенно не предполагая, в какой балаган все это выльется.
– Ха-а-а! Давай, Лысый, зажигай!..
Захлопали в ладоши все, кто сейчас сидел за этим большим столом. Они не просто хлопали – они устроили настоящую овацию...
– Да-вай, Лы-сый! Да-вай, Лысый!..
Его любили и уважали. Оказывается... Андрей понял это только сейчас. Хотя... Ничего странного в этом их отношении к Андрею не было. Его, зная его репутацию среди «новых русских израильских» бандюков и зарвавшихся «горских евреев», выходцев с Кавказа, как непримиримого и бескомпромиссного «вышибалы», приглашали на «спорные вечера» практически все хозяева русских ресторанов. И немало было таких «моментов», когда его попросту «пробовали на зуб». А потом эти зубы выплевывали... Со временем устоялось мнение, что ресторан, который охраняет Андрей, – «территория тишины и покоя».
– Попозжее, ребята! Дайте отдышаться!
– Ну-ка! Присаживайся, блудный сынку! – Генка придвинул свободный стул к столу. – Ты мне ничего не имеешь сказать?
– Нормально, Геныч... Почти... Нормально!
– Андрюха! – прокричал с другого конца стола Феликс, хозяин «Версаля», который сегодня был «председателем» всего этого предновогоднего кильдыма. – Денег надо?
– Ты имеешь предложить мне денег, Фела?..
Феликс, этот «мужчина за пятьдесят», владелец самого «старого» в Нетании русского ресторана и проживший в Израиле больше двадцати пяти лет, когда-то, с «доисторической родины», тоже был одесситом, как и Андрей, и Гена, и иногда таки вспоминал о том незабвенном городе, в котором родился и вырос.
– Не так чтобы очень... Двести пятьдесят зеленых американских рублей за ночь. Тебе это надо?
– Нет!
– А шо ты не хочешь узнать за шо?!
– Я не собираюсь охранять блядей! А за эти гроши можно еще только работать «душегубом» на тех пацанов, шо имеют себя за круче, чем поросячий хвост! Ни тех, ни других, Фела, мне неинтересно! Ты же знаешь!
– Поц! – Феликс улыбнулся. – Ни тех, ни других мансов мне тоже неинтересно! Я имел за другое... Завтра! С 8.00 вечера и до упора...
– И где будет этот упор?
– В шесть утра я уже хотел иметь свою жену в своей постели – как встретишь Новый год, так его и проведешь. Ты же знаешь.
– Четыреста!
Андрей ответил, зная заранее, что таких денег за одну ночь ему никто не даст, но... Тут было дело принципа... Одесса – это, по сути, один самый большой в мире базар. И все «рыночные» отношения строятся здесь на принципе почти библейском «Наеби ближнего своего, ибо ближний наебет тебя, и возрадуется!»... Продавец назначал свою цену, покупатель – свою, а дальше... Имел тот, кто опытнее в «пудрить мозги».
– Люди добрые! Вы слышали, шо сказал мине сейчас это хабарник?! – А вот с этого момента уже начиналась игра «кто кого». – Вы слышали, шо такое глупое он имел мне сказать?! Да за такие деньги я могу нанять пять «толстолобиков» из того зала, де ходит накачать свою жопу моя жена.