Разведывательно-диверсионная группа. Кондор - Негривода Андрей Алексеевич. Страница 27

– Так нанимай! Кто тебе доктор? – ответил Андрей.

– Триста! – ответил Феликс.

– Фела! – Андрей улыбнулся. – За триста пятьдесят я сторожил твою хавиру в прошлый Новый год... У тебя шо, плохо с памятью?

– Хорошо! Триста пятьдесят!

– А инфляция за год?

– Андрюша! Дорогой мой человек! У меня с того времени работают шесть молодых качков! За двести!!! И если ты не будешь самым хитрожопым, то я таки дам тебе за твои красивые глаза триста пятьдесят, и ты будешь седьмым!

– Тогда обращайся к ним, а я буду просто «на посидеть» в Новый год за праздничным столом с друзьями!

– Так это же натуральный грабеж! Люди! Посмотрите на этого запойного алкоголика, который возомнил о себе, шо он самый красный перец! Четыреста! Как ты и хотел, и фуй с тобой, «золотая рыбка»!

– Сейчас!

– После вечера!

Андрей улыбнулся еще раз:

– Фела... «Версаль» всегда забит под завязку. Особенно на праздники... У тебя мест на четыреста с лифуем рыл. В Новый год в прошлом году ты брал по сто пятьдесят баксов с рыла. А в этом году, я уверен на сто процентов, возьмешь не меньше чем по двести... И шо? Ты не можешь найти четыреста сейчас?

– Нет.

– Тогда завтра после всей ночи пятьсот!

– Это шантаж!

– Это ты сам предложил мне работу, и мы имеем думать, сколько она, та работа, стоит. И ты знаешь, шо я не люблю, когда меня имеют за придурка.

– И де только ты научился так нагло разговаривать? Скажи, и я отправлю туда своего сына на поучиться!

Феликс поковырялся во внутреннем кармане пиджака, явил на свет четыре стодолларовые купюры и передал их через весь стол Андрею, сопровождая словами:

– Грабеж посеред бела дня! Натуральный рэкет поперек праздника! И скажите мне, где будут мои нервы, если я каждому такому халамиднику буду давать по четыре сотни баксов вперед за ту работу, на которую он может просто не прийти?! Я вас спрашиваю?!

– В жопе! – ответил Андрей.

– В жопе они уже давно, юноша! Я хочу знать, иде они будут глубже моей собственной жопы! Вот уж правильно говорят, что где прошел один хохол-одессит, там двум евреям-одесситам делать нечего. Завтра в 20.00!

– Ладно! – Настроение Андрея резко улучшилось, и он даже заулыбался, впервые за последний месяц. – Ты же меня знаешь!..

По рюмкам разлили водку, и в этот момент к Андрею подсела Лина [32] , которая спустилась в бар вместе с другими официантами из основного зала, где они готовили столы к завтрашнему дню.

– О! Явление! – Она придвинулась поближе. – Ну!!! И де тебя носило целых два месяца?

– В Афганистан ездил.

Генка и Лина переглянулись между собой как-то странно.

– Давно квасишь? – спросил у Андрея его старый друг.

– Недели две уже.

– Ага... Ну, ясно.

– А ел ты в последний раз когда? – Лина заглянула Андрею в глаза.

– Не помню, – честно ответил он. – Тоже, наверное, недели две.

– Шо, только водку и жрал?

– Ага. Ее, родимую.

– И не сдох?

– Не дождутся!

– А в Афгане че делал? – спросил Гена.

– За Усамой охотился.

Генка и Лина переглянулись еще раз.

– И как? Поймал?

– Не... Он в Пакистан ушел.

Гена долго и пристально смотрел на Андрея, а потом сказал с состраданием в голосе:

– Кончай бухать, братишка. А то такими темпами ты и на Юпитер слетаешь за террористами. Только не вернешься больше – у твоей ракеты двигатель накроется.

– Чем?

– Звездой!

Андрей улыбнулся и завернул прямо перед его носом здоровенный, смачный кукиш.

– Давай, пожуй маленько! – Генка пододвинул к нему тарелочку с жареными куриными ножками, а Лина поставила рядом тарелку с оливье. – Пожуй, а потом бахнем по маленькой, за наступающий праздник.

Ровно через минуту за столом стихли все разговоры.

Вся собравшаяся компания смотрела на то, с какой жадностью и скоростью Андрей уплетал за обе щеки все, что попадалось под руку, без разбора. Оливье, куриные ножки, мандарины, рыба, яблоки, грибной жульен... Все шло, как в топку доменной печи.

– Шо ж ты ко мне не пришел, земеля? – медленно проговорил Феликс. – Раз пожрать было нечего? Или я не нашел бы в ресторане, чем тебя подкормить? У тебя деньги-то есть на еду?

– Бу-бу-бу-бу-бу! – пробубнил что-то Андрей с набитым ртом.

– Шо ты там бубукаешь? Я спрашиваю, деньги есть у тебя, Аника-воин?

– Ты же мне сам только что дал, Фела! Лечи память, а то шо ж ты тогда за еврей, который забывает, кому какие деньги дает?

– За тех, шо я тебе дал, ты мне завтра пойдешь в магазин и купишь себе приличный костюм! Я шо тебя, на один день на работу беру?! Я спрашиваю, на еду у тебя деньги есть?

– Я выкручусь как-нибудь.

– Ты шо, вошь на гребешке? Крутиться он будет!.. – Феликс поковырялся в кармане пиджака и извлек на свет божий еще четыре стодолларовые бумажки. – Передайте ему денег.

– Фела... – Андрей перестал жевать. – Я не беру в долг. Мне нечем будет отдавать!

– А кто сказал, шо я даю тебе в долг? Кто-то слышал? Я и давать в долг – это два разных человека! Это твоя зарплата за работу в «Версале» за январь... Отработаешь восемь вечеров в шиши и шабат (в смысле в пятницу и субботу), и мы в расчете.

– А дальше?

– А дальше будешь работать на благо меня, за эти деньги! Или мало? Если тебе мало полтинник баксов в день, то нам с тобой не по пути!

– Нормально, – ответил Андрей. – Спасибо, Феликс.

– Ты свое «спасибо» заверни в тряпочку и засунь себе в гудок! А мне не «спасибо» надо, а нормальная работа ресторана, и шобы было без эксцессов, шума и пыли!

– А твои молодые качки как же?

– Да пошли они в то место, на котором я сижу! «Толстолобики»! Этими бараньими головами только стены пробивать! Там же в голове одна кость – мозгов даже у таракана с Привоза больше!..

Он поднял рюмку и выдал тост:

– За проверенные кадры!

Все выпили, и Феликс поставил последнюю «точку» в своем монологе:

– Лина! Соберешь на кухне пару пакетов приличной еды этому товарищу. – Он указал пальцем на Андрея. – И возьми из холодильника литровую «Finlandia», чтобы он не пил всякое говно! И приведи его до завтра в человеческий вид! Вы же почти год вместе жили. Ну, так дай ему, что ли, разок-другой. А то у него от спермотоксикоза скоро глаза вывалятся! Короче! Чтобы завтра был как огурец!

...Потом они всей компанией гуляли этот банкет еще часа четыре. Андрей попел всласть на пару с Генкой. Выпили они тогда прилично, но... Хороший напиток, отягощенный хорошей закуской, вызвал не обычный приступ хандры и депрессии, а, наоборот, хорошего настроения.

Так закончился этот день «возвращения к жизни».

А наутро Филин проснулся в одной постели с Линой.

Он смотрел на нее, спящую, и понимал, что никогда не любил и не полюбит эту девушку, что у нее никогда уже не изменится характер и ровно через несколько дней она снова превратится для него в «соковыжималку». Он уже тогда знал, что никогда не будет жить с ней вместе, потому что... Как было написано на обручальном кольце, которое подарил царь Соломон царице Савской: «Все проходит! Пройдет и это!..» Жить одному и ощущать свою ненужность было еще труднее! Филин не боялся смерти, нет. Но ему, прошедшему столько войн, было стыдно сдохнуть на чужбине, как последний бомж от водочного цирроза.

В общем...

Из двух зол выбралось меньшее.

А боль душевная... Она не ушла и не пропала. Она просто затаилась где-то очень глубоко, в самом дальнем уголке его исполосованной шрамами, изрубцованной войнами и потерями души, и превратилась в память.