Кровь слепа - Уилсон Роберт Чарльз. Страница 21

— Сейчас все как два года назад.

Она устремила взгляд в темноту и щурилась, как от яркого света.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Я освободилась.

— Почему именно теперь?

Он почувствовал пожатие ее плеч, дернувшихся под его руками.

— Может быть, потому, что дети теперь отдаляются от меня, — сказала она.

— Но Дарио в тебе еще нуждается.

— И в своем «Хави» тоже, — сказала она. — Он любит тебя. Я это знаю.

— И я его люблю, — сказал Фалькон. — Как люблю и тебя.

— Что ты сказал?

— Сказал, что люблю тебя… и всегда любил.

Сняв его руку с живота, она поцеловала его пальцы и переместила руку себе между грудей. Эти слова она уже слышала от мужчин, но впервые она была готова им поверить.

8

Утро началось с футбола. Фалькон стоял в воротах. Он чувствовал такую бодрость и силу в ногах, что приходилось останавливать себя, вспоминая, что не следует отражать все удары мальчика. Несколько раз он позволил Дарио забить гол и, стоя на коленях, смотрел, как мальчишка носится по саду, радостно размахивая над головой фирменной майкой в полном восторге и упоении. Консуэло, еще в халате, глядела на них из окна гостиной. На душе у нее было смутно, как будто вольности, допущенные накануне, сейчас вызывали в ней настороженность. Она понимала, что любит Фалькона, в особенности наблюдая его наигранное замешательство, когда очередное пенальти ребенка заставляло мяч с шумом врезаться в заднюю сетку ворот. В этом ее копе сохранилось что-то детское, что вызывало в ней щемящую нежность к нему, почти такую же, какая охватывала ее при виде ее мальчика, падающего на спину с распростертыми руками и принимающего воображаемые поздравления товарищей по команде. Она постучала по стеклу, чтобы пригласить игроков к завтраку, возвращая их тем самым к реальности.

На обратном пути Фалькон, сидя на переднем сиденье такси, оживленно болтал с шофером, обсуждая перспективы севильского футбольного клуба в борьбе за кубок УЕФА. Итоги матчей он знал назубок от Дарио. Потом он забрал свою машину. Движение по ту сторону площади Кубы, затрудняемое все еще продолжавшимся строительством метро, в этот день показалось ему вполне сносным. Он чувствовал себя бодрым, вполне восстановившимся. Грудь распирало жизнерадостное сознание своей силы. Не дававшие покоя заботы отступили. Параноидальная тревога казалась абсурдной. Решения представлялись легкодостижимыми. Он ясно понимал теперь, что историю с Якобом должен обсудить с Пабло из НРЦ. Пытаться все разрулить в одиночку не стоит. Теперь это было ему ясно, и это подтверждали слова Марка Флауэрса, агента ЦРУ, являвшегося по совместительству и ответственным по связям с общественностью американского консульства в Севилье: «Не старайся нарисовать себе всю картину целиком… Никто в мире не способен это сделать». Осознавая всю незначительность доступного ему среза реальности, он уверовал теперь в необходимость выслушать и чье-нибудь другое мнение.

В отделе убийств было еще пусто. Закрыв дверь, он взял в руки аппарат экстренной связи и позвонил Пабло непосредственно в помещение НРЦ в Мадриде. Час был ранний, и к тому же суббота, но Пабло заступил на место Хуана лишь недавно, и Фалькон знал, что застанет его на месте. Рассказ о том, что произошло накануне днем на квартире, расположенной в квартале Ла-Латина, занял у Фалькона полчаса, и еще пятнадцать минут потребовалось, чтобы ответить на все вопросы Пабло, последним из которых был:

— Куда, он сказал, отправляется и когда?

— В Рабат. Сегодня утром. Высокое начальство МИБГ сообщит ему о своем решении.

Долгая пауза.

— Ты еще тут, Пабло?

— Я еще тут, — последовал ответ. — Я обдумываю, не следует ли начать действовать немедленно.

— Почему?

— Якоб не в Рабате.

— Он утром летит туда из Мадрида.

— Самое занятное, — сказал Пабло, — состоит в том, что вчера вечером он прилетел в Хитроу. Возможно, это ничего бы не значило. Возможно, он просто упустил это из виду, говоря о своих планах, но ни в одном из рейсов на Касабланку до этого часа в списках пассажиров его имени нет.

Фалькон почувствовал, как нутро его опять заливает металлический холод.

— Вот поэтому-то, — сказал он, — я вчера и испугался, что теряю его.

— Доверие в нашем деле, — сказал Пабло, — отличается некоторыми особенностями. Оно более зыбко, чем где бы то ни было. От тех, кто постоянно таится, скрывая истинные чувства, трудно требовать надежности и доверять им как самому себе. Это как с романами у женатиков. Сначала ложь сходит им с рук — раз, другой, вырабатывается определенное мастерство уловок и хитростей. Ложь становится постоянной, превращается в основу жизни. Якоб сейчас вынужден притворяться все двадцать четыре часа в сутки. МИБГ взяла его в оборот, проникнув в его семью, и это означает, что помнить о том, кто он на самом деле, Якобу теперь труднее — от скалы, на которой зиждется его самосознание, отвалился увесистый камень.

— Я и есть остающаяся часть этой скалы.

— Без тебя ему грозит полная утрата своей идентичности, — сказал Пабло. — В твою задачу входит предоставить ему спасительный якорь, восстановить его самосознание. Постарайся уверить его в своей надежности, в том, что тебе можно довериться при всех обстоятельствах.

— Он не хотел, чтобы я посвящал в это тебя, — сказал Фалькон. — Боялся передоверить кому бы то ни было контроль над ситуацией и, стараясь контролировать меня, пытался избегнуть моего контроля над собой. Теперь я не знаю, на каком я свете и какое место занимаю в его сознании. Единственное, в чем я уверен, что место это несравнимо по значимости с тем, какое занимает в нем его сын Абдулла.

— Ты должен восстановить его доверие к тебе. Он должен вновь ощутить себя в одной связке с тобой в борьбе против МИБГ. Тебе придется остановить, вернуть его, — сказал Пабло. — А я займусь сбором информации о нем и его действиях.

— Но этим ты подведешь меня. Он поймет, что я говорил с тобой.

— Зыбкость доверия в наших партнерских отношениях бывает обоюдной, — заметил Пабло. — Он не поехал прямиком в Рабат, как говорил тебе. Ты же, в свою очередь, обратился ко мне за советом, как тебе быть. Так что вы квиты — никто не в обиде. Предоставь мне немного времени, не спеши, не советуйся больше ни с кем. В особенности с этим твоим дружком Марком Флауэрсом.

Он повесил трубку. Пабло не одобрял отношений Фалькона с Марком Флауэрсом, завязавшихся четыре года назад, когда Фалькон завоевал уважение агента ЦРУ в одном расследовании. С тех пор они поддерживали связь — Фалькон сообщал ему, что делается в полиции, тот же, в свою очередь, обеспечивал его специальными консультациями через свои знакомства в ФБР.

В дверь постучали, и в кабинет Фалькона вошла Кристина Феррера.

— Ну как дела? — осведомился он.

— Мы изучили все диски из кейса того русского и идентифицировали шестьдесят четыре человека — пятьдесят пять мужчин и девять женщин. Все они запечатлены со спущенными штанами, принимающими наркотики, денежные суммы либо взятки в виде подарков, а в некоторых случаях как то, так и другое.

— Каким образом вы установили личности?

— Висенте Кортесу из ОБОП, а также Мартину Диасу из ЦРОП удалось определить личности всех мафиози, а также всех так называемых жертв, кроме трех человек.

— Какие же «жертвы» имеются в виду?

— Рядовые члены муниципалитета, а также работники мэрии, застройщики, инспекторы строительных компаний, чиновники, занимающиеся вопросами здравоохранения, безопасности, городского благоустройства, несколько местных бизнесменов и агентов по продаже недвижимости. Гвардейцы и Диас не удивились увиденному, даже кадрам совращения малолетних и сексуальных контактов женщин с черными громилами.

— И все это, казалось бы, люди, которых мы призваны охранять, — сказал Фалькон, отводя взгляд и устремляя его в окно. — А выясняется, что они сами преступники и по уши в дерьме!