Три дня до эфира - Ямалеева Гульназ Фарисовна. Страница 29

Мужчина в чёрном плаще смотрел холодным, пронзительным взглядом, которого подчинённые боялись больше всего. Вадим никогда не кричал, не размахивал руками и никогда не угрожал. Но любой, встретившись с этим взглядом, мгновенно тушевался. Двое охранников, виновато стоявших перед хозяином, почувствовали, как мороз пробежал у них по коже, они знали, что пощады не будет, и поэтому молча замерли.

— Не нашли? — почти утвердительно спросил мужчина.

— Вадим… — начал было один из охранников Снегирёва-младшего, тот, который был постарше и крупнее, и тут же осёкся. Глаза Вадима не давали шанса для оправдания.

— Вчера, вы знаете, Марина не вернулась из госпиталя… Это… серьёзная потеря… — медленно произнёс человек в чёрном плаще. — Но…

— Мы найдём его. Всю округу обыщем. Все сделаем. — Молодой парень в кожаной куртке выступил вперёд.

Мужчина внимательно посмотрел на подчинённого и усмехнулся:

— Разумеется, мы найдём его. Территория полностью закрыта, спрятаться здесь некуда, а убежать далеко он не мог.

— Вот-вот! — с жаром подхватил первый охранник.

— Я не договорил, — спокойно остановил его мужчина. — Мы найдём его, ты, Боря, сказал совершенно верно. Мы найдём, — он сознательно сделал акцент на слове «мы» и повернулся к охранникам спиной, — мы найдём, а не вы. Вы можете быть свободны.

Оба парня служили у Вадима полгода и прекрасно понимали, что означает фраза «вы — свободны». Тот, кого Вадим назвал Борей, упал на колени и обхватил ноги хозяина.

— Я прошу тебя, Вадим, мы недосмотрели, это правда, но мы все исправим.

Обязательно исправим… Найдём пацана…

Вадим повернулся и в упор выстрелил в стоящего на коленях, второй парень не успел сообразить, что произошло, как прозвучал второй выстрел, и он рухнул на пол. Через секунду в комнату вошли двое людей в форме защитного цвета, за ноги выволокли оба трупа, и на полу остались ярко-красные следы крови. Вадим вышел в коридор и вопросительно посмотрел на человека, ожидавшего его у дверей.

— Вероятно, он спрятался в мусорном ящике, — предположил человек. — На территории и в доме его нет. Мусоровоз уехал полчаса назад. Я уже отправил людей на поиски.

— Будут новости — докладывай, — кивнул Вадим и направился к лестнице, — я буду ждать.

Вадим поднялся наверх и вошёл в комнату. Там ничего не было, кроме двух табуретов и небольшого старого журнального столика. Необжитость чувствовалась во всем доме, но эта комната, в которой шикарная отделка стен и потолка резко контрастировала с убогостью обстановки, угнетающе действовала на каждого сюда входившего. Вадим не был аскетом, просто этот особняк был приобретён для совершенно определённой цели, и обставлять его мебелью не входило в его планы.

Мужчина сел на табурет и закрыл ладонью глаза. Всегда в сложные минуты жизни перед ним возникала одна и та же картина. Он никогда не мог объяснить, почему именно эта сцена так врезалась в его память, но она преследовала его уже на протяжении более двадцати лет.

— Убью! Всех расстреляю! — истошно кричал мужчина в майке и спортивных штанах с вытянутыми коленками и грозил палкой.

У отца была последняя степень белой горячки, он носился за матерью и совсем маленьким сыном по всей квартире и норовил ударить палкой. Мать, схватив сына, убегала в дальний угол и там, прижавшись к стене, испуганно смотрела на приближающегося отца. Тот, увидев, что добыча почти настигнута, останавливался и, хищно улыбаясь, злорадно говорил:

— Ну все, попались…

Ребёнок зажмуривал глаза и сильнее прижимался к матери…

Ничего страшнее этой сцены потом в своей жизни Вадим Козырев не видел.

И никогда потом не испытывал такого полного ощущения безнадёжности. Той безнадёжности, когда сопротивление бессмысленно и остаётся только, закрыв глаза, идти навстречу неминуемой гибели. Он видел круглые от страха глаза матери, её полуоткрытый рот, остальные черты как будто стёрлись, её лица он не помнил. В тот день, так сильно врезавшийся в его память, отец до полусмерти избил мать, и она через неделю скончалась в больнице. Вадиму тогда было три года. Его взяла на воспитание сестра матери, и он почти до совершеннолетия не знал, что женщина, которую он называл мамой, была его тёткой. И только лет в семнадцать ему сказали правду. Вот тогда он вспомнил эту сцену, и с тех пор она преследовала его как кошмарный сон.

Вадим заткнул уши, зловещий шёпот отца как будто наяву больно резал слух.

— Ну вот, попались… — услышал он опять торжествующий голос, и по коже пробежала мелкая дрожь.

Ему пришлось сильно тряхнуть головой, чтобы наваждение наконец исчезло.

И вот так всегда ему приходилось превозмогать себя, чтобы избавиться от преследующего его кошмара. Кошмара, в котором он был безропотной жертвой. А по жизненному опыту он знал, что, для того чтобы не быть жертвой, он должен сам стать охотником.

Павлу Пастухову, получившему от одного остряка ещё в юности кличку Толстяк, потребовалось чуть более получаса, чтобы овладеть полной информацией по делу о похищении сына Снегирёва. Павел служил у Жучка десять лет и привык работать быстро и чётко. За эти качества босс его уважал и направлял только на особо важные задания. Пастухов обладал строгим аналитическим умом и, прикинув ситуацию, быстро вычислил, откуда могла просочиться информация о маршруте машины, на которой везли ребёнка. Трусоватого секретаря он отбросил сразу, тот на риск не пойдёт, а вот пожилая женщина вполне могла быть источником информации. Пастухов не был идеалистом и прекрасно ориентировался в человеческих слабостях. Он прикинул: домработница — человек пожилой, вряд ли обеспеченный. Как живут старики, Павел знал и поэтому сделал ставку на один из известных человеческих пороков — жадность. Поэтому, не теряя ни минуты, он направился к дому Снегирёва. Павел был уверен, что ему удастся раскрутить старушку.

Уже подъезжая к высотному элитному зданию, Толстяк интуитивно почувствовал, что он опоздал. Чуть позже, анализируя своё предчувствие, он понял, откуда исходила эта уверенность. За углом он приметил притаившуюся иномарку чёрного цвета. Машина стояла чуть поодаль, как будто говорила:

«Я тут просто так стою…» Но был подозрителен тот факт, что шофёр поставил машину в достаточно неудобном месте. Хотя совсем рядом находился специально выделенный отсек для парковки. Правда, там почти вплотную друг к другу стояло несколько автомобилей, но место ещё было, и при желании там можно было вписаться. Но чёрная иномарка стояла в боевой готовности: чуть что — сорвётся с места.

Толстяк выскочил из машины, быстро пересёк двор и, предъявив охранникам удостоверение, вбежал в подъезд. Он помнил, что квартира Снегирёва находится на втором этаже, но Павел, повинуясь интуиции, нажал кнопку третьего этажа и, выйдя из лифта, прислушался. Неслышный хлопок раздался почти сразу, как только с шумом закрылись двери лифта. Павел перегнулся через перила и заглянул вниз.

Молодой мужчина, на ходу снимая чёрную маску, быстро спускался вниз. Пастухов, стараясь не быть замеченным, бросился вслед за ним. Как он и думал, убийца заскочил в чёрную иномарку, и та мгновенно сорвалась с места. Пастухов завёл свой БМВ и, соблюдая все меры предосторожности, отправился следом. Через сорок минут преследуемая машина выехала за пределы города, а ещё через десять минут въехала в высокие металлические ворота. Павлу этого было достаточно. Он знал, где похитители скрывают ребёнка. Оставалось выяснить имя владельца особняка.

Толстяк, конечно, не собирался узнавать официальным путём, на кого зарегистрирован трехэтажный дом. Он проехал несколько метров и остановился возле уютного двухэтажного домика, владельцы которого были поклонниками готического стиля и украсили своё строение причудливыми башенками и продолговатыми окнами. За воротами, украшенными изящными вензелями, пожилой мужчина устанавливал какие-то провода.

Пастухов вышел из машины и, улыбаясь во весь рот, подошёл к старику.