Завет Христа - Хефнер Ульрих. Страница 2

— Ты заблуждаешься, — прервал его Кифа, — наш час пробил. Все подготовлено. Мы отправляемся в путь. Нельзя терять ни минуты.

В комнату вошла Магдалина. Она села рядом с Марией и обняла ее за плечи. Кифа встал. Он взял свой посох и вместе с Иоанном направился к двери.

— Мы встречаемся в конце завтрашнего дня в холмах Вифлеема, на развилке дороги в Беш Хамир, — заявил Кифа, обращаясь к Магдалине. — Бери Марию с собой и заботься о ней. Утешьтесь: мы не бросим Иешуа на произвол судьбы. Если разминемся, то мы будем ждать вас на озере возле пещер. Проследите, чтобы никто не последовал за вами, и отправляйтесь в путь, как только затихнут наши шаги. Скоро в городе поднимется волнение. Идите на восток, не сворачивайте на запад или к Голгофе и возьмите с собой достаточно продовольствия. Нам долгое время придется скрываться.

Магдалина встала.

— Будьте осторожны, — напутствовала она. — Сегодня больше не должна пролиться иудейская кровь.

Кифа кивнул и вышел наружу. Иоанн последовал за ним. Под развевающейся одеждой он прятал топор.

Их было семеро. Маленький, чтобы не привлекать внимания, отряд. Их факелы светили во тьме. Тишину нарушал лишь лай собак, доносившийся из близлежащего города, достигал холма, в остальном господствовала тишина. Люди отошли на покой и спали. Одни сразу забылись сном, другие лежали с влажными глазами, погруженные в мысли о прошедшем дне, который забрал у них последнюю надежду.

Поднимался ветер. Теплый ветер пустыни, от которого факелы начинали мигать. В таинственном полумраке они достали крест из земли и положили на землю. «ИНЦИ» [3]было написано на дощечке над головой покойника. Белым, как алебастр, казался труп убитого царя иудеев. Им не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы снять мертвое тело с креста. Окровавленные гвозди остались в древесине.

Прячась в тени холма, они отнесли его на носилках в долину. Снова залаяла собака, на этот раз совсем близко. Пот стекал со лба легионеров. Их предводитель, принципал, хриплым шепотом отдавал команды. Они торопились.

В тени сарая их ждали еще двое легионеров. Рядом стояли телеги, запряженные ослами.

— Мы отвезем его в пустыню, — сказал принципал.

Легионер склонился над укрытым трупом.

— Говорят, он был Богом иудеев, — прошептал он соседу.

— Бог, у которого идет кровь? — отшутился тот и указал на окровавленную руку трупа, выскользнувшую из-под покрывала.

— Тихо! Нас никто не должен услышать, — напомнил им принципал. — Впереди у нас долгий путь. Мы должны быть настороже.

Маленькая группка повернула на север. По пыльной дороге в Ябэ они со своей телегой не могли продвигаться быстро. Они подозрительно оглядывались, однако никто, кажется, не заметил их отъезда. Не было видно ни единой души. На юго-востоке поднялась луна. Они погасили факелы. Только городские собаки, кажется, учуяли мертвое мясо. Лай бродячих псов казался ближе, чем раньше. Принципал крепко сжимал свой меч. Муторно было у него на душе. Говорят, усопший был властителем иудеев и происходил от их Бога. Говорили, он обладает силами, которые недоступны смертным. Рассказывали и о чудесах — о слепых, которые прозревали, о немощных и прокаженных, которых исцелил Назаретянин, и об умерших, которых он воскресил. Время от времени принципал смотрел на сверток, который лежал в запряженной ослом телеге. Почему командир выбрал именно его для этого задания? Он бы с куда большей охотой остался в городе, в лагере, поиграл бы в кости и выпил бы вина из долины Иордана. Крепкое красное вино с ароматом спелых фруктов, собранных в окрестностях Скитополя, замечательно помогало забыть о том, как далеко они от родины и как долго им еще придется терпеть одиночество в этой жаркой и пыльной стране.

— Проклятые отродья, — выругался один из легионеров, когда вой собак прозвучал совсем близко.

— Они чуют мертвеца, — ответил его товарищ. — Изголодались и ищут добычу.

— А ты знаешь, зачем мы увозим труп из города?

— Тихо! — снова прошипел принципал. — Замолчите наконец!

Легионеры умолкли. Молча шли они рядом с телегой. В бледном лунном свете ландшафт менял свое лицо.

Дорога, вдоль которой рос низкий кустарник, стала постепенно подниматься. Неожиданно тишину нарушило блеяние овец. Стадо преградило путь. Принципал подал знак своим людям, и они остановились.

— Двое вперед, — тихо приказал он.

Оба легионера, которые стояли рядом с ослом, вышли вперед и обнажили мечи. Они насторожились, но как бы ни всматривались в округу, залитую бледным лунным светом, глаза их находили только овец, столпившихся на дороге. Внезапно воздух пронзило громкое шипение. И прежде чем легионеры успели среагировать, сверху на них посыпались камни. Крик пронзил темноту. Один из легионеров упал. Второму камень угодил в голову, и он выронил меч.

— Засада! — закричал принципал. — Сражайтесь, римляне, сражайтесь за свою жизнь!

Воздух снова разрезал каменный град. С гулким стуком булыжник попал в нагрудник принципала. Если бы тот не оперся о телегу, то рухнул бы на землю. Слышались громкие и резкие крики. Со всех сторон быстро приближались закутанные в развевающуюся одежду фигуры. Принципал испуганно смотрел на них. Нападающие размахивали посохами и топорами. Их превосходство было очевидным. И как бы отчаянно ни оборонялись легионеры, сраженные воины падали на землю здесь и там. В ночи раздавались предсмертные крики, хрип обрывался с булькающим звуком. По четыре, по пять человек нападающие бросались к принципалу. Он отразил мечом первый удар, однако уже второй удар посоха угодил ему в плечо. Защищаясь из последних сил, он снова поднял свой меч, но в следующее мгновение чей-то топор глубоко врубился ему между лопаток. Неистовая боль пронзила тело. Его бросало то в жар, то в холод, а крики и военные кличи постепенно стихали. Кровь умирающего стекала в песок.

Битва длилась недолго. Вскоре упал последний смертельно раненый легионер, и шум сражения сменился блеянием овец.

Они выкопали в рыхлом песке глубокую яму и бросили в нее тела убитых. Осмотрели дорогу в поисках предательских следов. Здесь лежал кинжал, там — шлем убитого легионера — все это тоже сбросили в яму, прежде чем засыпать ее песком забвения.

Когда небо посерело, ничего больше не напоминало о том, что произошло ночью.

Пыльная дорога лежала в сиянии утреннего солнца. На бедных пересохших полях у подножия холма паслись овцы иудея-крестьянина, который сидел на камне, закрыв лицо капюшоном.

Он все еще оставался там, когда ближе к полудню на дороге показалось множество вооруженных до зубов всадников. Они подъехали к пастуху. Их металлическая броня сверкала в солнечном свете. Они придержали лошадей.

— Эй, старик! — крикнул предводитель воинства. — Долго ли ты уже сидишь на этом камне?

Пастух посмотрел на него снизу вверх.

— Отвечай, иначе я вырежу тебе язык, — пригрозил ему командир.

— Я сижу здесь с тех пор, как солнце показалось над холмами, — проворчал старик.

— Не проезжал ли по этой дороге отряд римских солдат? — продолжал предводитель конницы.

Старик покачал головой.

— Только овцы составляли мое общество этим утром. Римлян я не видел за все то время, что сижу здесь и пасу скот.

— Хочется верить тебе, — отрывисто заявил командир. — Если ты лжешь, тебе придется худо.

И всадник пришпорил коня, чтобы догнать уходящую конницу. Овцы боязливо сбежали с дороги, и лошади пронеслись мимо. Собака пастуха громко лаяла, но когда отряд исчез за холмом, она снова легла на траву, у ног своего хозяина.

— Ему надо было бы вас спросить, — пробормотал старик и, улыбаясь, посмотрел на отару. — Вы бы, пожалуй, смогли рассказать ему другую историю. Однако вы — всего лишь овцы, просто глупые блеющие овцы.

Монастырь Этталь, близ Обераммергау,

Бавария, более двух тысяч лет спустя…