Ад в тихой обители - Дикинсон Дэвид. Страница 5

«Ужин так затянулся, дорогая, невозможно было уйти раньше» — «срочно потребовались деньги купить акций железной дороги» — «ушиб лодыжку в клубе, не мог даже по лестнице спуститься» — «какая-то дуреха разбила флакон, плеснув духами прямо мне на рубашку» — «приятель ночью затащил к себе выпить стаканчик» — «чертовы поезда все время отменяют, до дома не доберешься». Ах, это были лишь цветочки!

Августа Кокборн пронзила взглядом стоящего перед ней Маккену словно уголовника:

— Где же тело?

— Тело, мадам?

— Да, тело моего брата, Макдугал. Где же оно? И где мы, близкие, можем проститься с усопшим, отдать последнюю дань уважения?

— Я полагаю, мадам, тело у гробовщиков в Комптоне.

— Когда же его привезут?

— Боюсь, мне трудно ответить, мадам. Организацию всего взял на себя доктор.

— А вы что, не дворецкий здесь? Не вас ли наняли в дом следить за порядком? Разве не вам за это платят?

Эндрю Маккена вспыхнул от оскорбления его профессиональной чести:

— Я служу тут дворецким уже пятнадцать лет, мадам. И мистер Юстас никогда не высказывал недовольства тем, как я исполнят свои обязанности.

Августа Кокборн фыркнула. Все в доме явно вкривь и вкось без твердой хозяйской руки.

— Ответы ваши совершенно неудовлетворительны, — заключила она, выпрямив спину и сверкнув глазами. — Ступайте, пока. Я напишу этому доктору… как там его, Блэксмиту, Блэкстафу? Надеюсь, срочную доставку письма вы все-таки организуете.

— Фамилия доктора Блэкстаф, мадам, — сказал дворецкий, ретируясь с наивысшей, возможной при соблюдении приличий, скоростью. И прежде чем Августа Кокборн успела снова открыть рот, Маккена выскочил. И, плотно (может, даже слишком плотно) закрыв за собой дверь, скрылся в нижнем помещении для слуг.

— Вот почитай, Энн, все-таки я молодец! — хохотнул быстроглазый и темноволосый худенький молодой человек, сидя за кухонным столом в угловом домике на территории Комптонского собора.

Звали юношу Патрик Батлер, и обращался он к двадцативосьмилетней Энн Герберт, вдове его преподобия Фрэнка Герберта, бывшего викария городской церкви Святого Питера под Арками. После трагической смерти викария — несчастный случай на железной дороге — декан собора позволил вдове остаться в домике.

Державший в руках свежий выпуск местной газеты «Графтон Меркюри» Батлер являлся редактором этого еженедельника — отнюдь не самого мощного органа печати, но рупора, достаточного, чтобы журналист мог проявиться, сделать себе имя. Для Батлера, который трудился в Комптоне лишь девять месяцев, это было уже ступенькой выше прежней его вечерней газеты в Бристоле.

Смахнув на стул рисунки двух своих сынишек, Энн развернула газетный лист. Патрик возбужденно заглядывал через ее плечо. Она читала о кончине Джона Юстаса. Прощально пылкие хвалы «смиренно посвятившему себя церкви и служению людям нашего города» (от епископа), «всеми любимому, оставившему нас с сознанием невосполнимой утраты» (от декана), «безвременно почившему в самом расцвете столь благодетельных для нас талантов» (от архидиакона)…

Следом абзац, которым Патрик Батлер безмерно гордился. Абзац, который, по его расчетам, непременно должен был стать сенсацией, в преддверии чего уже были налажены контакты с парой солидных общенациональных газет. Автору светило стать знаменитостью.

«Редакции “Графтон Меркюри”, — читала Энн, не видя Патрика, но ощущая его совсем близко, — удалось узнать, что покойный соборный канцлер Джон Юстас был при жизни одним из богатейших людей Англии, возможно, самым большим богачом. Его отец, весьма преуспевавший британский инженер, немало приумножил свое состояние в Америке. Мать получила американское наследство. По завещанию родителей после их смерти канцлеру достался колоссальный пакет акций, ценность которых постоянно возрастала. Известно также, что он унаследовал солидный капитал старшего брата Эдварда. Умер мистер Джон Юстас одиноким холостяком».

Энн Герберт глянула на друга.

— Ну и ну! — сказала она. — А откуда ты это знаешь?

Патрик Батлер смотрел с хитрой загадочной улыбкой.

— Источники вообще-то надо хранить в тайне, — ответил он. — Не полагается раскрывать, где мы, журналисты, добываем информацию. Тут, знаешь ли, у кое-кого могут быть неприятности.

— Если вы думаете, мистер Патрик Батлер, — строго заговорила Энн, — что можете ходить сюда и пить чай, а иногда и ужинать, но ничего не говорить, когда вас спрашивают, вам лучше бы пойти да поискать другое место.

Стараясь казаться суровой, Энн сознавала свою слабость. Патрик продолжал улыбаться:

— Дам тебе три попытки угадать, откуда сведения.

— Хорошо, дай подумать. Мистер Юстас сам тебе рассказал, да? Угадала?

— Мимо, — ответил Батлер. — Я только пару раз его встречал. Давай дальше.

Энн опять поглядела на статью, будто надеясь вычитать под текстом имя секретного источника.

— Наверно, доктор Блэкстаф. Он ведь очень дружил с канцлером.

— Снова промах, — весело возвестил Патрик. — Последний выстрел. Если не попадешь, других шансов не будет.

На сей раз Энн по-настоящему задумалась. Должно быть, размышляла она, кто-нибудь из собора. В таких замкнутых мирках все знают все друг про друга.

— Декан, — уверенно произнесла она, — декан тебе сказал.

Патрик был поражен и восхищен:

— Как же ты догадалась? Вообще-то не декан, но очень-очень близко.

— И конечно, не архидиакон. К нему и близко не подступишься. Ох, знаю — епископ. Это епископ!

Патрик Батлер хлопнул в ладоши и ласково заглянул в глаза Энн:

— Точно! Полгодика назад мне обо всем поведал лично Джарвис Бентли Мортон, лорд-епископ.

— Но он теперь, наверно, рассердится, Патрик? Ты не боишься?

Патрик схватил газету, помахал ею:

— А где в статье хоть тень упоминания о нем? Я написал, что потрясающую новость редакция узнала от епископа? Ни слова, ни намека. И он же тогда не предупредил, что по секрету, строго конфиденциально и прочее. Информация все равно бы просочилась. Но только мы первыми ее дали — эксклюзив! Мировая сенсация со страниц «Графтон Меркюри», Энн! Грандиозно!

Энтузиазм друга растрогал улыбнувшуюся Энн:

— И как это епископ вдруг разговорился? Под хмельком, не иначе?

Патрик вернул газету на стол, аккуратно расправил смятый уголок.

— Вышло действительно весьма забавно. Было это в конце лета на матче по крикету. Комптонская церковная команда против парней из Эксетерского собора.

Епископ болел за своих, глядя не с трона в каком-нибудь шатре, а сидя прямо на траве, как простой смертный. Комптон отбивал, отличался у них четвертый номер, канцлер Юстас — бэтсмен [7]что надо, Энн, уж можешь мне поверить. Никаких деревенских выкрутасов с битой. Аккуратно и благородно примет мяч: тук, щелк — и пушечный удар словно бы без усилий. Тут он как раз послал такой мяч в аут, что трое кинулись догонять. Епископ от восторга хлоп меня по плечу: «А?! Не подумаешь, глядя на поле, что Джон Юстас — один из богатейших людей в Англии!» Ну и тогда же рассказал мне про семью канцлера, про все. И одна странная штука случилась под конец, как бы даже какой-то знак.

— О чем ты?

— Понимаешь, мистер Юстас все время отбивал. Казалось, он до самого финала так и будет — блестящий бэтсмен. Но едва епископ успел договорить, канцлер стал на подачу и забросил мяч, будто чистейший боумер.

Миссис Кокборн гневно взирала на свой завтрак в столовой Ферфилд-парка. Ярость ее была холодна, как яичница, лежавшая на столе перед ней. Тост подали сырым и мягким. Чай — еле теплым. Словом, война между слугами покойного Джона Юстаса и его сестрой возобновилась. Накануне вечером голоса в холле для прислуги (Эндрю Маккена выступал спикером этого парламента) прозвучали единодушно. Менее чем за сутки Августа Кокборн успела оскорбить каждого из членов сообщества разнообразных служителей усадьбы. Теперь расплачивались с ней. «Всех вон! — постановила мысленно она. — Всех до единого за дверь, и без рекомендаций, без всякой помощи в этом жестоком мире».