Медвежатник фарта не упустит - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 26

– Будет исполнено-с, – протянул официант, черкнув по блокноту карандашиком, – через пять минут. Куда вам доставить?

Александров вспомнил, что велел кучеру возвращаться не ранее чем через пару часов.

– Хм… вот что, любезнейший…

– Знаете что, – вступила в разговор девушка, – у самого входа стоит экипаж, запряженный вороным конем. Вы корзину, пожалуйста, туда поставьте. Я в этом экипаже прибыла сюда, на нем собираюсь и уезжать.

– Да, голубчик, так и сделайте, а вот это тебе на угощение, – поспешно согласился Петр Николаевич и сунул в ладонь официанту «синенькую». – Позвольте, – предложил он руку своей спутницу, и Евдокия бережно обхватила пальчиками его локоток.

В этот вечер в «Яре» были цыгане. Под жалобную тональность скрипки молодая цыганка Тома пела о таборе и о любви. Когда она вскидывала руки, то на ее запястьях обнаруживалось по три широких браслета. Тонкие изящные пальцы были унизаны благородным металлом с огромными камушками. На левом безымянном пальце красовался перстень с сочно-зеленым изумрудом. Александров подарил его цыганке Томе две недели назад, когда она посетила его холостяцкую квартиру, скрасив своим присутствием его ночное прозябание. Покидая зал, Петр Николаевич как бы невзначай обернулся, и ему показалось, что Тома заговорщицки подмигнула.

– Возьми, любезнейший, – протянул Петр Николаевич серебряный рубль стоявшему в дверях швейцару. – Купишь себе пахитосок.

– Благодарствую, ваше превосходительство, – низко поклонился швейцар, и широкая длинная борода даже коснулась пола.

Сунув в китель пожалованный рубль, он угодливо распахнул перед посетителями дверь:

– Захаживайте, Петр Николаевич, не забывайте нас.

– Непременно, голубчик.

Петр Николаевич подсадил в пролетку барышню, после чего уверенно взобрался сам.

– Куда вас, ваше сиятельство? – поинтересовался извозчик, крепкий старик лет шестидесяти с очень располагающей внешностью.

– На Тверскую, уважаемый, – ответил Петр Николаевич и, как бы нечаянно, коснулся ладонью коленей барышни.

– Как скажете, ваше сиятельство, можно и на Тверскую, – и, махнув легонько плеточкой, заставил вороного жеребца поспешать рысью.

В корзине мелко дзинькали бутылки с шампанским, настраивая Александрова на веселый лад. Он успел отметить, что Евдокия Мироновна не отдернула ножку, когда он слегка коснулся рукой ее бедра.

Очень обнадеживающее начало!

Пролетка лихо летела по затемненной аллее – самое неприятное место на пути к шикарному «Яру». Недели две назад в «Русских ведомостях» сообщалось, что именно здесь недалеко от огромного двухсотлетнего дуба были ограблены и убиты двое сибирских промышленников. Позже Петр Николаевич подъезжал к тому месту, где было совершено смертоубийство, и признавал – не без холодного ужаса, мерзко прятавшегося под самой ложечкой, – что оно едва ли не самое страшное по всей Москве. В широкой кроне дерева свободно мог бы укрыться Соловей-разбойник, а за могучим стволом вполне достаточно места, чтобы спрятаться целой дюжине татей.

Такое неприятное место нужно проезжать, крепко сдавив рукой девичье колено. Александров уже потянулся к упругому бедру Евдокии Мироновны, как извозчик дернул поводья и закричал:

– Тпру, шалавые!

– В чем дело, любезнейший? – стараясь скрыть беспокойство, произнес Петр Николаевич.

– Колесо стучит, ваше сиятельство, – сошел на землю извозчик, – сейчас я погляжу, в чем дело, да дальше тронемся. А то ведь так и ось на дороге можно оставить, – со значением заявил старичок.

– Что же ты не сказал, любезнейший, – скрывая раздражение, произнес банкир. – Мы бы тогда другого подыскали.

– Эх, ваше сиятельство, колесо перекосило, не могли бы подсобить? – всплеснул руками извозчик, озабоченно поглядывая на колеса.

– Чего тебе нужно, голубчик?

– Да плечиком бы поднажать, а я тут колесо вправлю.

– Нет уж, милок, мы другого извозчика подыщем. – Он сунул руку в карман и выудил из него гривенник. – Вот тебе, милейший, за труды.

– Как же вы до города добираться будете, ваше сиятельство? – неожиданно поинтересовался старик. – Место здесь глухое, а извозчики не останавливаются. А у меня поломка всего лишь на пять минут.

Теперь лицо старика не казалось ему располагающим. Обыкновенная разбойная физиономия из шайки Стеньки Разина.

– Это черт знает что! – выругался Александров.

Он неосторожно задел корзину с шампанским, и бутылки зловеще дзинькнули.

– Это вот здесь, барин. Гляньте сюда, – старик показал пальцем на колеса.

Петр Николаевич наклонился, проклиная себя за то, что приходится выступать в не совсем обычной для себя роли эксперта, и недовольно буркнул:

– Ну?

– Чуток правее, – пояснил извозчик.

Петр Николаевич слегка подвинулся. С коротким замахом извозчик стукнул банкира кулаком по затылку. Колени у Александрова подломились, и он упал в наезженную колею.

Извозчик согнулся, заглянул в лицо банкиру, после чего объявил Евдокии:

– Не дышит. Кажись, насмерть зашиб.

– Господи! – перекрестилась барышня. – Как же это ты так, Парамон? Ведь большой грех на свою душу взял.

Извозчик наклонился ниже, разодрал на груди у Петра Николаевича рубаху, так что во все стороны посыпали пуговицы, и, не скрывая вздоха облегчения, произнес:

– Живой… Ишь ты! А я-то думал, что за упокой его души свечу ставить придется. Ну и ладушки.

– Парамон Мироныч! – У самой колеи неловко топтались три босяка, повинно наклонив головы.

– Где вас черти носят? – насупился старик. – Сказано же было, дожидаться около старого тополя.

– Да мы тут, Парамон Мироныч, заплутали малость, – вяло оправдывался верзила с косматыми волосами.

– А я по вашей воле едва душегубцем не стал и Дуняшу на скверное дело подбил, – сурово покосился хозяин Хитрова рынка на босяка. – Вот прикажу на базарной площади выпороть, и будешь лежать с опущенными портами на позор… Пускай на твою задницу базарные девки полюбуются.

– Парамон Мироныч, – перепугался не на шутку верзила, – не выставляй на поругание!

– Ладно, – смилостивился хозяин. – Мешок, надеюсь, приберегли?

– А как же, Парамон Мироныч, все как есть. – И уже с уважением, поглядывая на огромные кулаки старика, протянул: – Тяжелая у вас рука, Парамон Мироныч, как жахнул, так он мурлом в глину. Зарылся, даже не охнув. А ну взялись! – прикрикнул Андрюша на стоявших рядом босяков. – Не корячиться же Парамону Миронычу. Взяли за руки да за ноги. Кажись, отходит, вон ногой задрыгал. Мы там, Парамон Мироныч, соломки заготовили, отнесем его. Ежели помрет, так землицей присыплем.

– Ладно, ступай себе, – смилостивился старик, – а мы с Дуняшей далее поедем.

Старик взобрался на передок и дернул вожжами:

– Пошла, родимая. Вези на Хитровку. Ты уж, Дуняша, не обессудь, что так получилось, но лучше тебя этого никто не сумел бы сделать.

Некоторое время пролетка, освещаемая уличными фонарями, была различима, а потом затерялась в густых сумерках совсем.

– Что делать-то будем? – посмотрел на Андрюшу хитрованец лет тридцати с огромными глазами.

– А что еще с ним делать-то? – очень искренне удивился Андрюша. – Придушим его да закопаем где-нибудь неподалеку. Парамон Мироныч не хотел свои руки паскудством марать, вот поэтому и нам передоверил. Он, как с каторги бежал, дал перед Господом зарок своими руками кровушки не лить и свечу на том Богородице поставил. Вот те крест!.. Ну давай, ребятки, оттащим его подалее от дороги, а то, часом, заприметит кто. Ох и славненько, что хозяин меня помиловал, а то, глядишь, неделю не сесть мне с испоротой задницей.

– Андрюша, а почто это вдруг хозяин банкира пожелал сгубить? – согнулся под тяжестью неподвижного тела лопоухий разбойник.

Петра Николаевича оттащили в глубину аллеи. Андрюша вытащил из кармана обрывок веревки, попробовал его на крепость и отвечал равнодушным голосом:

– Из-за питомца своего беспокоится. Дорожит он им очень. Видать, наш банкир чем-то не угодил Савелию, вот он и решил самолично ему услужить. Душить-то приходилось? – посмотрел Андрюша на пучеглазого.