Операция «Феникс» - Прудников Михаил Сидорович. Страница 33

— Что такое? Это ещё почему? — Он весь напрягся.

— Точно не знаю. Но что-то связанное с машиной.

— Откуда тебе это известно?

— Рассказали его товарищи по работе.

— И что же они тебе рассказали?

— Вызывали его… Лишили прав. За рулём в нетрезвом состоянии…

— Ну и правильно сделали. С ним это, кажется, не в первый раз?

— Да не в этом дело! — с раздражением перебила его жена. — Тут что-то связано со спекуляцией. То ли он чего-то продаёт, то ли незаконно приобрёл… Какое-то неприятное дело.

Смеляков сдвинул брови, помолчал.

— А что ты, собственно, ждала от этого субъекта?

— Но только не этого.

— Почему же? Я вообще не понимаю, как он попал в наш дом. Куда смотрела Катя? Красив, элегантен? Манеры… Ну и что из этого?

— Рома, не горячись. Мне он казался вполне приличным молодым человеком.

— Казался… Это серьёзный аргумент…

— Пожалуйста, не иронизируй. Лучше подскажи, что делать?

Роман Алексеевич встал из кресла и подошёл к окну. Жена вопросительно смотрела на его широкую спину и крутой затылок.

— А Катя? Она знает, что делать? Ты с ней говорила?

— Да, и я поняла, что она не очень дорожит им.

— И прекрасно! Вот пусть она и решает!

— Но ты поговорил бы с ней сам…

— Она что, маленькая? Разве она настолько глупа, что не может разобраться что к чему?

— Но, Рома. Она действительно ещё неопытна.

— Ну, нет. Ей двадцать три года. За её плечами вуз. Мне просто стыдно в этом возрасте учить дочь элементарным вещам.

Жена встала и, сцепив пальцы, нервно заходила по кабинету.

— Рома, ты меня извини за резкость. Ты учёный, а о молодой современной семье рассуждаешь примитивно.

Иногда Смеляков выпивал за ужином не больше одной рюмки, но тут, поддавшись возбуждению жены, он вернулся в столовую и налил другую.

— Рома, — наконец обратилась она к молчавшему супругу, — я всё понимаю. Ты человек принципа. Но в жизни, в семейной, иногда нужно идти на компромисс. Ведь юна дочь наша… Ну, разведётся она! Ну что в этом хорошего! Только и слышишь кругом: разводы, разводы, разводы…

— В данном случае развод — не самый худший вариант, — откликнулся он.

— Не худший? — Надежда Ивановна повернулась к нему. — Ну, нет. Развод — всегда трагедия. Он опустошает душу, сердце. Он обесцеливает жизнь.

— Возможно, что и так. Но что ты хочешь? Чтобы я собственноручно укреплял семью, в которой мужчина — просто не мужчина. Пустое место! Тунеядец!

— Ну зачем так, Рома! Он всё-таки инженер! Работает!

— Работает! Чепуха! Делает вид, что чем-то занимается. Никогда не слышал, чтобы он говорил о своей работе. Я не видел в его руках ни одной книги. Только друзья-приятели, рестораны. Он и Катю приучил пить.

— Ну, это ты преувеличиваешь!

— Нисколько! Он каждый день пьёт. Каждый день ресторан, гости… Почему он вообразил, что жизнь для него — сплошной праздник?

— Но ведь он молод, красив…

— Вот именно в его возрасте люди и создают что-то дельное.

— Но, Рома, вся эта история бросает на нас тень. Ведь эта повестка…

— Ну и что? — Он живо повернулся к жене. — Что повестка? Разве Вадим ребёнок? Пусть отвечает за свои поступки сам. На меня может бросить тень только моё поведение, мои ошибки.

— Но Катя — твоя дочь… — прошептала жена, округлив глаза. — И ты несёшь за неё ответственность.

— Наверное. Но до определённого возраста. Они с мужем взрослые люди. И пусть не думают, что сумеют свои неурядицы прикрыть моим именем.

— Рома, что ты говоришь? По-моему, твоя работа высушила у тебя все чувства.

Смеляков усмехнулся.

— Ну, ты всегда отличалась страстью к драматическому искусству.

— Ты же должен воздействовать на детей. — Жена подошла к нему, присев рядом на стул. — Ведь у тебя же есть характер. Ты же умеешь влиять на других людей. Ну, например, на подчинённых.

Смеляков тяжело вздохнул.

— Может быть, — проговорил он после паузы. — Но я им не навязываю свою волю. Самая главная ошибка — навязывать свою волю. Человек, если он только человек, должен сам уметь управлять собой. Кстати сказать, в институте я никого не насилую. Я даю возможность проявить себя каждому. Может, поэтому мы и сумели добиться кое-чего.

— Рома, ты увлекаешься! При чём здесь институт? Речь идёт о твоей дочери.

Смеляков склонился над журналом.

— Что ты хочешь? — спросил он наконец, подняв голову.

— Поговори с Катей, с Вадимом. Всё это ужасно неприятно.

Смеляков нахмурился. С дочерью он поговорить не против, но с Вадимом? Он представил себе его самодовольную физиономию, его крупное, сильное тело красивого животного и невольно в душе поднялась волна неприязни. Говорить с этим тунеядцем, прожигателем жизни? Нет! И противно, и бесполезно. Смеляков не одобрял выбора дочери, хотя понимал её как женщину. Красота подкупает. Но он не мог понять, как она не могла разглядеть своевременно его внутреннюю сущность.

— У него отобрали права, — продолжала жена.

— И правильно сделали. Давно пора. Что ещё за мода садиться за руль пьяным?

Жена вздохнула.

— Он дал мне слово, что больше этого не будет.

— И ты поверила?

— Рома, но он муж нашей дочери. Надо бы ему помочь. Всё-таки без машины неудобно — далеко ездить на работу.

— Ничего, доберётся на общественном транспорте.

— Но, может быть…

— Никаких но… И не вздумай обращаться за помощью к моим знакомым. А с дочерью я поговорю…

В понедельник, едва только Рублёв переступил порог рабочего кабинета, ему позвонил Петраков.

— Сергей Николаевич, зайдите ко мне.

Петраков взволнованно расхаживал по кабинету, ероша свою густую с проседью шевелюру.

— Вот, читайте, — протянул он вошедшему Рублёву лист бумаги.

«Просим всё своё внимание сосредоточить на том, чтобы установить фамилию автора изобретения и возможности вступления с ним в контакт», — пробежал Рублёв машинописные строчки.

Это была расшифрованная записка, найденная в тайнике на могиле купца Маклакова.

— Что вы скажете? — спросил Петраков, когда Сергей Николаевич вернул ему текст записки.

— Скажу, Анатолий Васильевич, что разведка противника, безусловно, интересуется новой антиракетой. Дело это вполне естественное: ведь мы с вами ожидали подобных действий со стороны противника. Но не знали, с какой стороны эти действия последуют.

— Пока у нас есть только одна зацепка — Горбоносый. Кто он? Знает это только Вадим. Займитесь-ка им, Сергей Николаевич, вплотную.

Рублёв замялся.

— Тут есть одно щекотливое обстоятельство. Может быть, кто-нибудь другой?..

— В чём дело? Выкладывай. — Петраков посмотрел на Рублёва с любопытством. — Что случилось?

— Почти невероятная история. Видите ли… — Сергей Николаевич с трудом подбирал слова. — Я познакомился с девушкой… И, как бы вам это сказать… В общем, у меня в отношении её серьёзные намерения…

— И прекрасно! Красивая? — Петраков был явно польщён откровенностью Сергея.

— Сами понимаете, для меня лучше нет…

— Ну что ж, очень рад! В свидетели возьмёшь?

— С удовольствием. Но тут, понимаете, такое дело… Она дочь Смелякова. Я узнал об этом совершенно случайно…

— Ого! — воскликнул полковник. — Как же это получилось?

Рублёву пришлось рассказать всё от начала до конца. Петраков слушал его внимательно, постукивая кончиком карандаша по столу…

— Да, ситуация! — вырвалось у него.

— Понимаете, Анатолий Васильевич, помимо моей воли к служебному делу примешалось личное. Может быть, вы отстраните меня от операции?

— Ну, что за разговор? Кому это нужно! Продолжайте. Конечно, желательно, чтобы эта девушка не знала, что вы занимаетесь фирмой её отца… Она может проговориться дома, а это — нежелательно. Мы не имеем права беспокоить самого Смелякова.

— Мне трудно ей говорить неправду.

— И не говорите.

— У меня случайно вырвалось, что я знаю её мужа. Вернее, она догадалась.