Похмельный синдром - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 3

И вот теперь, сидя на стуле в одних трусах, он думал, что бы сказала его острая на язык секретарша, если бы застала его в таком виде. Вокруг теснится народ, на полу – мертвая женщина, а он думает о том, что могла бы сказать Лиза… Трагизм и комизм, к напластованию и пересечению которых был чуток Танин, снова полонили его ум.

Он встал и хотел было взять с тумбочки сигареты.

– Стоп! – взревел недремлющий Цербер, в миру – Коля.

– Что, и курить нельзя?

Коля пожал плечами, устыженный собственной мелочной жестокостью. Китаец обошел тело, взял с тумбочки сигареты, зажигалку, пепельницу, вернулся к стулу, бросил пачку на ковер, прикурил и с аппетитом затянулся. Пока он курил, бдительные соседи Светланы, которой их бдительность уже ничем не могла помочь, молча стояли у двери и переглядывались между собой.

На улице взвыла милицейская сирена. Китаец бросил окурок в большую хрустальную пепельницу, которую держал на коленях, поставил ее на пол, поднялся и подошел к стулу, где висела его одежда.

– «Обезьяны кричат. Час рассвета уже недалек», – негромко процитировал он вдруг пришедшую ему в голову строчку Се Лин Юня.

– Чего? – не понял Николай.

– Ну-ка дай сюда. – Китаец взял за пояс свои джинсы.

Коля вцепился в них обеими руками и покачал головой.

– Не балуй, – Китаец плавным движением заломил Николаю сначала одну кисть, потом другую, так, что его пальцы как бы сами собой разжались.

Коля смотрел на него расширенными от страха глазами и даже не пытался снова схватиться за джинсы. Танин не спеша надел штаны и потянулся за майкой. Мужик, видя его намерения, схватил ее и спрятал за спиной. Женщины беспокойно зашептались. Танин протянул вперед руки и в упор посмотрел на мужика.

– Мне нужно одеться, – акцентируя каждое слово, произнес он.

Николай, словно загипнотизированный, вытащил из-за спины руку и подал майку Китайцу.

– Хороший мальчик, – похвалил его Китаец, забирая трикотажный комок.

«Мальчик», которому было по крайней мере пятьдесят, заморгал белесыми ресницами и шмыгнул носом, втягивая сопли. Из прихожей донесся стук нескольких пар башмаков.

– Сюда, сюда, – засуетилась грудастая дама в халате, выглядывая в холл. – Это я вам звонила.

Она отступила от двери, пропуская представителей власти.

Первым в спальню вошел молоденький крепколобый милиционер с короткоствольным автоматом и, отстранив бабульку, замер у двери, расставив ноги. На нем был шлем и бронежилет поверх форменного бушлата, который он время от времени поправлял, прижимая локтями к корпусу. Следом возник лейтенант. Держа пистолет Макарова в полусогнутой правой руке, он сделал несколько шагов в центр комнаты и взглянул на Китайца.

– Что здесь случилось? – В дверях остановился еще один милиционер, одетый так же, как и первый, только он был повыше ростом и с вытянутым лицом.

– Стреляли, – Китаец спокойно выдержал недолгий, но тяжелый взгляд лейтенанта и посмотрел вниз, туда, где лежало тело Светы.

Лейтенант тоже опустил голову.

– Да-да, стреляли, – вклинилась тетка в пестром халате, – я все расскажу. Мы спали, и вдруг трах-тарарах, мы за стенкой живем, нам все слышно. Правильно, Коля? – Она строго посмотрела на крепкого мужика в майке.

– Да, Люба, – кивнул он.

– Так вот, – продолжала тараторить тетка, – я только халат успела накинуть, – она дернула за отвороты халата, под которым колыхалась ее большая грудь. – Он признался, что стрелял… У него пистолет под пиджаком на стуле…

– Тихо, – сделав страдальческое лицо, остановил ее лейтенант и, подойдя к кровати, склонился над телом.

Через некоторое время он поднялся.

– Так, – обвел он глазами спальню, – что-то здесь слишком много народа. Гунин, – посмотрел он на стоящего в дверях милиционера с длинным лицом, – останутся эти двое, – он показал на даму в халате и ее мужа, – и этот гражданин, – он взглянул на Китайца, – остальные свободны. Запиши их адреса.

– Я тоже все слышала! – возмущенная тем, что ей не дали досмотреть представление до конца, воскликнула старушка.

– Мы вас обязательно пригласим, – отмахнулся от нее лейтенант. – Гунин, действуй.

– Выходим, гражданочки, поживее, – пригласил их на выход Гунин.

Через несколько минут все были рассортированы: старушку и даму с папильотками выпроводили восвояси, Коля и Люба сидели на кухне под наблюдением Гунина, а крутолобый мент стоял у дверей гостиной, куда переместились лейтенант и Китаец. Китаец оделся, забрал из спальни свои сигареты и курил, сидя на стуле рядом со столом. С другой стороны стола устроился лейтенант. Перед этим он связался по телефону с отделом и вызвал экспертов-криминалистов. После чего разложил на столе свои бумаги и приступил к опросу.

– Лейтенант Николаев Вадим Евгеньевич, – для начала представился он, как было положено по инструкции, и закашлялся.

Китаец молча кивнул.

– Фамилия? – продолжил лейтенант.

– Вот мои документы, – Китаец пододвинул лежащие на столе паспорт, лицензию частного детектива и разрешение на ношение оружия.

– Отвечайте, гражданин, когда вас спрашивают, – грозно произнес лейтенант.

Это тоже было по инструкции – чтобы человек, с которого снимают показания, сам говорил, как его зовут, где он живет и так далее, но в милицейской практике с этого нехитрого опроса начиналось давление на опрашиваемого с целью запугать и сломить волю. Однако на Китайца эти способы не действовали. Он был спокойным человеком, где-то даже флегматичным.

Чем спокойный, уравновешенный человек отличается от нервного? Спокойный предвидит события, которые могут с ним случиться, и поэтому, когда они происходят, он к ним готов, ему не приходится переживать, в отличие от раздражительного человека, которого любая мелочь легко выводит из себя только потому, что он не готов к этому.

Китаец представлял себе, чем может закончиться подобный опрос, поэтому и поднял с постели Игоря Бухмана – своего адвоката. Он был уже где-то поблизости. Бухман знал Уголовно-процессуальный кодекс, как хороший актер знает текст пьесы, и не раз выручал Китайца из щекотливых ситуаций. Поэтому Китаец невозмутимо ответил на вопрос лейтенанта. Впрочем, он остался бы невозмутимым и в том случае, если бы никто не спешил к нему на помощь.

– Танин, – он закинул ногу на ногу.

– Имя? – еще более грозно спросил лейтенант.

– Владимир.

– Отчество?

– Алексеевич. – Китаец затушил сигарету и вздохнул. После того как лейтенант выяснил и записал все остальные данные Танина, он перешел к собственно опросу. Но начал не с выяснения обстоятельств.

– Ну что, гражданин Танин, – сочувственно сказал он, – за что же ты ее?

Китаец понял, что лейтенант начинает «шить» ему дело. Он посмотрел в его большие синие глаза, блестевшие в ожидании признания в убийстве, и отчетливо произнес:

– Вот что, лейтенант Николаев, – Китаец специально выбрал такую нейтральную форму обращения, чтобы до поры до времени не называть лейтенанта ни на «ты», ни на «вы», – я могу рассказать, как все произошло, если меня ни в чем не обвиняют. В противном случае нам придется подождать моего адвоката.

– Адвоката? – синие глаза лейтенанта, не привыкшего к таким закидонам, стали еще больше. – Какого еще адвоката?

– Он скоро приедет и сам представится, – невозмутимо пояснил Китаец.

Не ожидавший такого поворота дела, пребывавший в полной уверенности, что он раскроет убийство по горячим следам, лейтенант замолчал и снова закашлялся. Он достал из кармана бушлата, висевшего на спинке стула, пачку «Мальборо», вынул сигарету и небрежно кинул красно-белую пачку на стол – мол, знай наших. Это было круто.

Но он вдруг понял, что с наскока этого смуглолицего, излучавшего какую-то необъяснимую уверенность человека не возьмешь.

– Вы все-таки подумайте, – более мягко произнес лейтенант.

– Я уже подумал, – кивнул Китаец.