Убийство на Неглинной - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 56

Водила не спал. Но и ничего не делал. А что ему оставалось? Сидеть и ждать, когда выедет из служебных ворот следак, и потом смотреть, куда он девку повезет? Ну, сказано. Вот он и сидит. А эта хреновина молчит.

– Ты чего, Хомяк? – удивился водитель, увидев, как, запаленно дыша, ворвался в машину парень и тут же схватился за телефонную трубку.

– Пожар, бля! – только и сумел прохрипеть Хомяк. – Давай быстро хозяина! – Он сунул трубку водителю. – Ну! Горим, сукой буду!

Хозяина надо было еще разбудить. Потом объяснить, что произошло. При этом доказать, что твоей тут никакой вины нет, что выполнял приказанное Афоней.

Выслушав, хозяин помолчал и лишь уточнил: это верно, что приезжал сам Грязнов? Кто может подтвердить?

Хомяк же клялся и божился, что слышал собственными ушами разговоры ментов на лестнице. Причем одного называли Вячеслав Иванычем, а Афоня потом сказал, что это и есть начальник московской уголовки.

– Значит, марафет потеряли, девку упустили, двое накрылись… – подвел итоги прошедшей операции хозяин. – Ну что ж, валите ко мне. На стрелку…

Грязнов уже у запертой двери услышал, как в квартире трезвонит-надрывается телефон. Ответить, само собой, было некому: хозяин еще на лестничной площадке, а Денис остается ночевать у дядьки редко – своя семья, свой дом, свои заботы. Однако кто ж это решился вот так, среди ночи, а точнее, в начале четвертого. Так что, считай, перед рассветом?

Открыв дверь, он пропустил вперед гостей, потом прошел, не раздеваясь, в свой кабинет, где стоял спецтелефон, оборудованный в соответствии с последними достижениями техники Денисиными специалистами. Посмотрел на дисплей – номер звонившего не высвечивался. Понятно. Тогда, оглянувшись на входящего следом Турецкого, показал рукой, чтоб тот закрыл за собой дверь, и нажал клавишу связи. Еще несколько секунд длились сигналы вызова, а затем, видно, опомнился и абонент. Послышался сдержанный кашель. Вячеслав Иванович убавил громкость и сказал в микрофон:

– Грязнов слушает. – Сел у стола. Рядом, на углу его, пристроился Турецкий.

– Здравствуй, Грязнов. – Голос был сиплый, но бодрый. Принадлежал явно не старику какому-нибудь, но что мужику средних лет – точно.

– Ну здравствуйте, – спокойно ответил сыскарь. – Чего так рано? И кто это решился? – Он вопросительно посмотрел на Турецкого, но тот лишь пожал плечами: голос был неизвестен.

– У меня есть для тебя предложение, Грязнов, – после короткой паузы заговорил Сиплый, как сразу же окрестил его для себя Грязнов. – Должно тебе подойти.

– А мы знакомы? – усмехнулся Вячеслав Иванович. – И даже давно на «ты»?

– Брось, Грязнов, базар всерьез. Ты – мне, я – тебе. – Услышав это, муровец понимающе кивнул и подмигнул Турецкому: неужели сработало так скоро?

– А я примерно догадываюсь, кто ты. Что ж это, Леха, твои братки работать разучились? И никакого уважения, понимаешь!

– Ты, Грязнов, не фраер, – хмыкнул и Сиплый, – за это уважаю. Верно сечешь. Ну так что, станем меняться?

– Условий не знаю.

– А условия будут мои такие: я тебе одну шкуру возвращаю, причем в целости, Грязнов, ну два-три синяка – для общей пользы. А ты мне – марафет и двух чудиков, с которыми я сам буду говорить об уважении к вашей доблестной ментовке. Идет?

– Не-а.

– Причина?

– Обмен неравный.

– Грязнов, я тебе возвращаю живого агента, падлу и гниду вонючую, за что меня братва не поймет. А ты мне двух козлов, которые тебе и на заплатки не сгодятся.

– А что за марафет? Ты колоться начал? На иглу сел или пока нюхаешь?

– Я о том, который вы из кейса выгребли.

– Не знаю никакого кейса. И в руках не держал. А где он?

– Вы сегодня на известной тебе хате двух моих повязали. Вот там он и был.

– Ошибка вышла, Кистенев. Я знаю другое: нынче вы свой воровской совет держали. А я вас всех не замел потому, что знал: засуетились, голубчики. Прижали вам дверьми яйца, вот и забегали. Правильно решили – и даже знаю, что, с твоей подачи, – к властям обратиться. Пока из вас юшка не побежала. Вот поэтому ты ту шкуру, о которой поминал, пуще собственного глаза береги. Без него тебе, Кистень, никакая власть не поверит, за это я тебе лично ручаюсь. Понял? Вот так я тебе скажу… Так где, говоришь, ты марафет свой хранил? И много, а, Леха?

– Хватит, Грязнов. На всех хватит.

– Ну тогда ищи. Твои дела. Я – не в курсе. Чего будет надо, звони, раз номер знаешь. А мужик-то тот далеко?

– Рядом, рядом.

– Дай-ка ему трубку, два слова скажу.

– А зачем?

– А чтоб убедиться, что ты честный торг затеял, а не фуфло какое-нибудь.

– Отдыхает он.

– А, ну пусть поспит, время еще раннее. Да я и сам еще вздремну. Помни, что я сказал. А то ведь я тебя и на дне Яузы найду. С камнем на шее.

– Не пугай, Грязнов. А за марафет сам думай. Тут ведь твой расклад выходит, что сегодня господа воры согласны, а завтра возьмут слова обратно. Тебе беспредел сильно нужен?

– Зря ты меня, Кистенев, пугаешь. Я ведь догадываюсь, где твоя «крыша». Да только не знаешь ты, что мне договориться, как два пальца… понимаешь? И подадут мне тебя. На блюдечке. Чтоб не трепыхался. А все к тому идет, ты чуешь, не одна ходка за плечами, оттого и паникуешь.

– Умный ты, бля, Грязнов, никакого спасу нет! – вздохнул Кистенев. – Заодно послушай и за бабу…

– Вот, кстати, напомнил. Будет очень правильно для тебя, Леха, если ты в одночасье про нее забудешь. И браткам велишь забыть.

– А тут не мой один интерес, Грязнов.

– А я и сам разберусь, Леха.

– Ну, валяйте, можете эту кобру иметь в две тяги!

– Пока, Леха, пока. Не забывай.

Отключив аппарат, Грязнов с размаху врезал по столу кулаком и зло выматерился. Турецкий опешил.

– Парамоныч у них… Как же я лажанулся? И этот регулировщик… А я все думал: чего вдруг?

– Какой регулировщик?

– Было, Саня… Ах же ты, мать твою! – Грязнов поднял голову и увидел стоящую в приоткрытых дверях Полину. Этого только не хватало! Показал глазами Сане. Тот обернулся:

– Ты чего?

Полина была белая, будто сметаной намазалась. Так иногда перед сном изощрялась Ирка.

– С кем вы говорили? – медленно спросила она.

– Рабочие дела, – спокойно ответил Грязнов. – А чего это с вами?

– Нет, ничего, – она опустила глаза и закрыла за собой дверь.

– Иди, Саня, разберись, не нравится мне все это… Какой там телефон, на Неглинной-то?

Турецкий написал на бумажке семь цифр и вышел из комнаты.

…Слабый поющий сигнал от двери Голованов с Демидычем услышали одновременно и тут же заняли свои места, как заранее договорились. Конечно, никакого наркотика в кейсе уже не было, его увез с собой Вячеслав Иванович. Но кейс, как договорились, положили на место, сунув в него для тяжести несколько пустых бутылок, обернутых газетами. И брать решили так, чтоб бандит обязательно оставил на кейсе свои пальчики. Это иногда действует убийственнее всяких иных доказательств. На бандита, разумеется.

Голованов спрятался за стойкой бара, чтоб на рывок хватило одного вздоха. Демидов же устроился за приоткрытой дверцей соседнего шкафа. Оружие у них было, но рассчитывали главным образом на свои руки.

Бандиты поступили очень правильно, заранее предупредив о своем появлении. С Грязновым Сева договорился, что пока никаких звонков не будет, в случае крайней нужды – два звонка, отбой, повтор, и только на третий раз можно снять трубку. А тут – на тебе – настойчивый, длинный. Дураку понятно.

Конечно, до профессионалов, каковыми являлись Голованов с Щербаком, «разбойничкам» было далеко. И положить их труда особого не составило, тем более что действовать так, как они, мог только крайний идиот.

Коля внимательно следил за настороженным, замершим в двух шагах от него темным силуэтом – на фоне освещенного с улицы окна он был виден четко, и когда услышал, как Сева уложил первого, нажал на пульт, закрывающий входную дверь и, шагнув из шкафа, коротким прямым нокаутировал второго. Вот его-то утробный всхлип и услыхал тот, который оставался на стреме: Щербак услышал испуганный вскрик и понял, что там был и третий. Но догонять его и вырубать не следовало: кто-то же должен доложить по команде о происшествии. Так договорились с самого начала. Ну а раз одно дело уже сделано, можно дать свет и подвести итоги.