Их было семеро (Солдаты удачи - 1) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 23

К деревне они подошли уже в сумерках. На правом, возвышенном берегу Чесны темнели три десятка изб, выстроившихся вдоль изгиба речки одним порядком; в окнах мутно желтели огни; на фоне последних бликов заката четко вырисовывались кресты телевизионных антенн. Одна из изб стояла немного на отшибе, крайняя в порядке и чуть ближе к реке. Она была совсем безжизненная, сухая ветла над ней с черными растопыренными ветками точно бы лишний раз подчеркивала вымороченность этого места.

Возле калитки, висевшей на одной верхней петле, Сергей поставил чемоданы на землю и сказал:

-- Вот это и есть наш дом.

-- И мы с мамой будем здесь жить? -- недоверчиво спросила Настена.

-- Если захотите, -- ответил Сергей.

Последний раз он приезжал сюда три года назад, хоронил мать. После поминок плотно закрыл ставни, забил все окна и дверь досками и уехал на армейском "уазике", без слов выделенном ему комбатом, хотя от их части до Затопина было не меньше трехсот километров. Пока их машина переваливалась по грунтовке, все оглядывался, гадал, придется ли еще сюда вернуться когда-нибудь.

И вот -- пришлось.

Сергей помнил, что топор он тогда сунул под крыльцо, пошарил. Топор оказался на месте. Со скрежетом поддались гвозди. Из дома пахнуло нежитью, тоскливым духом давно покинутого жилья. Свет был обрезан, но на стенке в сенях должна была висеть керосиновая "летучая мышь" -- с электричеством в Затопине всегда были перебои, поэтому в каждой избе наготове были свечи и керосиновые лампы. И лампа оказалась на месте, и даже на донышке что-то плескалось. При тусклом свете "летучей мыши" Сергей сорвал доски с окон, настежь распахнул створки, впуская в затхлость дома свежую речную прохладу. Потом в сараюшке набрал древ и затопил печку. Сбегал к Чесне за водой, поставил старый облупленный чайник. Немного повеселело.

И когда поужинали припасенными в Москве консервами и уложили заснувшую прямо за столом Настену на узкую продавленную кушетку в горнице, Сергей внимательно взглянул на жену и повторил:

-- Это и есть наш дом. Туалет на улице, школа и магазин на Выселках, в четырех километрах, вода в Чесне, а дрова в сарае. А музыкальная школа, где ты могла бы работать, только в Зарайске. Я понимаю, что не этого ты от жизни ждала, но больше нечего мне тебе предложить. Так что если захочешь вернуться к своим в Орел -- так и скажи, я в обиде не буду.

-- Дурак ты, Серега, -- помолчав, отозвалась она. -- По-твоему, я мечтала стать генеральшей? Нет, я мечтала не стать вдовой. Понял?

-- Понял.

-- Вот и хорошо. А теперь пойдем спать, я уже с ног валюсь.

Постелили на широкой родительской кровати в той же горнице, где спала и Настена. И едва Сергей задул лампу, как их охватила темнота и огромная, бездонная тишина, от которой даже звенело в ушах.

-- Как тихо, -- негромко проговорила Ольга.

-- Не стреляют, -- согласился Сергей.

-- Гвоздик, -- сказала она и засмеялась.

-- Какой гвоздик? -- не понял он.

-- Я где-то читала или слышала... Люди бывают двух видов. Одни -- после пожара, когда сгорел их дом, -- ходят по пепелищу и вспоминают: вот здесь был шкаф, а здесь столовый гарнитур. И волосы на себе рвут. А есть другие. Нашел в золе гвоздик и радуется -- хоть гвоздик сохранился. Или еще что. Не о потерянном горюют, а радуются тому, что осталось... Вот я и говорю: тишина -- гвоздик, а не стреляют -- это очень хороший, прекрасный гвоздь.

-- Спи... гвоздик!.. -- проговорил Сергей. Но ответа не услышал: Ольга уже спала.

И хорошо, что спала. И хорошо, что не могла видеть лица мужа. Оно словно окаменело, по скулам ходили желваки, волна унижения и ярости вновь захлестнула его -- как в тот момент, когда он швырнул на стол командующего армией свои офицерские погоны и боевые награды.

Суки.

Утром он отыскал в чулане старую отцовскую телогрейку, рабочие штаны и резиновые сапоги. По просьбе Ольги затопил печку, натаскал воды в ведра и в выварку. Когда вода согрелась, Ольга закатала до колен тренировочные штаны и принялась за генеральную уборку, а сам Сергей собрал по закуткам инструмент, наточил топор и ножовку и взялся менять сгнившие ступеньки крыльца и половицы в горнице и на кухне.

Слух о возвращении Сергея быстро облетел всю деревню. Приходили соседки, бабы Клавы и тети Маруси, которые знали Сергея с рождения, приносили молоко в трехлитровых банках и куриные яйца в холщовых, чисто выстиранных тряпочках. Знакомились с Ольгой, протягивая ей руки лодочкой, от денег за молоко и яйца отмахивались, даже обижались, когда Ольга настаивала, расспрашивали, что да как, да надолго ль приехали. Узнав, что надолго, понимающе кивали, на словах одобряли, но в выражении лиц без труда угадывалось сочувствие. Редко кто, уехав из Затопина, возвращался сюда -разве что те, у кого ничего с городской жизнью не вытанцевалось. Видно, и у этого молодого соседа тоже.

К обеду подкатил на "Беларуси" с тракторной тележкой одноклассник Сергея Мишка Чванов, пьяный -- дальше некуда. Радостно заорал, затискал Сергея, с Ольгой сразу перешел на "ты", замахал бутылкой "Столичной" и потребовал закусь и стаканы, да не в дом, а во двор, на бревнышки, налил доверху, предложил:

-- Давай, Серега! За тебя, друг! Со свиданьицем!

Хлопнул водяры, крякнул, загрыз коркой и тут только увидел, что Сергей к своему стакану даже не прикоснулся.

-- А ты че? Давай! Выдыхается продукт!

-- Я не пью, -- объяснил Сергей.

-- Как?! Совсем?!

-- Совсем.

-- Да ты... Во даешь! Да как же так? Совсем-совсем?

-- Да, совсем.

-- Ну, ты! А? Во! Скажи кому! Да это ж... и-мое! Совсем! Нет, а? Во дела! Зашился, что ль?

-- Нет.

-- И не принимаешь?! Не, ну! Ваще! Надо же! Я тебе доложу! Полный отпад! Я тебе собаку подарю, -- неожиданно предложил он.

-- Какую собаку? -- не понял Сергей.

-- Кобелька. У меня сучка давеча ощенилась. Порода -- ух! Почти овчарка. Если не пьешь, так пусть хоть у тебя собака будет!

Сергей так и не понял, какая связь между выпивкой и собакой, но Мишка и сам этого, похоже, не понимал. Он допил водку и из Сергеева стакана, взгромоздился на "Беларусь" и укатил так же неожиданно, как и появился.

-- Как же он поедет? -- встревожилась Ольга. -- Он же совсем пьяный! Свалится в канаву!